Анархист (СИ)

Слетает желтый лист,
Старинный вальс, осенний сон
Играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы,
И словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы,
Товарищи мои...
Он играл, а все слушали. Леший сам обожал звук гитары, дребезжание струн... Когда человек любит то, что делает, мир переворачивается наизнанку. И пусть все войны подождут.
Он закончил играть, но один из собравшейся толпы выкрикнул:
- Харе скуку на людей наводить! Давай весёлое!
Леший ухмыльнулся. Посмотрел на измазанные в муке руки и продолжил играть, начав новую песню:
В прадеда в сарае, саблю откопал я,
Пулемет, патроны, хоть руби дрова,
А еще нашлось боевое знамя,
Где на черно-белой краске
Череп и слова:
Анархия - мать порядка, свобода или хана!
Анархия - мать порядка, весёлая страна!..
Он пел, одновременно перебирая струны и поджимая лады. Леший смотрел на окружающих: они сидели завороженные, словно он делал что-то необычное, нелогичное, не соответствующее привычному стилю. Когда анархист закончил, наступила тишина.
- Ну ты дал, седой... - протянул один из сидящих, - Лучше Йорша спел на его же гитаре.
- Анархия складывается из таких моментов... - начал разговор Леший, передавая гитару владельцу. - Контроль народа, вседозволенность власти, все это ни к чему хорошему не приводит. Сами все понимаете, - отряхивая рукава старой демисезонки, сказал он и спросил: - На голове муки много?
- Тут это, брат... - сказал тот же человек, протягивая разбитое женское карманное зеркальце. - Не мука это. Седой ты.
Леший не поверил и взял зеркало. Своё отражение пришлось ловить в буквальном смысле - освещение не позволяло рассмотреть шевелюру. Его лицо мгновенно изменилось, стало грустным и печальным. В потрескавшемся зеркальце он увидел совершенно иного человека, вернее, альбиноса, который сидел среди обычного народа. В этот момент ему не хотелось делать абсолютно ничего, даже жить. Он забыл о просьбе взять кейс, найти остановить Демона... Сколько караван ехал? Неделю, год? Нет, Лешему казалось что он потерял свою жизнь. Весёлый и седой, чем не лучшее сочетание? Он молча встал и отдал вещицу хозяину.
- Меня, если что, Мересом зовут.  - принимая зеркальце, ответил человек.
- Мне все равно, Мерес. - грубо бросил Леший и аккуратно проходя сквозь толпу, увидел человека, лежащего в палатке. Лица у него не было; глаза и нос затянулись толстой кожей, лишь губы периодически что-то нашептывали. Леший обернулся: у костра все также болтали и изредка показывали пальцем в его сторону. Тогда он подошёл ближе и прислушался к беспорядочному бубнёжу ущербного.
-...снизойдет вода на якорь... и построен будет ковчег спасения...
Леший ухмыльнулся. Сколько таких жертв радиации раскидано по закоулкам метро? Он представил, как такой человек изо дня в день бубнит одно и тоже. Нет, в подземных городах подобных инвалидов гораздо больше. Десятки, сотни, что уцелели на поверхности и все они бубнят изо дня в день похожие как на одну фразы о Великом конце. Что заставляет их говорить бессмыслицу? Выработанные рефлексы, или же испуг... испуг чего-то иного, чего не упоминалось даже в Библии?
- Снизойдет Потоп, который уничтожит станции, уничтожит людей, уничтожит Великую расу выживших... верх возьмёт человек... переживший себя. Он умрёт за идею... лучшая вера... Лишь железная дорога унесёт его в путь.
Леший отшатнулся. Губы безликого не прекращаемо шевелились, только теперь он не говорил, вообще не издавал звуков.
- Ты на Банона не реагируй, он всегда такой, - окликнул его Мерес. - Ты, ведь выживший, да?
- Смотря где, - бросил Леший. - Ноги немеют, головы не чувствую, думаю сдохну.
- Дурак ты... Тя как звать?
- Леший, - просто ответил он. - Я в детстве сирень хавал.
- Тебе видимо к Шуудану назначено?
Леший не знал к чему клонит Мерес, но тон его не понравился.
- Шо вы наглые все такие... - протянул он. - Дайте отойти. Я чуть не помер, а меня все гонят.
- Каравана неделю не было, за это время к тебе накопились вопросы.
- Шли бы эти вопросы в туалет, - бросил Леший, идя к кабинету местного главнюка. - В помойную яму, лучше.
- Ну-ну, седовласка, - ответил Мерес, и направился к костру. Сел, закурил самокрутку и обратился к худому длинноволосому музыканту: - Йорш, играй давай, скучно.
Тот кивнул, уже подкручивая колки. Спустя полсамокрутки Мереса, на станции вновь зазвучали привычные ноты анархизма и вседозволенности. Им было плевать на то, что практически все спали, Йорш играл для публики.
Солдат шёл по улице домой, и увидел этих ребят.
"Кто ваша мама ребята?" - спросил у ребят солдат.
Мама - анархия.
Папа - стакан портвейна.
Мама - анархия.
Папа - стакан портвейна!..
Седой взобрался по ступенькам лестницы, кое-где плитка была и вовсе отколота. Около железного гермозатвора ютилось странное сооружение, с виду напоминающее палатку, или скорее чуб, в котором восседал Шуудан. Анархисты не жаловали выбрать в лидеры монгола, лишь бы становил среди них относительный порядок. Воры по-началу в сложившейся общине были, но вскоре их кровью была орошена станция, а их головы нанизаны на колья. Леший ухмыльнулся, представляя ситуацию: идёт прихожанин, видит в середине зала деревяшки с головами стоят, а мёртвые глаза так и смотрят, лишь кровь капает, участливо, нагоняя ужаса.
Вход в своеобразную юрту был загорожен шифером, притащенным с поверхности. Слегка пригнувшись, Леший вошёл к Шуудану, но его на месте не оказалось.
«Может, не туда вошёл? - подумал он, и отогнал мысль: - Да не, здесь он».
Осколок бутылки, используемый в роли подсвечника, отсвечивал характерным зелёным оттенком. Ни стола в юрте, ни каких либо принадлежностей не было: все необходимое лежало на ковре - ручка, какие-то бумаги... и кейс, подобие которого Леший видел лишь в кино. Маленький чемоданчик, облицованный в металлическую броню. Ему стало любопытно, ведь именно за этой вещью он пришёл сюда. В одиночку, осталось только взять и... куда дальше? Леший попятился назад, на выход.
- Что человека заставляет принимать решения, думать, осмысливать ситуации? - донеслось сзади. Леший тут же обернулся, но никого не было. Ни малейшего источника звука он не смог обнаружить. А голос все говорил... - Что заставляет его делать неверный шаг, дорожить дружбой, любить и ненавидеть? Стрелять? Ошибаться, и вновь идти по линии связи?