Целительница: на грани (СИ)

Мальчик одобрительно кивнул и занялся очередной лягушкой.
— Простите, но я здесь бессильна, — сказала Пятницкая, прикрывая дверь палаты.
— Неужели ничего?..
— Он сказал нет. Он готов уйти. Он достаточно намучился. И я ведь не только про болезнь. У него рука была сломана, ребро…
Женщина с ужасом посмотрела на Викторию.
— Это было один раз. Случайно. Он изменился, он всё осознал.
— Сейчас, когда сын умирает, да. Но то, что было… Простите, Тимофей сказал нет. Я предупреждала. Я бессильна в этой ситуации.
«Что я буду делать без него?» — застыл в заплаканных глазах Елизаветы немой вопрос.
— Отпустите вашего сына. Я вижу странную вещь. Ваш сын вам не по судьбе. И муж. Вы сейчас должны были жить в Швейцарии. Работать переводчиком в ООН. Вы прекрасно знаете пять языков. Почему вы не уехали?
— Из-за мужа, тогда ещё будущего. Я думала, если я останусь, вернусь к нему, то смогу его изменить. Что вместе мы с этим справимся.
— Сколько он вас не бьёт? Столько, сколько сын болеет?
Женщина перестала плакать и подняла печальные глаза на Викторию.
— Это было не часто. Не думайте, — начала оправдывать своего мужа Елизавета.
— Вы тоже намучились. Знаете, ваш сын всегда будет в вашем сердце лучиком света. Он будет вас оберегать оттуда.
— А там? Как ему будет там? — вновь потекли слёзы у матери Тимофея.
— Там ему будет хорошо и спокойно, — соврала Вика, она ведь не знала, как там, но искренне верила, что именно так. — Он разрешил мне лишь снять его боль, не болезнь. Простите.
— Спасибо, — сказала Елизавета, утирая слёзы. — Это уже очень много. Я пойду к сыну, пока он здесь.
Вика быстро пошла прочь по коридорам больницы. Она зажимала в руке бумажный кораблик, который подарил ей Тимофей, и плакала. Она технически принимала выбор мальчика, но не понимала, как такое вообще могло случиться. Почему в мире столько жестокости и боли? Она не понимала и плакала от бессилия.
***
Пятницкой нужно было возвращаться на работу, а она не могла заставить себя это сделать. Она добрела до «Старбакса» рядом с офисом и решила, что если будет что-то срочное, она вернётся на работу, а если нет, то нет.
Вика плакала и думала, что пора завязывать с исцелениями, это сложно и тяжело. Пусть у неё будет семейная жизнь, банк, а с целительством надо прекращать. Это слишком трудно и больно, особенно когда так. И чрезмерные нагрузки. Её уже не хватает на всё.
Зазвонил телефон. Вика с ужасом подумала, что это может быть по работе, однако, невзирая на чувства, спешно взяла трубку и тут же обрадовалась, что это всего лишь мама.
— Привет! Я знаю, что случилось в больнице. Приедешь к нам?
— Нет. Не сегодня. Извини, — тихо сказала Вика.
— Это не забота с моей стороны. Это необходимость. Не стоит тебе сейчас замыкаться только на себе, то есть в себе.
— Я хочу сама это пережить. Это была ещё одна причина, почему люди болеют?
— Да, — с невероятным спокойствием ответила Анастасия Георгиевна. — Иногда люди жертвуют собой, чтобы другой человек что-то понял. Понял то, что не смог понять иначе. Чаще всего это дети, увы. Они изначально приходят в наш мир с этим посылом.
— То есть их невозможно спасти?
— Тут нет правил, больше важны обстоятельства. Иногда всё так кардинально меняется, что можно и исцелить их, и увидеть, как они счастливо живут последующую жизнь. Только так не всегда.
— Чаще так, как сегодня?
— По-разному. Нет жёстких правил. Однако слишком большую работу над собой нужно проделать всем участникам сложившихся обстоятельств. Не всегда это возможно. Если этот мальчик останется жив, его мать, скорее всего, так и не уйдёт от мужа, не уедет в Швейцарию. А его отец может вновь сорваться. Будут искалечены три жизни.
— Какой тяжёлый прогноз, — грустно резюмировала Пятницкая.
— Может, всё-таки приедешь?
— Я повзрослела, мам. Я хочу сама. Очень хочу сама справиться с этим. Рядом с тобой я наполнюсь свежей энергией, а это как допинг.
— Не всегда это плохо, — парировала Анастасия Георгиевна, но не стала уговаривать, а спросила: — А Виктор? Он сейчас в Москве?
— Нет. В Питере. У него дела. Если я не смогу справиться, я позвоню тебе. Честно!
— Хорошо, — согласилась мать и отключилась.
А Вика вновь заплакала: знания, слишком чётко сформулированные за время разговора с мамой, были невыносимы.
Тихо подошёл Смолин и сел напротив.
— Кто-то умер? — без иронии спросил он.
— Скоро умрёт. Я не могу ничего сделать. Это мальчик. Ему пять.
— Печально.
— Печально то, что сделал ты на совещании. А это ужасно.
— Согласен, — чётко произнёс Алексей, не отрывая взгляд от Вики.
— Ты что-то хотел, Лёш? — непонимающе спросила Пятницкая.
— Нет. Зашёл купить кофе.
— Купил?
— Нет.
— Так иди. Купи.
— Если только и на твою душу.
— Моя душа хочет покоя и одиночества.
— Нет. У тебя сегодня не тот день, чтобы быть одной. Позвоню Виктору, пусть тебя забирает.
— Не нужно.
— А-а-а… — протянул Алексей, догадываясь, почему она так ответила. — Его нет в Москве, верно? — спросил он, вглядываясь в её лицо. — Верно, — резюмировал он, не дожидаясь ответа. — Значит, проведём сегодняшний вечер вместе.
— Я Маше позвоню.
— Врёшь и так неумело, — покачал головой Смолин. — Я тебе не враг, хоть ты и не считаешь меня другом. Поехали гулять. Тут недалеко есть большой Филёвский парк. Тебе пойдёт на пользу побродить в тени его аллей.
— Солнце почти село, какая тень? — горько усмехнулась Вика.
— Смотри, уже жизнь возвращается в тебя — шутишь. Пойдём. А то возьму тебя на руки и понесу к машине. Все будут на нас смотреть и поползут новые слухи о тебе.
— Удар ниже пояса.
— Чтобы к тебе вернулась улыбка, все средства хороши.
— Хорошо, — согласилась Вика. — Только дай я сделаю один звонок, выйду на улицу.
— Идёт. Я куплю кофе и тоже выйду.
Виктория вышла из кафе, отошла от входа к высокому парапету и позвонила маме.
— Мам, меня мучает один вопрос. Я теперь знаю о факте семейного насилия: одну женщину муж периодически бьёт, и ребёнку как-то досталось. Дело не в том, что он всё это видел, а именно физически досталось, когда он полез защищать мать. Что мне делать? Обратиться в полицию?
— Перед тем как причинить кому-то добро, подскажи мне, что на этот счёт думают сами участники процесса?
— Не знаю. Я не спрашивала у Елизаветы, — честно призналась Вика.
— А какие у тебя доказательства?
— Нет доказательств, кроме моих видений, — смутилась Пятницкая.
— Тогда сначала скажу о простом: лично у тебя нет никаких реальных доказательств. Травмы ребёнка могут быть списаны на падение с велосипеда или нечто подобное. Ты не врач, чтобы утверждать иное. Твои слова могут опровергнуть, а тебя обвинить в лжесвидетельстве.
— Но как же?
— А тут сложнее, и совет один: работать над принятием ситуации, как она есть. Поговори с той женщиной, если хочешь. Спроси, хочет ли она заявить о случившемся в госорганы. Но я боюсь, тебя ждёт неудача. Если бы она хотела заявить на мужа, то уже сделала бы это.
— Но должен же быть какой-то иной выход?
— Слишком благие намерения, милая. Посмотри на ситуацию со стороны: их сын умирает, сейчас никто никого не бьёт. И ты хочешь именно сейчас убедить кого-то официально разобраться в ситуации и наказать виновного? Они уже и так наказаны.
— Ну как же? — почти прошептала Вика.
— Когда мы делаем что-то неверное с телом, например, обжигаем руку, то оно даёт нам предупредительный сигнал через боль и импульс одёрнуть её. Здесь по аналогии. Если мы идём не по судьбе, с нами происходят болезненные ситуации. И чем дальше мы отклоняемся от маршрута, тем наша душевная боль сильнее.
— Н-да. Я вроде и понимаю, о чём ты, но не могу это сейчас принять. Всё равно не могу. Тому мальчику всего пять. И всё ради того, чтобы его мать изменила свою жизнь? Это жестоко! — тяжело вздохнула Вика.