Нокаут

Винокуров перегнулся через спинку сиденья, прокричал на ухо Льву Яковлевичу:
— Когда-нибудь я заставлю вас прыгнуть с парашютом!
— Только через мой труп! — прокричал в свою очередь Сопако. — У меня слишком богатое воображение!
Летчик повел своего кузнечика на посадку. Через несколько минут Винокуров и Сопако уже шагали по зеленому полю.
По соседству с посадочной площадкой паслось колхозное стадо. Лев Яковлевич опасливо поглядывал на здоровенного быка, который раздувал ноздри и смотрел на путников пьяными глазами закоренелого хулигана.
— Он хочет бодаться, — высказал предположение казначей и начальник штаба. — Очень сильный бык.
Шеф утвердительно кивнул головой и пояснил:
— Это естественно, доблестный оруженосец. В жизни именно все так и устроено: кто-то кого-то бодает, кусает, душит. Стоит ли удивляться? Самое печальное в нашей ситуации — вовсе не бык. Вчера я наводил справки и установил, что в области двенадцать председателей колхозов — Каримы Саидовы, из коих три возглавляют сельхозартели «Маяк».
Сопако остановился. Глазки его тревожно забегали. Он отер лоб огромным носовым платком, почесал подбородок, обросший бурой щетиной, и задумался. Вдруг он щелкнул пальцами:
— У меня есть идея! Побываем в трех «Маяках».
— Гип-гип ура! Виват! Банзай начальнику штаба! — воскликнул Винокуров. — Удивляюсь, как вы до этого додумались? Вы определенно делаете успехи. А теперь в путь. Перед нами кишлак, в кишлаке правление колхоза, в правлении Карим Саидов номер один.
Спутники увидели вскоре одноэтажное здание, фасад которого украшали отштукатуренные колонны. Стены здания были расписаны лозунгами, призывающими колхозников выполнить обязательства по сбору хлопка. На доске объявлений детская рука вывела мелом рожицу с косичками и написала под ней вкривь и вкось крупными буквами «КАМИЛЯ».
— М-да, — усмехнулся Сергей Владимирович, глядя на «Камилю», — любопытное объявление. Председатель, видимо, увлекся чтением Ницше. Я полагаю, здесь можно будет неплохо порезвиться. Что может быть печальней беседы с крестьянином на философские темы! Опасаюсь, не извел ли он книжечку на самокрутки.
Сопако тяжело задышал.
— Не волнуйтесь, — успокоил его Винокуров. — Будем надеяться, что раис некурящий.
К приезжим подошел старичок в сером ватном халате, с воздушным ружьем через плечо. Реденькая его борода просвечивала насквозь. Он оказался сторожем, общительным и веселым сторожем. Говорил он с какой-то особенной интонацией, отчего даже самая обыденная фраза звучала как острота.
Поздоровавшись, старичок вежливо осведомился о цели приезда уважаемых гостей.
— Председателя надо повидать, — объяснил Сергей Владимирович. — Какой у вас председатель — хороший человек, плохой человек?
Колхозный сторож удивленно вскинул брови:
— Уж не из Бахкента ли вы? Комиссия?
— Из Бахкента. Комиссия, — нагло улыбнулся Винокуров.
Сторож помял в руках бородку и заметил не без яду:
— Опоздали, уважаемые. Сняли мы председателя, не дождавшись комиссии. — У Винокурова и Сопако перехватило дыхание. — Еще два года назад сняли бездельника Мамурджана. Теперь у нас новый раис. Мудрый, справедливый человек. Карим Саидов его зовут.
— Нам и нужен Карим Саидов! — не удержался Лев Яковлевич, — а никакой не Радж Капурджан.
— Мамурджан, — поправил Сопако старичок. — Мы в свое время жалобу на него писали. Очень глупый человек. Очень любил озадачивать людей. Соберет бригадиров и шумит: «Это какой порядок?! Директива есть, установка тоже есть, решение есть. Все есть. Навоза нет. Не заготовили, не вывезли на поля. Нет у вас вкуса к местным удобрениям… Какие сводки писать будем? Обязательство кто выполнять будет, я, что ли?!»
Старичок явно копировал голос и интонации снятого председателя.
— Как же это вы осмелились его снять с работы? — поинтересовался Винокуров.
— Очень просто, уважаемый. Надоел Мамурджан. Все хозяйство запустил. А особенно зло взяло из-за стекол… На стол которые кладут. Мы стекло на стол кладем, а Мамурджан по стеклу хлоп — и нет стекла. Мы опять кладем — он опять озадачивает, опять бьет. Надоел. Собрали общее собрание, и слетел Мамурджан…
Сергей Владимирович поморщился. Он не ожидал столь демократических порядков в кишлаке.
— Ладно, старик, — оборвал он грубо- общительного сторожа, — надоел мне твой Мамурджан. Расскажи-ка лучше, как разыскать Карима Саидова.
Старичок обиженно заморгал, но все же, видимо, не захотел ответить грубостью на грубость.
— Прямо, затем налево и километров пять через поля. Он в дальних бригадах.
— Нет, уж лучше здесь его подождать. Где дом его?
— Понимаю! — сторож лукаво блеснул глазами. — Жарко.
Проглотив «пилюлю», Винокуров с Сопако отправились разыскивать дом Саидова. У арыка симпатичная черноглазая девчушка лет шести мастерила кораблик. Во дворе шумела детвора. Здесь был детский сад.
— Эй, мелочь пузатая! — крикнул ей Винокуров. — Где дом председателя колхоза?
— Я не мелочь, — серьезно ответила девочка, — я Джамиля, а председатель — мой папа. Живем мы во-о-н там… Во-о-н сад, а в саду Петя, мой брат…
— Петя?.. Брат?! — уставился на Джамилю Сергей Владимирович.
— Брат. У меня мно-о-ого братьев и сестер. Пятнадцать штук… Тулкун, Грицко, Хейно, Сирануш, Рива, Шота… — Девочка старательно загибала пальцы, пересчитывая братьев и сестер.
— Пошли, — Винокуров ткнул в бок Сопако. — Нечего стоять, разинув рот. Дети любят фантазировать.
Однако Джамиля не фантазировала. В садике действительно оказался Петька, русоволосый мальчуган с облупившимся носом. Он твердо и решительно заявил, что Карим Саидов его отец.
Лев Яковлевич долго почесывал загривок, разглядывая диковинного Петьку. Вдруг Винокуров тихо рассмеялся.
— Не соображаете? — шепнул он Льву Яковлевичу. — Ну, конечно! Серьезно думать — не ваше амплуа. Карим Саидов попросту байско-феодальный пережиток. Многоженец он.
Бодро зашагали они к дому, белевшему из-за серебристых стволов могучих тополей. У крыльца их встретила женщина лет сорока пяти в широком мягких тонов платье без талии. Узнав, что в гости пожаловали журналист и фотокорреспондент, она нисколько не смутилась.
— Очень приятно. Прошу в беседку. Чаю попьете. Матлуба Ибрагимовна меня зовут… Проходите, пожалуйста, а я кое-что приготовлю. У нас говорят: гость в доме — счастье в дом!.. Простите… Сергей Владимирович… так, кажется? Отчего вы все время оглядываетесь? Может, с вами еще кто приехал? Пусть заходит.
У Винокурова уже созрел план, как «ухватить за больное место» Саидова, если понадобится его шантажировать. Он бросил небрежно:
— А где же остальные жены председателя. Разве мать Петьки живет отдельно или, скажем, мать… как ее — Сирануш?
Матлуба Ибрагимовна посмотрела на гостей недоуменным взглядом.
— Нет… Разве вам неизвестно?.. Какие жены? В нашем колхозе, да и во всем районе многоженство давно ликвидировано… Обидные слова говорите.
— В таком случае откуда у вас Петька, Сирануш, Грицко, Рива и так далее? — щуря глаза, съехидничал Сергей Владимирович. — Ха-ха!.. Понимаю! Аист принес.
Больше Винокурову смеяться в этот день не пришлось. Матлуба Ибрагимовна с сомнением оглядела Винокурова и Сопако, заметив словно невзначай:
— Никогда таких неосведомленных журналистов не встречала. О нас, пожалуй, вы могли и не знать, но так глу… извините… так поверхностно судить о нашем народе!
Сергей Владимирович смутился. Его бесило, что он оказался в глупом положении.
— Мы с крайнего севера, — сказал он льстиво. — Мы… извините нас. Объясните все по порядку…
Кое-как он вымолил прощение. Женщина, подавив обиду, присела у столика, покрытого цветистой скатертью, и начала рассказ. Слушая ее, Сопако разинул рот от изумления, а Винокуров, скрывая досаду, покусывал губу, не зная — верить жене председателя или не верить.
Матлуба Ибрагимовна и Карим Саидович поженились в 1938 году. Очень хотели ребенка. Но детей не было. И тогда взяли они из детского дома двухлетнего черноглазого карапуза. Так в доме появилось счастье по имени Тулкун.