Нокаут

— Сейчас Тулкун большой, совсем взрослый, — улыбнулась женщина одними глазами. — Лучший тракторист… Да… А потом война грянула. Стали привозить в Бахкент детишек… худые, запуганные, в глазах тоска. Поехали мы как-то с мужем в город, решили сироткам сладостей занести. Пришли в детдом… Малышей полно, и у всех родители либо погибли, либо без вести пропали. Так бы обняла всех сироток и к груди прижала. Смотрю на мужа, а он обнимает меня: «Не плачь, Матлуба», а сам бледный…
Матлуба Ибрагимовна вздохнула, в уголках ее глаз светились две блестящие капельки.
…Подошли к одной койке. Девочка в ней лет пяти. Бредит. Маму свою зовет. А мамы нет. Убили ее во время бомбежки поезда. Рядом — на другой койке — мальчик двух лет… В ручонку осколком ранен, мечется. Болит ручонка. Какое сердце не надорвется, на них глядя…Приехали мы домой с дочкой Ривой и сыном Грицко…И знаете, хоть и тяжелое, голодное время было, а дети словно счастье в дом принесли. Рива школу в прошлом году окончила с серебряной медалью. На Алтай уехала, целинные земли осваивать. Грицко в девятом классе…Постепенно росла наша семья. Из многих краев у нас дети, из Эстонии и Армении, из Грузии и Белоруссии. И все родные нам. Мы и после войны двумя дочками и сыном обзавелись. В детском саду они сейчас. Скоро вернутся…
Вечерело. Сергей Владимирович сидел, понурив голову. Он все еще не мог прийти в себя от удивительного рассказа. Казалось, вся история семьи Саидовых — выдумка. Мыслимо ли все это!.. А где-то в уголке души кто-то нашептывал: «Эх ты, сверхчеловек! Какой ты мелкий и жалкий по сравнению с этой простой женщиной!».
Матлуба Ибрагимовна ушла по хозяйству. Немного погодя прибежали из детского сада Джамиля, Мариника и Тадеуш. Пришел широкоплечий в комбинезоне Тулкун, поздоровался с гостями и деловито принялся приготавливать плов. Затем в сопровождении колхозного агронома, давно уже прикидывающегося больным, чтобы иметь повод чаще бывать на медпункте, явилась хохотушка с огромными карими глазами Сирануш (она работала фельдшером и была причиной агрономовой болезни).
Один за другим тянулись к просторному дому сыновья и дочери. Одни возвращались из школы, другие — с полей. Наконец послышался шум мотоциклетного мотора, и вся семья Саидовых без малого в два десятка голосов закричала;
— Папа приехал!.. Папочка!
Вскочили и «журналисты». Их волновала встреча с владельцем томика «Ницше».
В беседку вошел высокий загорелый человек лет шестидесяти.
— Не тот, — шепнул Винокуров Сопако. — Типичное не то. — Сергей Владимирович подумывал уже о том, чтобы быстро получить пустяковое интервью и ретироваться, но он не взял в расчет местного гостеприимства.
День был потерян, однако вечер Винокуров и Сопако провели великолепно. Стол, за которым сидела огромная семья Саидовых, ломился от яств. Пахло аппетитным дымком. «Журналисты» пили коньяк, заедая его сочным шашлыком и жирным пловом. Каждая рисинка, цвета светлого янтаря, казалось, излучала сияние. Гостей угощали плачущей жиром самсой; тонко нарезанным луком в вишневом соке; огненной от перца шурпой; бесчисленными сладостями, дынями прошлогоднего урожая, сладкими и душистыми.
Лев Яковлевич ел с жадностью, чавкая, то и дело водворяя на место спадающую вставную челюсть. Винокуров не ощущал вкуса, хотя старался не показать вида и не отставать от Сопако. Сергей Владимирович после рассказов Матлубы Ибрагимовны чувствовал себя так, словно ему надавали пощечин.
— Что же вы грустите? — шепнул захмелевший Сопако. — Вы же хотели порезвиться.
— Идите к черту! — буркнул Винокуров и закашлялся, подавившись самсой. — Не могу больше! — взмолился он, обращаясь к хозяевам. — Ей богу, больше не могу. Спасибо за угощение.
— А я могу! — запротестовал Лев Яковлевич, но тут же испуганно умолк: Винокуров, словно прессом, прижал его колено к ножке стола. — Я… пожалуй, тоже недоел… то есть… переел. Пора спать.
Винокуров и разомлевший Сопако в сопровождении хозяина проследовали в комнату для гостей — мехмонхану.
Когда Саидов, пожелав «журналистам» покойной ночи, вышел, Сергей Владимирович скрипнул зубами и уже хотел было объяснить Льву Яковлевичу, что сегодняшняя встреча — уникальный случай, а вообще-то говоря, он — Винокуров — себя еще покажет и порезвится, как вдруг раздался храп невероятной силы. Винокуров долго не мог заснуть.
Отчего?
Может быть, ему мешал храп Сопако?
* * *
Утром Сопако и Винокуров проснулись разбитые и усталые. Однако холодный душ и вкусный завтрак с ледяным помидорным соком быстро привели в порядок гостей. Винокуров обрел хорошее настроение и стал даже подтрунивать над Львом Яковлевичем.
— Видите, гражданин казначей, как прекрасна жизнь, — приставал он к Сопако. — Жаль, что этот Саидов вовсе не тот, который нам нужен. Я не смог преподать вам очередного урока. Приехали — и все. Какое хамство. Если и дальше так пойдет дело, я, пожалуй дисквалифицируюсь. Но ничего. Сейчас нам подадут «Победу», и сегодня у другого Саидова я покажу вам, как надо работать!
Сергей Владимирович сощурился, погладил себя по свежевыбритой щеке и, окинув взглядом Сопако, вдруг воскликнул: — Боже! Как хороши вы в новом костюме, при шляпе и модных очках! Весьма импозантный вид… Идея!
Лев Яковлевич беспокойно засопел. Идеи шефа страшили его.
— В принципе, — продолжал шеф, — я предпочитаю избегать излишнего риска. Но… не берите во внимание этот колхоз… в кишлаках порядки, я уверен, все еще патриархальные. Сами сегодня убедитесь. Мы выкинем такую штучку!..
— За штучки, как вы говорите, за штучки могут и посадить, — вздохнул Лев Яковлевич.
— Что вы! Не беспокойтесь. Кроме того, вы еще не знаете, что я задумал. Я так и не высказал своей идеи.
Сергей Владимирович притянул к себе казначея и стал шептать ему на ухо, то и дело прыская смехом. Сопако окаменел, потом затрясся.
— Через мой труп! — воскликнул он, как и в самолете.
— Плевал я на ваш жирный труп. Я сделаю из вас человека или… труп. Ясно? Советую не артачиться.
К «журналистам» подошли супруги Саидовы, пригласили сесть в «Победу». Мгновение — и машина двинулась вперед, исчезнув в облаке пыли.
* * *
Полевой стан пятой бригады утопал в зелени. Стоял он в каких-нибудь тридцати метрах от обочины шоссе Здание настолько надежно скрывалось могучими орешинами, тутовыми деревьями и взбиравшимися на крышу хмелем и диким виноградом, что обнаружить стан издали было почти невозможно.
Солнце стояло в зените. Колхозники уже пообедали и собрались на поросшей густой травой площадке, где обычно проводились политинформации. Сегодня им предстояло послушать интересную беседу. Бригадир Мухамеджан-ата с седой окладистой бородой и звездой Героя Социалистического Труда на полосатом халате, принимавший участие в работе VII сессии Верховного Совета СССР, обещал рассказать о решениях по реорганизации управления промышленностью и строительством. Все уже ознакомились с материалами сессии. И все же колхозникам не терпелось услышать живое слово очевидца, человека, входящего по их воле в коллектив законодателей страны — в Верховный Совет СССР.
Беседа, однако, не состоялась. Агитатор Кумри Файзиева едва успела предоставить слово бригадиру, как со стороны дороги послышались призывные сигналы автомашины. Дверцы «Победы» распахнулись, из нее вышли молодой интересный мужчина с блокнотом в руках и круглый отечного вида старик в шляпе и очках с треугольными стеклами, куривший с явным отвращением толстую сигару. Шофер вытащил из багажника большой баул, помахал руками в сторону колхозников, мол, помогите, и, дав газ, укатил.
— Гости приехали. Надо встретить, — распорядился Мухамеджан-ата.
Члены бригады заторопились навстречу прибывшим, помогли им донести багаж. Круглый бледный старик с сигарой хранил молчание, зато высокий молодой мужчина не умолкал ни на минуту. Он представился газетным корреспондентом, а пожимая руку бригадира, представил и молчаливого спутника: