Любовь без поцелуев (СИ)

– И тебе не противно? Вот так, с парнями?
– Да как-то всё равно… Когда бьют и издеваются, хуже. А так…
Что так, я не дослушал, потому что в дверь постучали. Громко. По нижнему краю. То есть, дверь несколько раз пнули и знакомый до шершавых мурашек голос втиснулся в щель.
– Макс, ты там, я же слышу! Ты чем там занимаешься, ты, извращенец! У меня к тебе дело есть!
– Черт, – я, отчего-то, в панику впал, – это Комнин! Блин, да оденься же ты и залезь в шкаф или под кровать… Короче, спрячься! – уверенность, что Стасу Лену-Лёню лучше не видеть, была просто непрошибаемой.
Но мальчик сидел, не шевелясь, пристально глядя на дверь. Причём, взгляд у него был не пустым, не испуганным, а…выжидающим. Какого хрена?
– Да спрячься ты, – лихорадочно твердил я.
А потом послышался самый жуткий в этих обстоятельствах звук – в замок со смачным щелчком вошёл ключ.
Какого чёрта! Ключ от моей комнаты есть только у меня!
Мелькнуло в голове воспоминание о том, как меня в ту памятную ночь застукали с Мигелем.
– Макс, хули ты там… – разумеется, вопрос «можно» Комнину задать в голову не пришло. Он ввалился в комнату, в одной руке у него я разглядел тяжелую связку. А он увидел моего собеседника.
И его перекосило. Да так, что меня дрожь пробрала. Стас смотрел с такой ненавистью и отвращением, словно застал нас здесь за убийством или каннибализмом… Впрочем, последнее вряд ли бы его задело.
Улыбка – половинчатый оскал, горящие совершенно нездоровым светом грязно-белые глаза, широкие ладони, сжатые в кулаки – Стас был страшен.
– Развлекаетесь, педики? – выплюнул он. – Ты! – это Лене. – Ну-ка, колись, шалашовка, сколько взял?
Лена-Лёня как-то обречённо протянул ему надкушенную шоколадку и сигареты и Комнин продемонстрировал один из своих фокусов – пнул мальчика по кисти так, что всё вылетело. Меня затрясло от злобы, глядя, как Лена-Лёня схватился за руку и закусил губу от боли.
– Немного. Что, для своих скидка, а? – теперь он смотрел на меня.
– Какого чёрта ты лезешь? Вообще, какого хуя ты ко мне в комнату вваливаешься? Личное пространство, не слышал?
Стас, похоже, не слышал ни о личном пространстве, ни вообще. Его взгляд, всё больше напоминающий лазер, перебегал с полуголого Лены на меня. И останавливался на мне.
– Че за нафиг, – наконец начал он, – ты эту блядь в комнату водишь?
– А кого хочу, того и вожу, – я посмотрел Стасу в лицо. Ещё этот дебил-второгодник будет мне указывать, что делать. Ему, вообще-то, что? – Знаешь, ты вообще понимаешь, что этот интернат – не твоя собственность? А я перед тобой не отвечаю? А?
– Да ладно, – Стас прищурился. А я заводился всё сильнее. Нет, ну правда, ну он-то, вообще, кто – ко мне лезть?
– Ты, ёбаный псих! Король умственно отсталых! Мне вообще, вообще, вообще похуй, что ты там думаешь! Если ты вообще умеешь!
Меня понесло. Я злился из-за этой ситуации с мулатиком, меня достало унылое существование последних дней и Стас с его непрошибаемой самоуверенностью достал… Ух, как достал!
– Как же ты меня достал, придурок, – мы стояли друг напротив друга. Я уже ничего не видел. И про Лену-Лёню забыл, и про всё. – Ты, вообще, в курсе, что ты никто и звать тебя никак? –
Откуда-то сбоку раздался всхлип. Мулатик, по-прежнему держа себя за кисть, смотрел на нас с ужасом, тёмные глаза стали ещё больше.
– А ну, вали отсюда, прошмандовка, – голос у Стаса стал ещё ниже и словно придушенным, – и чтоб я тебя вообще больше нигде не видел!
Мальчик ещё раз всхлипнул, подхватил свою футболочку и попытался боком протиснуться мимо нас. Представляю, какими мы ему казались – два здоровенных озлобленных пацана, один дал шоколадку, другой отнял. «Я верну ему шоколадку», – мелькнуло в голове. И пропало, потому что Стас ногой выпихнул его из комнаты и закрыл дверь.
– Ебанутый, да?! – снова заорал я.
– А чё ты за него заступаешься, он тебе нравится? Может, ты не Люську, а его отсюда заберёшь?
– Слушай, вообще, не твоё дело, с кем я общаюсь и что я делаю!
– Нет уж, – Стас сделал шаг ко мне, – ты, ёптыть, со мной тусуешься!
– Я? С тобой? Да ты попутал, Комнин! Нахуй ты мне сдался, урод злобный, – я себя уже не сдерживал, – я тебе бабок дал? Дал! Всё, базара больше нету! Я тут сам выбираю, с кем я и как!
– Денег? Ах, ты мне денег дал? Ты, блядь, за кого меня держишь – за вот такую? – он кивнул на дверь.
– А чем ты лучше? – я уже не думал. Привычка хамить въелась в меня за последнее время плотно, а вот привычку держать ответ я не приобрёл. – Тем, что сильней его?
– Да, – коротко, без эмоций. – А может, ты теперь с ним будешь?
– Стас, отъебись нахуй!
– Нет, это ты отъебись от меня, – взгляд стал просто невыносимым, я уже не мог смотреть в его перекошенное лицо и, вместо этого, смотрел на сжатые в кулаки руки. Рукава синей рубашки были подвёрнуты и я видел напрягающиеся мышцы и выпирающие вены. – Ты, – повышая голос продолжал Комнин, – ты просто обычный дебильный мажор… Знаешь, кто бы ты был без папочкиных денег? Да вот такая же Леночка-блядь. И звали бы тебя Машей!
«Что я скажу, что мой сын – Машка?» – эхом прозвучало в голове…
И я ударил Стаса. Со всей силы, по лицу. Он не успел уклониться и кровь потекла по бледно-серой коже, пачкая светлые сухие губы. А этот маньяк… улыбнулся вдруг. Как обычно, углом рта, и я разглядел кровь у него между зубами. Это было последнее, что я видел отчётливо.
Резкий удар в солнечное сплетение выбил из меня воздух и способность думать связно. Раз – удар без замаха выносит мой блок, я врезаюсь в подоконник копчиком. Два – Стас получает пинок в пах и снова по лицу. Три – а потом мы уже на полу, я чувствую всё как-то кусками, вот я успеваю увернуться от кулака, вот локтем бью в шею, вот всё звенит в голове и, кажется, чья-то кровь… Широкое запястье у меня перед лицом, дышать трудно… Выворачиваюсь из захвата и, кажется, кусаю противника… А потом я снова на ногах и снова боль и желание выместить на этом самодовольном придурке злость, и глухое понимание, что ещё один такой удар – и я ослепну…
А потом был чей-то вопль. Просто вопль. А потом он превратился в слова:
– …осподибоже, они ведь поубивают друг друга! Комнин! Веригин!
Что… Что за херня… Ой, больно…
Однажды на стройке я неудачно прыгнул и скатился вниз по недостроенной лестнице. Вот и сейчас было как-то так. Свет был какой-то очень уж яркий, звуки – резкими. Себя я обнаружил сидящем на полу. А ёбаный сын сатаны и шлюхи Стас Комнин сидел сверху с разбитой рожей и подранной рубашкой. Кровь стекала по подбородку, впитывалась в выпростанную белую майку. По ходу, я ему поотдирал половину пуговиц, карман и погончик с рубахи.
В дверном проёме стояли какие-то люди. Какого им всем хрена от меня надо сегодня? Почему-то потянуло в сон.
– Взрослые мальчики, а подрались, как… Веригин, от тебя я такого не ожидала. К директору, быстро! Оба! Нет, сначала в медпункт!
Мне с пола вставать не хотелось, было так лениво… А вот Комнин, чтоб он сдох и на могилу к нему никто не пришёл, быстро вскочил. Размазал кровь по лицу рукавом – специально, не иначе, и даже помог подняться мне. Но перед этим – я заметил – посмотрел под ноги и быстро растоптал валяющиеся несколько сигарет и недоеденную шоколадку. Вот мудак!
В медпункте на нас наорали и измазали перекисью водорода. Ко мне сначала сунулись с зелёнкой, но я заявил, что у меня на неё аллергия. Стас просто злобно процедил: «Перекись»,
– и ему сунули вату и флакон. Кажется, его тут побаивались.
В мутноватом, с пятнами чайного цвета зеркале медпункта я себя не узнал. Кто этот мрачный парень с волосами, едва дотягивающими до сантиметра, с тенями под глазами, с ввалившимися щеками? С потрескавшимися и разбитыми губами, с распухшим носом? На мне рубашка тоже была порвана, но, как ни странно, крови вытекло немного и до майки она не дотекла. Я сидел на покрытой толстым полиэтиленом кушетке и смотрел, как Стас, возле раковины, смывает кровь с лица и шеи, пока мне обрабатывают ранки на лице, заглядывают в глаза и спрашивают, сколько пальцев я вижу. Сотрясение? Вряд ли. У меня было уже как-то раз, так что опознать я его могу. Просто дайте мне лечь и поспать…