Любовь нельзя купить
На всех время от времени сваливаются неприятности; на кого-то больше, на кого-то меньше, но у Тесс было сильное подозрение, что ей, определенно, достается больше других. Так она думала раньше. А теперь хотелось, чтобы ей выпало то же, что и Милли. Или даже Фионе. Или вон той женщине в углу, сокрушающейся о своем разбитом камине. Или Мадонне.
— Нет, это совсем не эгоистично с твоей стороны, — заверила ее Тесс и неловко прибавила: — Ну, не настолько, как это обычно бывает.
Рассмеявшись, Фиона едва не поперхнулась чаем.
— Ты начинаешь говорить, как я! И что ты думаешь об этом? Хорошо, у Милли будет ребенок, это тебе не мои грандиозные житейские проблемы, заставляющие меня быть эгоисткой, — в следующие двадцать лет моя мать каждый божий день будет напоминать мне об этом.
Тесс пожала плечами:
— Не буду врать. Я страшно завидую. Но если ты спрашиваешь меня, как это повлияет на Милли… кто знает? Наша подруга действительно кажется тем человеком, который может справиться с чем угодно. Ее ничто не поставит в тупик. Хотя я думаю, что и она немного удивится, узнав о моей… потрясающей новости, скажем так.
— О какой еще новости? — спросила Фиона, отставляя чашку и принимаясь сосать кусок твердого как камень коричневого сахара.
Тесс драматически вздохнула и объявила:
— У нас больше ничего нет.
Вот так. Я сказала это.
Фиона непонимающе смотрела на нее.
— О чем это ты? Пропала кастрюля, в которой ты варишь сосиски? Или краска для волос?
Тесс печально покачала головой:
— Все гораздо хуже.
У Фионы расширились глаза.
— Ты что, решила перебраться в угольную яму с дюжиной полусумасшедших? Или будешь сидеть на станциях метро с жестяной кружкой? Может, привяжешь ребенка за спину и отправишься путешествовать за две тысячи миль по русским степям, пробавляясь травой и кумысом?
Это наконец-то рассмешило Тесс.
— Ладно! Твоя взяла. Все не так плохо. Но и не очень хорошо.
Она посерьезнела и обвела рукой вокруг себя:
— Нам придется закрыть этот магазин. И переехать в другое место.
Фиона была поражена. Она попыталась осмыслить услышанное, но не смогла.
— Но ты же не можешь этого сделать! Да и зачем? Ты наверняка преувеличиваешь! Переехать? Нельзя переезжать, да ты и сама это знаешь. Ты ведь только в прошлом году посадила глицинию, а расцветет она только через пять лет.
Тесс и забыла о глицинии. Воспоминание о ней скорее приблизило ее к критической точке, чем все остальные колючие вопросы, крутившиеся в голове. Посадка глицинии являлась как бы ручательством, неким знаком того, что дому суждено долгое будущее. Лучше бы она занялась продажей старых автомобилей.
Упавшим голосом она объяснила Фионе, насколько серьезно положение:
— Нам придется как можно скорее сдать дом в аренду. Продать его нам не удастся, потому что мы затянули со сроками выкупа по закладной и можем остаться ни с чем. Поэтому если и получим за него приличный рентный доход за несколько… лет или что-то около того, то сможем возместить кое-какие свои потери.
— И куда же вы переедете? — спросила Фиона, которая почувствовала, что рушится какая-то часть и ее будущего, и это приводило ее в отчаяние.
У Тесс был замученный вид.
— Детали мы еще не обговорили. Но отсюда мы должны уехать. Снимем что-нибудь. Квартиру, а может, и небольшой домик в районе, где мы сможем себе это позволить.
Фиона вознамерилась было выяснить все подробности. Ей хотелось знать, что Тесс намерена предпринять насчет школы Лары и что станется с непросто налаженной очередностью доставки детей в школу и работой над домашними заданиями, которые их дети выполняли вместе. Ей хотелось поговорить об отпуске, ужинах и ланчах, о девичниках, оздоровительных клубах и обо всем том, что делало ее жизнь вполне сносной. Но она не решилась заговорить ни о чем подобном, потому что все это стоит денег, а у Тесс их больше нет. Впервые за все годы их дружбы она не знала, что сказать.
Тесс сжалилась над ней:
— Не надо мне сочувствовать. Во всяком случае, когда мы переедем, моя мать не приедет ко мне.
Но Фиона утратила чувство юмора.
— Не понимаю. Как это произошло? Здесь ведь можно деньги загребать лопатой. Да ты только посмотри — все столики заняты. Трое стоят в очереди у кассы в магазине, глянь, что у них в корзинках! Каждый, наверное, фунтов на двадцать овощей накупил. Это же золотая жила.
Тесс грустно покачала головой:
— И я так думала раньше. Но аренду нам год назад повысили. И, похоже, для того, чтобы мы получали прибыль с такой арендной платой, эти покупатели должны складывать в свои корзинки товары на сумму, равную стоимости «БМВ».
Обе подумали о том, что муж Фионы Грэм еще три года назад предупреждал Тесс и Макса о том, что такое может случиться. Именно то, что он предсказывал, и произошло. А он еще и о многом другом предупреждал.
* * *— Эта небольшая часть Клэпхэма — один их самых дорогих районов Лондона, — говорил он тогда. — Но не забывайте, что у нас уже были подобные взлеты. И вы, конечно, помните последний спад?
Тесс и Макс не прислушивались к его высказываниям, а он между тем продолжал:
— Вы должны понять, что есть схемы, неизбежные колебания, и как только цены на недвижимость астрономически взлетают, арендная плата неминуемо следует за ними.
Грэм объяснял, что они не смогут поднять собственные цены, чтобы возместить такие большие расходы на аренду, поскольку цены на продукты и без того высоки, и люди просто будут делать покупки где-то в другом месте. Он предостерегал, что небольшой частный магазинчик никак не сможет конкурировать с огромной сетью магазинов розничной торговли, поскольку основные продукты питания продаются теперь и в супермаркетах.
Дружеские советы перемежались профессиональными терминами вроде «вступление во владение» и «банкротство» — словами, не понятными для Тесс и Макса, которые были далеки от всего этого.
Они вежливо выслушали, а потом проигнорировали все, что сказал Грэм. Они перезаложили свой дом по предельной рыночной цене одной независимой финансовой компании, поскольку ни один из больших банков или строительных компаний не давал им ссуду.
В то время Тесс поразила готовность Макса пойти на такой риск. До этой поры он был из тех, кто оплачивает все счета в тот день, когда они приходят, поскольку боялся их просрочить.
— Ты уверен насчет всего этого? — несколько раз спрашивала его тогда Тесс, прежде чем подписать бумаги.
— Абсолютно, — твердо отвечал он. — Определенно. Категорически. Без какого бы то ни было сомнения.
Если только это не было ложью. Сомнения глодали его. Он плохо спал и все время отвратительно себя чувствовал. Но он знал, что должен это сделать. Тесс потворствовала его навязчивым тревогам, не подтолкнула его, когда он годами плыл по течению, делая тихую, спокойную, но нелюбимую работу. Теперь он должен пойти на этот риск ради нее. Просто чтобы доказать ей, что на что-то способен.
— Для нас это будет таким чудесным приключением, — сказал он тогда с вымученным энтузиазмом. — Новым будущим, чем-то таким, что мы сможем преодолеть вместе.
— Да, но как насчет всего того, о чем говорил Грэм? — настаивала Тесс, неуверенная, что он осознает последствия этого решения.
— Ну, мы же с тобой знаем Грэма, — отвечал он.
Тогда Тесс успокоилась, поскольку прекрасно понимала, что он имеет в виду.
Грэм отлично разбирался в финансовых вопросах, но у него не было воображения — такова была жесткая оценка Тесс и Макса. По правде, ни один из них не понимал толком, почему женился на Фионе. Казалось, они совершенно не подходят друг другу: Фиона была такая яркая, а Грэм — такой унылый.
— Это единственный человек из всех, кого я знаю, кто выглядит и ведет себя на пятьдесят с того времени, как ему стукнуло тридцать, — недружелюбно пошутила Тесс, найдя зацепку, чтобы отбросить предупреждения.
— Он не понимает, насколько уникален этот район, хотя и живет здесь. Возможно, он разбирается в бизнесе абстрактно, — рассуждали они, — и берет в расчет только потенциал этого конкретного месторасположения. Для него Клэпхэм — лишь место, где удобно жить в окружении Таких Как Он. Однако творческий ум за географией увидел бы социологию. Даже газетчики поняли, что к чему, и наделили этот район остроумным и весьма подходящим эпитетом: Долина Подгузников.