Любовь нельзя купить
По прошествии нескольких лет Тесс захотелось, чтобы и Макс стал таким человеком.
Им нужны были деньги, и притом больше, чем он получал в качестве пособия по безработице. Поэтому они и перезаложили дом по максимальной стоимости. И это понятно. Это ведь Долина Подгузников — место, где мечтает жить каждая семья. Дома тут стоят целое состояние, и их цена, похоже, повышается с каждым днем. Сиди себе дома и наслаждайся правом собственности! И они передали это право.
А теперь это низвергло их вниз.
— У тебя усталый вид, Милли, — ласково произнесла Фиона.
Милли состроила недовольную мину:
— Спасибо.
Она это и сама знала, с горечью признавая свои минусы. Милли была среднего роста, несколько полноватой; ее кожа с юных лет так и не стала лучше, а длинные тонкие волосы нужно было мыть каждый день, чтобы они нормально выглядели. Она знала это и понимала, что если даже будет час заниматься собой, тщательно нанося макияж и надевая контактные линзы, то будет выглядеть прилично, не более того. В такой день, как сегодня, когда она не принимала душ, даже не посмотрелась в зеркало, да еще надела очки, которые ей не шли, она была похожа на фотоснимок, который делают перед кардинальным изменением внешности. Между тем в настоящий момент собственная внешность занимала ее меньше всего.
Фиона рассказала подруге о горестном положении Тесс.
— Это было ужасно, Милли, — сказала она. — Я вела себя ну совсем как корова! Только и думала, как это отразится на мне и насколько мне будет ее недоставать. Ну и хороша же я была.
Милли сочувственно улыбнулась:
— Наверное, она была тебе благодарна. Если бы ты расплакалась и распустила слюни, тогда бы она встревожилась. В конце концов, я — хороший человек, умеющий утешать, а ты — стерва. Не бери на себя чужую роль и не сбивай никого с толку.
Фиона дружески похлопала свою приятельницу по руке:
— Я тебя тоже люблю!
— Как, по-твоему, отреагирует Тесс, если я предложу ей немного денег? — спросила Милли. — Я скажу, что это взаймы, чтобы она не чувствовала себя неловко.
Фиона печально покачала головой:
— Я только что говорила об этом по телефону с Грэмом. Он считает, что она, может, и согласится, но Макс никогда не простит нам даже того, что мы предложим им деньги. Он сказал, что и сам так же себя чувствовал бы.
— Но это же глупо! Мы ведь давно друг друга хорошо знаем.
Фиона всем своим видом выражала сомнение.
— Думаю, нам надо помочь им, чем сможем, а о деньгах не говорить.
Они снова умолкли, при этом каждая напрягла свое нерастраченное воображение, пытаясь вспомнить, нет ли какого-нибудь пластыря, не напоминающего о деньгах, которым можно было бы залепить гноящуюся денежную рану.
Спустя какое-то время Фиона принялась в отчаянии тереть свой лоб.
— Что случилось? — спросила Милли.
— Знаю, ты подумаешь, что с моей стороны ужасно такое говорить… — начала она.
Милли с любопытством приподняла бровь.
Фиона нахмурилась, продолжая мысль:
— Просто до того, как она рассказала мне эту новость, мы беседовали о лете.
И она принялась излагать подробности пребывания в Провансе. Обе женщины смотрели на лист бумаги, который теперь символизировал собою конец удобной размеренной жизни и начало непредсказуемого существования.
— Так мы поедем с ними или не поедем вообще? — спросила Фиона.
Милли не ответила.
Тим сидел в офисе и смотрел в ежедневник. Исписанные страницы наводили на него тоску. Ища утешения в личном органайзере, он убедился, что и семейное время также заполнено до отказа. Он листал страницу за страницей в поисках счастливого свободного пространства, к которому можно было бы устремиться. Ему позарез нужен был свободный час, вакуум, в котором он смог бы бесцельно летать, просто зависнуть, не двигаясь ни вперед, ни вбок, да просто… посидеть.
«Как же это со мною случилось? — спрашивал он в последнее время у самого себя все чаще. — Почему моя жизнь оказалась такой заполненной? Я был тихим человеком. Да о чем это я? Я и сейчас тихий человек. Мне всегда было нужно только одно — спокойная семейная жизнь, умеренно успешная карьера с минимальным риском, несколько некрутых вершин счастья, ничего лишнего, что могло бы вызвать депрессию.
Поэтому я и женился на Милли, милой девушке, которая, казалось, так похожа на меня: тихая, скромная в притязаниях, с радостью оставившая карьеру, как только появились дети. А потом все это навалилось на меня — шум, грохот, посторонние люди, друзья Милли, которые должны были стать и моими друзьями. Но мы не стали тесной сплоченной семьей, которой никто больше не нужен; мы живем коммуной, наши двери и жизни распахнуты настежь».
Постоянная занятость лишила Тима главного — времени на размышления, и годы ушли на то, чтобы определиться, что же он сделал не так.
В конце концов он решил, что во всем виновата Милли. Она ввела его в заблуждение, заставив подумать, что она такая же, как он, тогда как сама все время играла, притворяясь тем человеком, которого он хотел в ней видеть. Он вынужден был признать, что ей это хорошо удавалось. Она оказалась просто профи.
И только увидев, как развивается ее дружба с Тесс и Фионой, он понял, как она действует, не оправдывая ожиданий ни одной, ни другой, она ловко лавировала, никого не задевая, от одного человека к другому.
И хотя он восхищался ее профессионализмом и неизменной многолетней верностью подобному притворству, он никогда не ожидал, что его жена способна сыграть в их браке столь сложную роль.
Он запутался. Он больше не понимал эту женщину. При мысли о ребенке у него голова шла кругом. Он не знал, умышленно ли она забеременела после того, как они решили, что Натан будет последним. Она говорила, что это вышло случайно, но, сколько он ее знал, она много всякого говорила, и он уже не понимал, где та искусно обозначенная черта между правдой и ложью.
Одно он знал точно — ему не нравится его жизнь, надо бы с кем-нибудь об этом поговорить, кто действительно понял бы его. Ему на ум тотчас пришло лишь одно имя, но он отринул его как нелепое и совершенно неподходящее.
«Но кто еще?» — спросил он у самого себя, прежде чем предпринять шаг, который лишит его последнего свободного окна в ежедневнике и в жизни.
* * *Тесс и Макс ходили по дому за агентом по недвижимости точно щенки, ловя его вздохи и стараясь разобрать наверняка пренебрежительные характеристики, которые он нашептывал в свой суперсовременный диктофон.
Наверное, впервые за много лет они осознали, сколько требуется времени, чтобы обойти их недвижимость. Три этажа и крутые открытые лестницы свидетельствовали о надежности и основательности постройки. Хороший дом.
Жили они на первом этаже, где в четырех комнатах свободно разместились кухня, столовая, гостиная и детская. Совсем недавно здесь закончился дорогостоящий ремонт терпящих бедствие деревянных полов, что свидетельствовало об окончательном уходе из-под влияния родителей. Те были недовольны отсутствием ковров от стены до стены, которые в их представлении символизировали респектабельность.
Тесс и Макс ощутили некоторую неловкость, когда агент по недвижимости заглянул в каждую из шести спален, четырьмя из которых явно не пользовались, но которые были отменно отделаны.
«Мы думали, что у нас будут еще дети! — хотелось им закричать. — Мы ведь покупали такой огромный дом не для того, чтобы конкурировать со средней гостиницей по количеству свободных комнат».
Макс старался держаться поближе к агенту, надеясь, что тот по достоинству оценит интерьер, способный так много рассказать о супругах и семье. Наверняка на него большое впечатление произвела солидная мебель, которая осаживала дом к фундаменту; наверняка он разглядел, что эти комнаты не испорчены ДСП. Каждый залюбовался бы внушающими благоговейный страх предметами современного искусства и скульптурами, До того нелепо абстрактными, что они просто обязаны были быть дорогими. Нельзя было не догадаться, что вписывающийся в угол диван сделан по заказу согласно подробному чертежу, который занял у Тесс с Максом не меньше недели. И, конечно, агент обратил внимание, что ткань для занавесок из Гонконга, а ковры из Китая.