Завтра будет иначе (СИ)
Лена, все так же не ездившая в офис и работавшая с бумагами дома, видела мое состояние и успокаивала тем, что Ванечке нужно время, нужно решение суда и полное спокойствие, чувство безопасности. Так сказал ей психолог, которому женщина безоговорочно верила, да и я тоже, не зря же учусь на факультете психологии. Потому я и решил оставить мысли о разговоре и полностью переключиться на предстоящее заседание, до которого оставался всего один день. Уже завтра в обед все станет известно.
Частный адвокат, знакомый тете Лене по каким-то рабочим делам, появился у нас в квартире в восемь часов утра в понедельник, больше двух часов он провел наедине с Ваней, потом долго общался на кухне с Еленой, показывая ей какие-то бумаги и документы, а уже потом переключился на меня. Дмитрий Николаевич, вероятно, считал, что со мной разговор получится максимально коротким, ведь я, как кровный родственник подсудимого, имею полное право вообще молчать, но молчать я не хотел.
Так что за полтора часа мы с ним обсудили основные вопросы, я отдал найденную в документах отца справку, подробно и несколько раз пересказал события того года, к которому она принадлежит. Вспомнил о том, что должна приехать Анна, и он тут же кому-то позвонил, заявляя нового свидетеля, потом пожал мне руку и уехал в суд, куда нам следовало явиться через два часа.
Сидя в машине, мы нервничаем все трое, но Лена держится, она за рулем. Ваня слушает музыку, заткнув уши наушниками, я пялюсь в окно, стараясь расслабиться, но неудачно, и к концу поездки от волнения мне уже скручивает живот. И это я, всего лишь свидетель обвинения, не представляю, что творится с Ваней… Перевожу на него взгляд и вздрагиваю, потому что он тоже смотрит мне в глаза. Это почти три секунды непрерывного контакта, три секунды, в которые весь остальной мир перестает существовать. Только его глаза, непередаваемое выражение, в котором смешивается боль, страх, волнение и какое-то еще непонятное чувство, названия которому я не могу дать.
Автомобиль останавливается, Ваня выключает плеер, момент прошел, но мне стало гораздо легче.
- Все будет в порядке, - тихо говорю я ему, прежде чем выйти из машины, и готов поспорить, что он улыбается мне в спину.
***
Заседание началось, Лена, Ваня и отец уже в зале, я все еще в небольшом кабинете для свидетелей. Анна тоже здесь, но нам не дают общаться, судебный пристав следит за тишиной, так что мы можем просто смотреть друг на друга и ободряюще кивать. Рядом сидит Вася, его тоже позвали, ведь именно он в тот понедельник вызвал полицию, когда понял, что за дверью квартиры его друга творится что-то неладное. Больше никого нет, и хотя для свидетелей защиты существует другое помещение – я уверен, оно сегодня пустует.
Меня вызывают первым, когда я захожу в зал суда, Вани там уже нет, за столом по левую сторону от судьи сидит только Дмитрий Николаевич, до ужаса деловой и интеллигентный в черном костюме, и Лена, то и дело вытирающая глаза платком. Стакан с минералкой перед ней уже почти пуст. Правильно, только что давали слова Ване и отцу.
Подходя к кафедре, я кидаю на него мимолетный взгляд и удивляюсь – он выглядит постаревшим, с мешками под глазами и многодневной щетиной. Сидит, глядя на сцепленные перед собой руки, рядом с адвокатом, который слегка нервничает, теребя край лежащей на столе папки. Больше у меня нет времени на осмотр.
Называю суду свое имя и фамилию, подтверждаю, что могу и буду давать показания. Кожей ощущаю взгляд отца – «предатель». Рассказываю все от начала и до конца. Говорю о том, как Ваня предупреждал меня, что отец лапал его вовсе не по-семейному, упоминаю, как папа совсем этому не противоречил, когда я спросил. Сообщаю, что он выпивал и не полностью себя контролировал в это время.
Мне задают дополнительные вопросы – Дмитрий Николаевич отлично знает свое дело, и я немного срывающимся голосом рассказываю о той истории с Анной и Иринкой, об изнасиловании тринадцатилетней девочки, о деле, которое было закрыто благодаря купленной справке. Бумажка, как вещественное доказательство, переходит от адвоката на судейский стол, секретарь тщательно протоколирует все мои слова до одного.
Лена бледная, но сидит с прямой спиной, не сводя с меня взгляда. Она ничего этого не знала, новый Андрей, открывающийся ей сейчас, уже не тот мужчина, за которого она когда-то вышла замуж. Прости, Лена, я должен был все рассказать тебе раньше…
Я заканчиваю, отвечаю на пару уточняющих вопросов с обеих сторон, сажусь на стул в первом ряду и смотрю в пол, зная, что отец сейчас неотрывно сверлит меня взглядом. Было бы лучше, если бы я мог уйти так же, как Ваня, но я сам для себя решаю, что должен выдержать все до конца.
Показания Анны заставляют Лену прятать лицо в ладонях, ведь сейчас она впервые слышит о смерти Иры. Анна почти плачет, рассказывая, кидает взгляды на отца, по которому видно, что он растерян и зол. Конечно, он знал, что Иринка умерла через полгода, но своей вины совершенно не ощущал:
- Да ты сама виновата, недосмотрела за ребенком! – наконец не выдерживает он.
- Что?! Да как ты!.. Тварь! Тварь!!! – Анна срывается в истерику, выкрикивает еще множество оскорблений, пока ее не выводят из зала.
Последним появляется Вася, его я почти не слушаю, пытаясь справиться с головокружением, возникшим явно на нервной почве. Да и его слова занимают немного, всего минуты три-четыре, это и нужно-то только для «галочки».
Объявляют перерыв, я поднимаюсь одним из первых, иду к выходу, мечтая о глотке воды, и уже у двери слышу отчетливое и спокойное:
- Ты мне больше не сын, Мирослав. Предатель. Я же тебя… - его обрывают, наверное, адвокат или сам судья, но это уже не важно.
Разве я ожидал чего-то другого?
========== Глава 10. Pov Ваня ==========
Больничные стены надежно окружали меня со всех сторон, когда я окончательно пришел в себя. Я открывал глаза и раньше, видел собственную комнату, держащую меня за руку маму, каких-то людей, задававших вопросы ей и успокаивающих ее. Врач в светлом халате спрашивал о чем-то и меня тоже, но слова я не воспринимал, только тембр голоса – он был низкий, успокаивающий, а после выпитой таблетки я и вовсе уснул, не обращая внимания ни на что.
Боль просто душила, от нее невозможно было избавиться. Боль не физическая, а душевная, страх от осознания того, что со мной произошло. Что-то словно сжимало внутри меня то ли душу, то ли сердце, то ли просто внутренности – разницы не было, мне просто хотелось впиться зубами в подушку, чтобы подавить рыдания. Часто я так и делал, только тихо постанывая и стараясь успокоиться, пока это ощущение немного не отпускало.
С тех пор я спал много и часто. Словно какой-то разленившийся кошак – просыпался, чтобы поесть под присмотром матери, потом просил ее уйти, лежал, слушая музыку в наушниках, засыпал снова. Иногда меня будили врачи, проводили обследования, некоторые аспекты которых показались бы мне неприятными и унизительными, если бы я не воспринимал все настолько вяло и флегматично. Похоже, это было действием таблеток, потому что когда они стали давать мне их всего лишь один раз вместо трех, дела пошли гораздо хуже.
Меня снова пробивало на слезы. Раньше я никогда не был плаксой, потому и сейчас старался сдерживаться, поддаваясь порывам только в одиночестве, чтобы не расстраивать маму. Она тоже при мне пыталась быть веселой, убеждала, что теперь все будет хорошо, но по ее припухшим и покрасневшим глазам сразу понятно – плачет.
Дня через три она заговорила про суд, и о том, что мне обязательно надо присутствовать на процессе. Мол, она так просто этого не оставит, и без победы мы из зала суда не уйдем, будем бороться, чтобы все по справедливости. Я видел, что подготовка к судебному заседанию отвлекает мать от переживаний, но самому мне было абсолютно все равно. Жизнь словно преломилась, что-то важное обрушилось и исчезло, но я никак не мог понять, что же это такое.
Хотя, не скрою, перспектива суда одновременно воодушевляла меня и пугала. Только один вопрос, который не давал мне спокойно спать ночами – что будет дальше?..