Завтра будет иначе (СИ)
Выходные наступили как-то чересчур быстро. Физически в пятницу я чувствовал себя нормально, ничего не болело, только левую руку я все еще не мог сжимать в кулак, не поморщившись. Доктора оформили справку, мать забрала машиной домой, я ехал, нервничая перед встречей с Мирославом, но в квартире меня ожидал другой сюрприз – Васька с мамой и праздничный ужин по поводу моего возвращения. По правде говоря, я был этому не совсем рад. Точнее даже – совсем не рад, потому что, глядя этим людям в глаза, я понимал, что они знают все, что мне пришлось пережить, и жалеют меня. Никакая жалость мне не нужна, я бы предпочел вообще провести этот вечер в одиночестве, как и большинство предыдущих, а не сидеть за общим столом, дегустируя все эти вкусности. К счастью, от меня никто не требовал активного участия в разговоре, а мама намеренно пыталась выбирать максимально безопасные темы.
С Васей мы в тот вечер толком и не поговорили, так, перекинулись парой слов в качестве приветствия и прощания. Друг на меня редко поднимал глаза, видимо, очень смущаясь, хотя это меня и не волновало. Общаться не хотелось даже с ним.
А Мирослава не было. Хоть один плюс в этой проклятой пятнице.
***
На выходных меня охватил ажиотаж предвкушения. Мама носилась с какими-то документами, звонила адвокату, ее глаза блестели азартом, имя которому – жажда мести. Она почти не плакала больше, тем более, что я решил спать с ней в одной комнате: находиться в своей собственной было довольно сложно, воспоминания не отпускали, и когда я днем попробовал там заснуть, видел просто жуткие сны.
Утром в воскресенье мне позвонил Васька и сказал, что скоро за мной зайдет. На это тоже было наплевать, но пускай заходит, будет повод не общаться со Славой еще больше. Пока я его не видел и не слышал, все было в порядке, но думать об этом парне лучше не надо – меня начинает трясти. А о его отце я вообще не вспоминал, все, что было с ним связано, мозг просто блокировал. Тем более, что в квартире не было ни одной его вещи - мама постаралась, не оставив ни одежды, ни фотографий, ни его книг, которые раньше захламляли половину пустующего обычно стола.
Оказавшись в квартире Васи и выпив первую чашку чая, я тут же начал нервничать. Во-первых, завтра суд. Во-вторых, Вася знает. И тоже смотрит на меня с этим дурацким сочувствием, с жалостью, за что я готов его растерзать на куски прямо тут. К его счастью, говорить что-либо по этому поводу друг не стал, и мы весь день только и делали, что жрали и смотрели кино на компьютере, делая вид, что все в порядке, что все как раньше.
- Как ты вообще?.. – уже под вечер, когда мы выходили на улицу, задал он вопрос, который явно вертелся на языке весь день.
- Да в порядке, - ложь. Я не смотрел в глаза Ваське, вообще в его сторону не смотрел, да и тон был таким равнодушным, что он ничего больше и не спрашивал. А я шел, засунув руки в карманы, сжимал пальцами тот самый газовый баллончик, не сумевший меня спасти, и почти физически ощущал, как мы с Васей отдаляемся друг от друга. Аж мороз по коже… или это просто от холода?..
- Завтра встретимся, да?..
- Угу, завтра… - все так же не глядя в его сторону, ответил я, мрачнея еще больше, ведь завтра суд, и Вася на нем тоже будет присутствовать. А значит, ему придется узнать абсолютно все, все подробности, всю подноготную прошлого понедельника. И как мы будем общаться после этого…
Что вообще будет после этого?..
Над этим вопросом я невольно всерьез задумался ночью, когда лежал в кровати рядом с мамой. Закутался в отдельное одеяло чуть ли не с головой, вставил в уши наушники, сделав музыку не очень громкой, чтобы звучала фоном ко сну, но спать так и не смог. Таблеток мне уже не полагалось, молодой организм, как выразился мой врач, должен справляться дальше самостоятельно, а он отчаянно этого не хотел.
К третьему часу ночи я пришел к определенным выводам. Я не хочу видеть никого из своего прошлого окружения, особенно Ваську, потому что он – знает. Его мать тоже знает, а тетя Оля та еще сплетница, так что к концу новогодних каникул каждая собака в нашем районе будет в курсе. Да и только ленивый не наблюдал скопления машин скорой помощи и полиции возле этого подъезда. Пенсионеры здесь не знали о случившемся, но выдумывать они все горазды, и их фантазии могут оказаться даже хуже реальности.
Что Ира скажет…
Зажмурившись, чтобы сдержать предательски навернувшиеся на глаза слезы, я вдруг с невероятной ясностью осознал, что все уже никогда не станет так, как прежде. Школа, дом, друзья – все изменится, потому что я сам изменился, хотя пока еще не понимал, как именно. И мне даже на Иру плевать, как и на одноклассников, на тех, кого называл приятелями и друзьями. Только про Васю я еще думал по-прежнему, но и этой дружбе скоро придет конец.
С этим придется как-то мириться уже с понедельника.
***
Перед судом я почти не волновался, потому что мы все – и я, и мама, и даже Слава, хотя о нем я старался не думать, - были уверены, что правда на нашей стороне. Я первым давал показания, стараясь не смотреть на молчавшего Андрея, который сидел за столом ровно напротив. Сам я ничего не рассказывал, только отвечал на умело поставленные вопросы нашего адвоката, это было гораздо проще и удобнее. После моих показаний я вообще попросил выйти, и меня, к счастью, отпустили - судебный пристав, отворив дверь в комнату для отдыха, сообщил, что до конца заседания я могу оставаться там.
Ожидание продлилось недолго, и в течение всего лишь часа за мной вернулся тот самый мужчина в форме, провел в фойе, где уже стояла мама, разговаривающая с адвокатом, чьего имени я не запомнил, и Слава. Последний меня не видел, стоял, глядя в окно с такой физиономией, словно его отправляют на каторгу. Я усмехнулся, видя это - естественно, папашу ведь наверняка посадили, и теперь они уже не скоро увидятся. Вот и стоит, грустит.
Мы возвращались домой в одной машине, мама оживленно о чем-то говорила, предлагала варианты празднования Нового Года, но мне было на это наплевать, так что я по большему счету все время молчал. Отвечал Мирослав, но тоже довольно сдержанно, видно было, что ехать во всякие пансионаты или шикарные рестораны с ночной программой ему тоже не хотелось. В итоге они остановились на спокойном домашнем ужине, после чего в мою голову закрались нехорошие мысли, озвучивать которые при Славе я стеснялся.
Впрочем, остаться наедине с мамой удалось довольно скоро, когда она отправила его с какими-то документами в офис – совладелец должен был поставить свою подпись еще в этом году, чтобы отправить эти бумажки каким-то там партнерам.
- Мам, скажи, - я хотел начать издалека, но придумать что-то лишнее совершенно не получалось. Голос оказался слегка хрипловатым, это удивило меня, но потом я вспомнил, что уже часа два как не произнес ни слова. – Слава что, так и будет у нас жить?
Вопрос ей не понравился, это было понятно по недовольно поджатым губам и взгляду, который был направлен куда угодно, только не на меня.
- А где ему еще жить? – наконец раздался ответ. – Да, он будет жить у нас. Андрей за решеткой на ближайшие шесть лет, родственников у них нет. Я же не могу выгнать мальчика на улицу… Да я и не стала бы.
- Почему это? – я начал злиться, хотя и старался ничем себя не выдавать. Не представляю, как она может говорить такое после того, как его отец надо мной надругался! Мирослав – его сын, те же гены, он такой же! Это все равно что оставить жить здесь самого Андрея!
- Потому, Ваня. Слава помогал мне все время, пока ты был в больнице. Он очень многое сделал для нас с тобой, ты даже не представляешь…
- Все я представляю! – выкрикнув, я оборвал ее буквально на полуслове. – Если бы не он, вообще ничего этого бы не произошло! Он во всем виноват, он, он, он! А ты, похоже, еще и благодарна этому уроду! Да как ты можешь! Я - твой сын, а не он! И я хочу, чтобы его не было ни в моей спальне, ни в нашей квартире, ни, черт возьми, вообще в этом городе!