Танцы на стеклах (СИ)

А у меня сон как рукой сняло. Жуткие слухи словно окутали меня колючими и ядовитыми тисками, мешающими спокойно дышать.
А страх за то, что все это доберется до родителей, и вовсе вызывал паническую атаку.
Но гордость и желание отомстить Джареду, не позволяли мне так спокойно взять и забрать заявление. В душе теплился маленький огонек надежды на то, что справедливость каким-то чудесным образом восторжествует и правда будет доказана.
Но нет. Мое положение ухудшилось в тот момент, когда меня вызвали к ректору –– миссис Джейн Райн.
Первые десять минут в кабинете Джейн, я разглядывала дубовую столешницу и позолоченную ручку, украшавшую небольшой беспорядок на столе ректора. Краем уха слушала, что «прилежная ученица Йеля» получающая стипендию, не должна быть замешана в подобных делах.
–– Я была о вас лучшего мнения, мисс Йонсен, –– с разочарованием заключила свою исповедь Джейн, глядя на меня. –– И никак не ожидала от вас посещения подобных мероприятий. Одно дело, когда они остаются закрытыми. И совсем другое, когда доходит до полиции. Это откладывает отпечаток на безупречной репутации нашего Университета!
–– Мисс Райн, я не…
–– Молчите, когда говорю я, Мелания, –– женщина нахмурила свои слишком темные для ее светлых волос брови, и по слогам произнесла: –– Если вы немедленно не заберете заявление, и не уладите это дело, мне придется,.. –– она прокашлялась. –– Исключить вас. Поэтому избавьте меня от неприятного решения, будьте благоразумной, и больше никогда не попадайте в подобные ситуации. Иначе в следующий раз я лишу вас стипендии без предупреждения. Не заставляйте мне усложнять вам жизнь, мисс Йонсен.
На глаза навернулись слезы, я совершенно четко осознала, что проиграла в этой войне с Саадатом.
Я заберу заявление. Ситуация забудется, будто он ничего и не совершал. Джаред Саадат останется безнаказанным и будет и дальше творить все, что ему в голову взбредет.
Из кабинета мисс Райан я выхожу на ватных ногах, нервно проводя пальцем по любимым стенам Йеля. Всего на мгновение я вижу впереди то, отчего меня сразу бросает в дрожь.
Джаред Саадат и его компания движется прямо на меня по длинному коридору. Парни спешат на лекцию, заливаясь мерзким смехом. На мгновение наши взгляды встречаются, и я чувствую {это}, даже несмотря на то, что он на довольно далеком от меня расстоянии.
Его губ касается… самая угрожающая усмешка Саадата, из всех, что я уже от него видела. Хищный взгляд мужчины заставляет меня озябнуть вновь, и, резко развернувшись, я бегу прочь в противоположную сторону.
Отдышаться я могу уже лишь на улице, прислонившись к ближайшему голому дереву.
Слезы мешают мне видеть окружающий мир, ветер подхватывает запутанные волосы, которые царапают меня по лицу. Я поднимаю взгляд на небо –– и сейчас оно серебристое, цвета его глаз. Необъятная темно-серая, почти черная туча закрывает этот красивый цвет, и на землю падают миллионы тяжелых капель дождя.
Я стою у дерева, сгорая от боли и обиды, пока не промокаю с головы до ног.
Мне нужно просто забыть об этом. С этого дня, Джареда Саадата для меня не существует. {Для меня он мертв.}
[Джаред]
–– Машина прибыла. Спускайся. Времени до вылета не так много.
–– Пять минут, Джадир, –– я сухо отзываюсь на требовательный зов снизу, чувствуя острое желание послать поверенного отца ко всем чертям. Ненавижу такие моменты. Я слишком привык к самостоятельной жизни в Америке, без всевидящего ока моего отца и вечно маячащего над головой долга ответственности.
–– Адам, две минуты, –– доносится до меня непоколебимый резкий ответ Джадира Бин Кадира аль-Мааба, правой руки шейха Рашида Бин Мохаммеда аль-Саадата, абсолютного монарха закрытого небольшого королевства Анмар, находящегося на ближнем Востоке. Совсем скоро мне придется вернуться домой, чтобы пройти необходимое обучение семейному бизнесу, прежде чем отец доверит мне реальную работу. Меня ждет пост президента в международной корпорации «L. Сorp.», одной из самых успешных ветвей семейного бизнеса, но история с Меланией Йонсен могла расстроить или отсрочить мои амбициозные планы.
Я могу долго и муторно рассказывать об Анмаре, его диких традициях, жестоких догматических законах. О мире, где царит абсолютный патриархат, и власть мужчин является неоспоримой и первостепенной, а примитивное мышление не изменилось с тех пор, как мой дед, великий шейх Мохаммед, верхом на верблюде воевал с соседними странами за новые территории. Мы обрели независимость не так давно, какие-то пятьдесят лет назад. Разбогатели на добыче алмазов и других драгоценных камней, которые наша земля хранила в избытке. В то время, как наши соседи специализировались на черном золоте, мы добывали камни, сверкающие и безумно дорогие. Мой дед научился делать бизнес на алмазах не сразу, и свой расцвет Анмар получил уже при отце, обладающим предпринимательскими талантами и аналитическим умом, которые умело использовал в бизнесе. За пятьдесят лет со дня независимости и объявления Анмара самостоятельным королевством, мы выстроили города и дороги, разбогатели, получили образование и доступ в самые богатые страны мира, но в головах коренных жителей Анмара на самом деле мало что изменилось.
Не скажу, что сам чем-то отличаюсь от моего отца, моих братьев, которых ненавижу всем сердцем, но я точно могу сказать, что не являюсь абсолютным патриотом своей страны, который слепо следует традициям и правилам тоталитарного государства, закрывая глаза на царящий там беспредел и устаревшие законодательные нормы. Возможно, причиной тому является влияние моей матери, которая успела вложить в мою голову свои представления о морали, ценностях, отношениях между людьми и жизни в целом. Отец не знал, какие долгие вечерние разговоры вела со мной мать, пытаясь не дать мне вырасти таким же как он и мои братья, воспитанные женами шейха. Мою мать звали Амели Блейк, англичанка, которая родилась и выросла в Лондоне. Там же училась. Католичка, презирающая ислам всем сердцем. Нет, она не говорила мне об этом открыто, но я просто знал, видел на ее лице едва сдерживаемую ярость, когда отец начинал цитировать при ней строки из Корана. Моя мать ненавидела не только религию страны, в которую ее привезли силой, но и моего отца. Его, думаю, больше всех. Ее ненависть к нему оказалась сильнее, чем любовь ко мне. Арабская женщина никогда бы не оставила своего ребенка, потому что ее не устраивают отношениях с его отцом. Даже спустя много лет, я не смог ей простить этого выбора. Она же знала, не могла не знать, что меня ждет в доме шейха под опекой его первой жены. Меня –– сына наложницы, ублюдка, которого признал правитель, потому что слишком любил проводить ночи с белокожей шармутой (так называла ее Нора, первая жена моего отца, хотя это было неправдой), которую содержал в отдельном доме и посещал чаще, чем своих официальных трех жен и целую виллу наложниц. Они все ненавидели меня, не забывая при каждом удобном случае ткнуть меня носом в мое происхождение. Хуже всего было выносить презрение ближнего круга моего отца, которые тоже видели во мне незаконнорождённого ублюдка, но должны были считаться с тем, что я наследник.
Принц, мать вашу.
–– Адам, время вышло, –– снова подает голос Джадир.
Он тоже меня презирает, считает недостойным королевской семьи. И, наверное, история с моим арестом и теми фактами из моей студенческой жизни, которые неожиданно всплыли, только подтвердили его общее мнение обо мне, как о никчемном полукровке, которого вырастила шлюха. Но моя мать никогда не была шлюхой. Я знал, что у нее не было выбора, не было ни малейшего шанса противостоять желанию шейха. Его воле и абсолютной власти. Иногда он брал ее силой. Не при мне, но я слышал крики. Ее слезы, плачь. Судорожные рыдания, которые разрывали мое сердце. Я любил ее больше всех, но, становясь старше, начал стесняться своего происхождения, стесняться собственной матери. Когда мне исполнилось восемь, отец внезапно решил заняться моим воспитанием. Он нанял для меня учителей, стал проверять, как хорошо я знаю Коран и пришел в страшный гнев, узнав, насколько слабы мои познания в религии нашей страны. Я стал часто бывать в главной резиденции шейха, и постепенно начал осознавать, кем меня видят остальные наследники и жены отца. Они не скупились на эпитеты и оскорбления, особенно когда отца не было рядом. Клеймо ублюдка очень сложно стереть, даже если твой отец король. Особенно, если он король. Со всех сторон твердили, что моя мать развратная аморальная женщина, которая околдовала отца, заставив своими чарами признать своего сына, как одного из законных наследников. Постепенно я начал верить в то, что слышал. Я был ребёнком, которого невероятно ранила разница между отношением ко мне и сыновьям шейха от первой жены. После подобных встреч с отцом и его семьей, я возвращался к матери ожесточенный и злой. Сейчас мне стыдно за то, что я был таким ужасным сыном, я упрекал ее, хотя больше всех знал, что приходится ей переживать в чужой стране, во власти мужчины, который просто захотел получить новую игрушку в свой «гарем». И когда она ушла, я долго думал, что в этом была доля моей вины. Постепенно чувство вины трансформировалось в ожесточенность. А годы под опекой Норы сделали из меня циничного и жестокого озлобленного парня, который в ответ на любое упоминание о моем происхождении, наносил ответный удар. В лицо, разбивая в кровь, не щадя, получая мрачное удовольствие от осознания собственной силы и власти над поверженным.