Крым

– Благими намереньями вымощена дорога в ад, – пробормотал Кайсанбек Аланович. – Несчастное создание. Несчастные мы все.
Пошта ничего не ответил. Он развернулся и побрел к маяку. Наверное, им двигала интуиция.
Маяк стоял над обрывом, и непонятно было, почему морские твари решили именно здесь и сейчас выбраться на сушу. Наверное, они услышали людей, а может быть, почуяли их запах. Когда речь идет о морских тварях, ничего нельзя знать наверняка.
От увиденного Пошта на миг онемел.
Мутанты, живущие в степи, мутанты, прячущиеся в пещерах, хищные растения, изменившиеся звери и птицы, бывшие люди в принципе понятны. Отвратительны, уродливы, пугающи, но понятны. Они дышат воздухом и передвигаются естественным образом – с помощью лап и крыльев или ползком. С ними можно бороться, они не хитрее, чаще всего – не быстрее, их можно остановить огнем и пулями, а то и простым ножом.
То, что ползло на Пошту, было порождением другой стихии. Даже до Катаклизма люди практически ничего не знали об обитателях океана, а уж теперь… Теперь Пошта даже предположить не мог, от кого произошло ЭТО.
Через край обрыва переливался студень. Этакий оживший холодец с вкраплениями то ли внутренних органов, то ли проглоченных и переваренных живых существ. Неряшливо-серый, плотный, подрагивающий студень. Он пер медленно и неотвратимо, он обтекал препятствия и переползал через них. И совершенно ясно было, что цель у него есть. Цель эта – люди, такие вкусные…
Несмотря на свою аморфность, студень двигался довольно быстро – не убежать. Пошта наконец-то проглотил тугой комок немоты и заорал. Потом перекинул через плечо дробовик, выстрелил в студень. Тот вздрогнул, но поглотил дробь и даже не замедлил движения. Пошта, не поворачиваясь к нему спиной, начал отступать. Еще выстрел, еще. Дозарядить. И еще. Бесценные боеприпасы уходили, точно «в молоко».
– Пошта! – он узнал голос машиниста. – В поезд! Скорее!
А Пошта и хотел бы бежать быстрее, но не мог отвести от студня взгляда.
Вот и все. Вот и кончился листоноша Пошта. Он задохнулся от ужаса.
Студень все пер, и сколько его там – было непонятно. «Это – агрессивная серость мира, – подумал Пошта. – Тупость, мерзость. Ее можно пытаться извести, но она непобедима. И сейчас эта, копать-колотить, метафора меня сожрет».
Жахнуло.
Кто-то явно выпалил по студню из гранатомета. На холодец, однако не подействовало и это, только волна прошла. Более того, студень даже как будто попер быстрее.
– Беги, дурак!
С рычанием и дребезжанием завелся поезд. Это подействовало на Пошту, как пинок. Листоноша развернулся и увидел, что все уже погрузились в поезд, даже оборванцы. Только несчастные мутанты, сбившись в кучу и вереща от ужаса, оставались на выжженной и вытоптанной траве.
Пошта рванул вперед. Никогда еще он не бегал так быстро, и никогда еще за ним по пятам не следовал первобытный ужас. Наверное, древние люди, сгрудившиеся в пещере у костра и вглядывающиеся в тьму ночи, где бродили неизвестные чудища, чувствовали себя так же. Мошкой под пяткой неизвестности.
Тело налилось тяжестью. Будто свинцовыми стали руки и ноги. Листоноша словно продирался сквозь следовавший за ним кисель. Вот оно, разрушительное воздействие страха! В ночных кошмарах, удирая от монстров, человек движется так же – через силу. Медленно.
Пошта очень удивился, когда оказался вровень с тронувшимся поездом, и дружественные руки подхватили его, втянули в вагон.
– Живой!
– Молодец, листоноша!
– Спасибо тебе, друг, всех бы сожрали!
Прикосновения, прикосновения. Оборванцы и их командирша, оказавшаяся без противогаза молоденькой, с припухшими губами, зареванной девчонкой (Поште достался поцелуй в щеку), Кайсанбек Аланович, машинист, люди из его команды…
Поезд набирал ход, а Пошту молотили по плечам:
– Молодец, теперь оторвемся!
– Что это было? – наконец смог спросить он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Студень, – ответила командирша оборванцев. – Мы его уже видели. Он неглубоко на сушу может, километра четыре, потом обратно ползет. Зато все органическое, что встретил, сжирает. Ни огонь его не берет, ничего. Пытались даже травить – не помогает.
– А как же мутанты? – вспомнил Пошта.
– Да не до денег. Жалко, конечно. Ничего, сколько-то в вагоне осталось. А грузить этих – не успеем.
А ведь, наверное, она неплохая девушка. Умная и волевая. Недаром ее слушаются эти мужики… Впрочем, без противогазов они не выглядели мужиками. Самому старшему – лет двадцать. Мобильный отряд? Поселение молодежи? В своих странствиях по Крыму листоноша встречал всякое.
И такой цинизм – тоже.
Да, мутанты неразумны. Ради человека Пошта, не задумываясь, рванул бы стоп-кран, а тут… Но ведь они – мутанты эти – связаны, им не убежать. Не укрыться от студня.
Так чем же люди, бросающие беззащитных тварей без шанса на спасение, отличаются от оскаленного, рычащего мутанта, зовущего маму? Чем он, Пошта, отличается? Что делает его не чудовищем, а все-таки человеком, пусть и не боящимся излучения?
У него не было ответа на эти мучительные вопросы.
Но Пошта понимал, что они отравят его. «Категорический императив» – когда не можешь поступить иначе – сменился рассудочным решением.
– Ну, я пошел.
Товарищи не успели его остановить.
Поезд еще недостаточно разогнался, и прыжок на землю был практически безопасным. Пошта сгруппировался, перекатился, вскочил и кинулся обратно к маяку. Студень уже практически подобрался к мутантам, их вопли стали почти человеческими – всякое существо перед смертью кричит одинаково.
Пошта бежал и думал. Он вспоминал всех, кого ему пришлось спасти. Олесю – потому что обещал Огневу. Обитателей станицы есаула Ступки, запертых в горящем доме, – потому что не мог иначе. Предателя и вора Зубочистку – и то спас от Хозяина Неба. Потому что человек. Буйена, вот, не уберег, правда. Но ведь пытался выручить, без дураков. Остальные-то с Летучего Поезда – живехоньки.
И все – ради высшей цели, ради принципов, заложенных воспитанием.
Да, мутанты – не люди. И Пошта даже не спасет их, максимум – развяжет, а после погибнет сам заодно с неразумными тварями.
«Копать-колотить, что же я делаю? Зачем я это делаю… Неужели только ради того, чтобы зеркало отражало не чудовище, но человека? Только из гордыни? Тщеславия? Или из желания показать всем, какой я героический парень? Да ведь не героический, выходит, а идиотический. Сгину ни за грош, и никому из тех настоящих людей, кому успел бы помочь за оставшиеся мне годы жизни, не помогу. Наставники вряд ли станут гордиться мною. Но сбеги я – никогда не смог бы сам собой гордиться…»
Листоноша прибавил ходу. Холодец накатывал волнами. Надо бы что-нибудь заорать такое… боевое – вдруг он отступит…
К мутантам листоноша успел раньше студня. Несчастные обреченные твари уже бились в панике, и Поште досталось немало толчков и укусов, прежде чем он отцепил всех. Освобожденные, не дожидались товарищей, припускали прочь от хищного студня. Сам Пошта даже не смотрел в сторону опасности. Толку-то. Глянешь – и силу воли утратишь, побежишь, тщетно надеясь на спасение.
Бандеролька, наверное, будет плакать. Друзья помянут. Кайсанбек Аланович, который в Джанкое станет учить студентов и ругаться на них «жалкими, ничтожными личностями», вспомнит. Наставники тоже. А больше Пошта никому и не нужен, мир даже не заметит, что его не станет. Не будет ни лучше, ни хуже без одного-единственного листоноши.
Последний мутант рванул вслед поезду, и Пошта наконец-то смог посмотреть вперед.
Студень был в нескольких шагах от него.
Четыре километра? Столько не пробежать.
И все-таки он побежал. На этот раз не было ощущения свинцовой тяжести, Пошта будто парил над землей: «Я смог, я сделал, я не поступился своей совестью!»
Над степью светило безжалостное солнце. Белый злобный глаз его смотрел – и не видел. Мир – такой, как он есть. История идет по спирали. Из тьмы Средневековья вырастают небоскребы Нью-Йорка, чтобы быть разрушенными фанатичными последователями религии. Ядерные грибы растут над горизонтом, пожирая цивилизацию. Серость торжествует, чтобы снова сдаться разуму, и борьба их вечна. Только в душе каждого отдельно взятого человека – или листоноши – тьма или свет могут выиграть битву.