Одна (ЛП)

Достаю свой последний батончик гранолы, решая съесть его сейчас или оставить на завтрак. Знакомый мучительный голод гнездится на дне желудка, но решаю игнорировать его. «Боль – единственное напоминание о том, что я еще жива», — повторяю бабушкину мантру. Сила этих слов уменьшается с годами, но знакомого высказывания достаточно, чтобы ощутить ее присутствие.
Нагибаясь, залезаю под кровать, чтобы вытащить картонную коробку. Ставлю ее на колени, осторожно открываю створки и мягко касаюсь лотка с акриловыми красками. Он грязный и сильно подержанный. Улыбаюсь, потому что, когда касаюсь его, это напоминает мне о маме и бабушке. О времени, которое слишком быстро закончилось.
Отставляю его в сторону, нахожу несколько кисточек. Они также подержанные. Я изо всех сил пытаюсь содержать их в чистоте, но следы использования невозможно скрыть. Далее идет лоток с акварелью. Ставлю его перед собой, чтобы вынуть альбом для набросков. Желудок урчит, когда достаю пачку бумаги, напоминая мне, что я решила не есть сегодня. Игнорируя мольбу тела, аккуратно складываю все обратно в коробку.
Ложу под спину подушки, достаю карандаш и поднимаю коленки с блокнотом на уровень глаз. Пролистываю до чистой страницы, касаюсь текстурированной бумаги, ощущаю ее мягкую шершавость, как бальзам. Живот снова издает звуки. Следующее за этим остаточное жжение не из приятных. Глубоко вдыхаю, успокаивая внутренности и приступаю к наброскам.
Сначала намечаю короткими изгибистыми линиями миниатюрную фигуру. Оставляю ее безликой, вместо этого сосредотачиваюсь на контурах тела, позволяя им течь непрерывно и взаимосвязано, словно пряди волокна. Прорисовываю каждый волос на ее голове, пока он не переплетается с постелью из лозы и травы вокруг нее. Лозы и земля являются ее частью. Под ногтями вечная грязь. Почти ощущаю ее, и этот отголосок воспоминания уводит меня дальше, заставляет рисовать активнее. Не останавливаюсь, пока линии и холмики травы и лозы не окружают ее миниатюрную фигуру, протягиваясь как руки, чтобы забрать вниз.
Единственная оставшаяся часть – ее тело. Переворачиваю карандаш, стираю середину тела и рисую там круг. Его края четкие, но я хочу затемнить их, пока они не становятся первым и единственным, что я вижу. Когда, наконец, заканчиваю, опускаю ноги, позволяя рисунку упасть вместе с ними. С этого небольшого расстояния вижу идеальную окружность, окруженную колючими лозами. Вижу волосы, превратившиеся в косы, и волосы, что добавились к изгибам тела. Дальше мой взгляд скользит вниз и вижу фигуру женщины и слабый изгиб ее ног – она неподвижно лежит на вершине холма. Круг в ее животе. Вместо руки из звезд, протянувшейся заполнить пустоту, там ничего, кроме черной дыры.
Пустота.
Я захлопываю блокнот.
***
Ночь только началась.
А мне хочется, чтобы она уже закончилась.
Сон, словно призрак, которого я ощущаю, но не могу коснуться. Не важно, как долго я лежу, или как сильно зажмуриваю глаза, сон дразнит меня; так близко и все же недостаточно. Наконец решаю встать и отправиться на прогулку. Натягиваю джинсы и толстовку, в которых была раньше и покидаю комнату. Звуки смеха и музыки долетают с двух сторон, и предупреждают меня о нескольких сегодняшних вечеринках.
Мои шаги в кроссовках едва слышны, когда прохожу мимо. Несколько компаний идут в мою сторону, но я прижимаюсь ближе к стене и их путь не нарушается. Они никогда не увидят меня. Это настолько укоренившаяся часть меня, что мне уже интересно, а была ли я когда-нибудь другой. В той же манере проскакиваю старшую школу, тенью, которую люди редко замечают, но припоминаю, что это могло быть из-за странного парня. Который стоял над душой как сторожевой пес: защищающий, бдительный, осторожный.
Одержимый.
Он не всегда был таким. А может и всегда, но я так в ком-нибудь нуждалась, что предпочитала не замечать этого. Мне хотелось иметь брата. Друга. Кого-нибудь, кто понимал бы меня так, как смог бы понимать он.
Вот только он не был братом. И хотел быть больше, чем другом. Какое-то время он был моим парнем. Никогда не покидал меня, даже когда бабушка это сделала. Из-за его верности я чувствовала себя обязанной позволять прикасаться к себе, позволять впитывать свою мягкость, словно она была его собственной.
Он не разочаровал меня так, как родители. За его постоянство я позволила ему забрать меня. Позволила притворяться, что жизнь, которую мы вели, была нормальной. Что мы были нормальными.
Он был постоянно в моей жизни, единственный, кто никогда не оставлял меня. И, в конце концов, я отплатила ему величайшим предательством.
Сбежала.
Он может пытаться искать меня, но остальные не станут, только не после того, что произошло той ночью, не после того, что я сделала. Если бы они стали искать меня, то начали бы с Нью-Йорка, я заставила их поверить, что мечтала уехать туда. Затем они могли бы проверить другие города. Могли подумать, что я попытаюсь спрятаться в крупном городе. Они никогда не догадаются искать меня здесь, прямо у себя под носом; посещающую университет, куда никогда не собиралась. Денег, которые бабушка откладывала годами, хватало на год обучения и оплату жилья. В следующем году мне придется обратиться за финансовой помощью. Наверно, в следующем году смогу изучать только один или два предмета. «Не имеет значения», — напомнила я себе. По шагу за раз. Если закончу колледж, то стану первой женщиной Хендрикс, которой это удалось.
Буду первой, кто добьется успеха в жизни.
Мысль должна подбодрить меня, но она только напоминает мне насколько высоко каждое препятствие, сколько всего мне еще нужно преодолеть.
Ночной воздух оказывается не таким прохладным, как мне кажется. Поблизости стоит компания ребят. Обхожу их, на автомате сойдя с дорожки. Я вижу их глаза и фигуры. Слышу смех и обрывки разговоров, доносимых ветром.
— Вот здорово... так она сказала...
— На улицах везде занимаются петтингом...
— Эй!
Не поднимаю головы, думаю сколько мне еще придется пройти, прежде чем тело устанет также, как и рассудок.
— Эй!
Думаю о «У Мэдди» и о том, что мне нужно быть там завтра в десять утра. Будет ли там Элейна?
— Эй! — меня кто-то хватает рукой. — Кто-то настолько маленький не должен так быстро ходить. Разве это не противоречит законам физики или вроде того?
Мне приходится дважды моргнуть, прежде чем я могу поверить, кто передо мной. Пакс улыбается мне своей фирменной улыбкой с одной ямочкой.
— Что ты здесь делаешь одна? — спрашивает он.
— А ты? — интересуюсь в ответ.
— На самом деле я с парнями. — Он смеется. – Увидел, как ты идешь мимо и последовал за тобой.
— Переживал, что собираюсь скатиться с тропинки?
— Я уже понял, что ты выучила урок, — отвечает он со знакомым веселым блеском в глазах. — Но лучше поберечься, чем потом сожалеть.
— Я выпила немного лишнего той ночью, — признаюсь я.
— Случается. — Он пожимает плечами. — Однажды на втором курсе я напился и прятался на дереве в течение трех часов. Парни нашли меня только потому, что я задремал и свалился.
— О, нет! — Я охаю. — Ты поранился?
— Пара швов. Вывихнутое плечо. Ничего такого, с чем бы не справился большой парень вроде меня. — Он подмигивает.
— Ну, конечно.
— Знаешь, что я только что понял? Я не знаю твоего имени. Знаю, что ты теряешь пуговицы на блузке, когда напиваешься...
Я охаю и румянец цвета клубники, заливает мое лицо.
— Это, это была случайность! Кое-кто специально сделал это со мной. Она сказала, я поблагодарю ее позже... — замолкаю, когда понимаю, как нелепо это звучит.
— «Случайно» и «специально» обычно не встречаются в одном предложении. Ты сегодня пила? — поддразнивает он.
— Нет. — Протестую и энергично трясу головой.
— То был мой первый раз, — заявляю я.
— Итак, теперь я знаю, что ты пила единственный раз в жизни, что работаешь в «У Мэдди» и у тебя была ночь спонтанности. Это четыре факта. — Он поднимает четыре пальца. — Так как тебя зовут?