Вернись и полюби меня (ЛП)
По телу снова расползлась ледяная дрожь – чтобы унять ее, пришлось отпить глоток воды. О Боже, как же она хотела увидеться с Джеймсом. Если бы только это было возможно…
Стоп… но это ведь возможно, верно? Есть же поезда. На мгновение Лили была ошеломлена – отчего эта мысль не пришла ей в голову раньше? Здесь и сейчас Джеймс не умер, он был жив, и она знала, где дом его родителей. Его можно найти, повидаться с ним, услышать его голос, прикоснуться к нему…
- Лили? - тихо спросила мама. - Что с тобой, дорогая?
Она подавила рвущийся из горла крик. Какое же у жизни извращенное чувство юмора – самые сокровенные мечты сбываются и оборачиваются кошмарами. Лили вернулась домой, к любящей маме, и может снова увидеть своего еще не погибшего мужа, и тут Сев, не ставший Пожирателем Смерти – и надо лгать, все время лгать и притворяться, скрываться от всех, кроме одного-единственного человека – при том, что за дружбу с ним ее наверняка заклюют…
Не слишком уверенно она попыталась изобразить улыбку. Прищурившись, Петунья зорко следила за ней со своего конца роскошного стола, а у матери закаменело лицо – значит, получилось неубедительно.
- Со мной? Ничего. У меня самое что ни на есть рождественское настроение.
Петунья невозмутимо отрезала кусочек цыпленка.
- Наверняка виноват этот мальчишка, Снейп, - фыркнула она безразлично. - Полагаю, он снова совершил что-то ужасное – как всегда, впрочем; про него это всякий скажет.
- Петунья, - сказала мама – пока что еще тихо.
Лили так крепко сжала вилку и нож, что от напряжения у нее затряслись руки.
- Вообще-то Северус ничего такого не сделал и вел себя замечательно, - прошипела она, стиснув зубы до скрежета. - Так что если ты от него отвяжешься и закроешь наконец свою пасть, я буду тебе бесконечно признательна!
- Лили! - произнесла мама, останавливая перепалку. Петунья ничего не сказала – лишь молча раздувала ноздри; на ее скулах вспыхнули пятна. - Вы обе – немедленно прекратите. Лили, не смей разговаривать с сестрой в подобном тоне. Петунья, Лили имеет точно такое же право на личную жизнь, как ты и я. Все, тема закрыта. В Рождество надо обсуждать что-то более приятное.
- Да, мама, - сказала Лили одновременно с Петуньиным слащавым: - Конечно, мамулечка.
В столовой воцарилась тишина, нарушаемая только звяканьем приборов.
***
Северус счел, что лучше всего остаться в ночлежке до обеда, а затем вернуться домой за всякими роскошествами вроде душа и чистой одежды. Все равно еды дома будет немного: мать почитала ненужным тратиться на подобные излишества. Так что лучше всего было съесть, что дадут, и заодно немного посмотреть по телевизору “Скрудж” с Альбертом Финни. Северус задумался, кем из троих он себя скорее чувствовал – Святочным Духом Прошлых Лет, Духом Нынешних Святок или же Духом Будущих Святок.
Часа в два пополудни он покинул приют и направился домой. Небо казалось особенно угрюмым; низко нависали серые рваные облака. По пути от церкви до Спиннерс-Энд ему встретилась лишь пара машин, еле ползущих по скользкой дороге. Он дошел до своего квартала; улица казалась пустынной, но стены домов дрожали от громких разговоров и низкопробных святочных увеселений их обитателей. Особенно усердствовали в четвертом доме от конца: там явно назревал рождественский дебош этак персон на двенадцать.
Он вытащил из бумажника глубоко запрятанный ключ от дома, вставил его в замочную скважину черного хода и слегка удивился, когда его не отшвырнуло сработавшими защитными чарами через весь заросший сорняками задний двор.
В доме было все как всегда – холодно, темно и мрачно, но необычайно тихо. Значит, отец куда-то ушел; Северус припомнил, что тот обычно встречал Рождество, напиваясь у кого-нибудь из приятелей. Каждый год кто-то из них уговаривал жену пожалеть бедного Тобиаса, чья чокнутая бессердечная супруга никогда не готовила мужу нормальный рождественский обед. Вместо того она только издевательски интересовалась, отчего он так редко пьет виски вместо воды.
Лестница на второй этаж располагалась в противоположном конце холла; не успел Северус до нее дойти, как дверь в гостиную отворилась, и на пороге появилась мать.
- Так и думала, что это ты, - она не выглядела ни обрадованной, ни раздраженной; на кончике носа у нее были очки для чтения.
- Потому что я не рухнул на пороге, воняя перегаром? - спросил Северус.
Она приподняла бровь, будто пытаясь сказать, что он и сам должен знать ответ на такой элементарный вопрос.
- Естественно.
Северус хотел скрыться в своей комнате, но не желал скандала, который бы несомненно последовал, если бы он просто ушел. Он еще не забыл, что в отношении его дражайшей родительницы лучшей стратегией было переждать ее молчание.
- Где бы ты ни был – тебя там покормили? - спросила она наконец таким тоном, как будто ей это было вовсе неинтересно.
- Да, - односложно ответил он.
- Я полагала, что ты, должно быть, помирился с той девчонкой, но вчера она явилась сюда и искала тебя.
- Да, она мне рассказала.
Мать долго и пристально смотрела на него. В холле стоял полумрак, и Северус не мог решить, был этот взгляд оценивающим или всего лишь задумчивым. Когда она все же заговорила, голос ее прозвучал мягко и неожиданно серьезно.
- Осторожнее, Северус.
С этими словами она вернулась обратно в гостиную. Кресло заскрипело под ее весом; потом зашелестели переворачиваемые страницы. Он еще немного постоял в холле, в полном недоумении сразу по полудюжине причин, а потом медленно вскарабкался по лестнице на второй этаж.
Воздух в его комнате был сухим и затхлым. Северус брезгливо просмотрел вещи в шкафу, пытаясь выбрать что-нибудь не столь ужасное, но лучшим предметом его гардероба оказался тот кобальтово-синий свитер, который Лили подарила ему к теперь уже прошлому Рождеству. При виде этой вещи Северуса переполнило странное горестное чувство – возможно, потому, что он так его и не износил, и в девяносто восьмом тот все еще лежал – будет лежать? – в директорском кабинете, надежно запрятанный на самое дно его сундука. Он почти никогда его не надевал – отчасти потому, что очень скоро вырос, и рукава ему стали коротки, отчасти потому, что хотел его сохранить – как, впрочем, и все, что когда-либо получал от Лили.
В тесной ванной он прикоснулся к крану волшебной палочкой, согревая воду, и принял душ, воспользовавшись самым ядреным своим шампунем со специальным зельем в составе – на случай, если подцепил в ночлежке вшей или других паразитов. Вычищая грязь из-под ногтей – и откуда ее столько взялось? – он все не мог выбросить из головы ту нелепую сцену внизу.
Что мать имела в виду под своим “осторожнее”? В смысле – понятно, что она советовала вести себя осторожнее, вот только в отношении чего? За их с Лили дружбу она точно не переживала; до Хогвартса мать мирилась с ней только потому, что ведьма, пусть и магглорожденная, была для ее ребенка все же более предпочтительным знакомством, чем обычные магглы. Однако с началом учебы она начала преследовать сына советами “общаться с приличными людьми, а не только магглорожденными с Гриффиндора – у них же никаких связей, Северус!”
Он никогда не спрашивал, отчего она в таком случае вышла замуж за его отца. Ближе всего они подошли к этой теме во время очередной лекции на тему важности полезных знакомств. Он осмелился спросить: “Но почему в таком случае я полукровка?” Мать долго глядела на него и наконец ответила: “Я хочу, чтобы ты не повторял моих ошибок, мой Принц-полукровка”.
Он смыл шампунь и осторожно промокнул полотенцем раздраженную кожу головы. Высушил волосы заклинанием. Бедняжка Лили – с ней в доме живут одни магглы… Где-то на четвертом году обучения Северус обнаружил, что Министерство отслеживает применение магии на уровне домовладений, а не отдельных индивидов. Пока его дом был зарегистрирован как место жительства ведьмы, он мог применять в его стенах магию независимо от собственного возраста.