Вернись и полюби меня (ЛП)

Лили готова была дать голову на отсечение, что дальше собственной гостиной за вдохновением ему ходить не пришлось.
- Значит, ты со мной?
Ответ она не расслышала, потому что чихнула с такой силой, что на мгновение ей показалось – у нее сейчас уши отвалятся. Под носом затрепыхался ослепительно-белый платок; она изловила его и высморкалась.
- Этот был клекот стаи гусей? - поинтересовался Северус.
- Молчи лучше, - Лили шмыгнула носом и промокнула слезящиеся глаза. - Не знала, что ты обзавелся привычкой носить с собой носовые платки.
- Не обзавелся.
- Ты его просто наколдовал? - Лили была поражена. Не знай она правды, сочла бы, что платок куплен в Хэрродс; белоснежный батист был достоин нагрудного кармана какого-нибудь банкира. Что ж, наколдован он или нет, сохранить его явно стоило, так что Лили сунула платок в карман куртки. - Что ты там говорил, пока я чуть уши себе не отчихала?
- Я сказал – если твоя мать позвонит в полицию, я всегда успею выпрыгнуть из окошка и аппарировать.
***
Коварный план по примирению матери с Северусом наткнулся на первый подводный камень прямо у входной двери. Петунья встретила их воплем: “Зачем ты притащила сюда этого кошмарного мальчишку?!” - и Лили проорала в ответ: “Ты, корова бессердечная, только о себе и думаешь! У него отец только что умер!”
Разумеется, эти крики услышали даже русские в Москве, так что мать их не услышать просто не могла. Особенно с учетом того, что она как раз спускалась по лестнице со второго этажа. После короткого монолога на тему “хорошие манеры в обществе гостей” мать наконец перевела взгляд на Северуса – тот прислонился к двери с таким видом, будто ждал, что его сейчас схватят за ухо и вышвырнут из дома. Последовала очередная долгая пауза.
- Соболезную твоей потере, Северус, - очень тихо сказала мама.
- Он в лучшем мире, - ответил тот. Лили заподозрила, что никто, кроме нее, не расслышал нотки горечи в его голосе.
Петунья заперлась на кухне; перспектива обедать за одним столом с нежеланным гостем обрадовала ее примерно так же, как репьи в хвосте – мокрую кошку. По дому расползался аромат лукового супа; Северус, Лили и ее мать тем временем сидели в гостиной и мучительно пытались не молчать. Сев был немногословен и безупречно вежлив, мать – серьезна и преисполнена ненавязчивого сочувствия, Лили же настолько нервничала, что у нее даже нога то и дело дрыгалась. Кроме того, после того жуткого чиха она всерьез расклеилась – ей то и дело приходилось доставать платок Северуса, чтобы вытереть нос.
Они сели за стол – на первое был луковый суп с хлебом – и Петунья пристроилась в самом дальнем конце, как можно дальше от Сева. Мать заняла место рядом с ней; Лили понадеялась, что исключительно из солидарности. За столом было тихо – только звякали о фарфор столовые приборы. Зато никакого скандала. Пока что.
Лили едва успела уткнуться в салфетку – жгучее желание чихнуть слишком поздно предупредило о своем грядущем визите. Снова в состоянии дышать, она вынырнула из салфетки, и у нее тут же закружилась голова.
- Уф-ф, - выдохнула Лили.
- Боже правый, - сказала мама. - Как ты себя чувствуешь, милая?
- Нормально, - хрипло ответила она, хотя уверена в этом отнюдь не была. Высморкалась в салфетку – но, похоже, ее нос обзавелся прямо-таки бесконечным запасом соплей. - Вот черт.
- Ты простыла, - заявил Северус уверенно, - потому что носилась по городу в слякоть без зонтика или хотя бы шапки. Ну и кто тут, спрашивается, неспособен о себе позаботиться?
- Ой, заткнись. Спорим, ты будешь следующим, кто заболеет – в твоей куртке даже церковная мышь продрогнет.
Она снова чихнула, на этот раз в суп. Просто великолепно. Что ж, это хотя бы были ее родные микробы.
- Спорим – ты только масла в огонь подлила, когда с утра пораньше потащилась в магазин со стадом таких же маньяков, - продолжал настаивать Северус, сволочь безжалостная. - У тебя глаза покраснели. Прекрати чихать в суп и марш в кровать.
Лили невольно подумалось – должно быть, таким же тоном он командовал студентам нарезать плоды смоковницы абиссинской.
Она украдкой глянула на другой конец стола – мать и Петунья уставились на них с Северусом как-то странно, но ее голова была настолько забита соплями, что думать ею уже не очень получалось.
- Северус прав, солнышко, - мягко сказала мама, поднимаясь со стула. - Пошли – давай переоденем тебя в пижаму и дадим отдохнуть.
Лили последовала за ней. Петунья и Сев остались сидеть за столом.
Мать расхаживала по комнате и шебуршала по ящикам, доставая для Лили ночную рубашку и чистые носки.
- Не стоило отпускать тебя прошлым вечером. С другой стороны – может, и к лучшему, что ты оказалась рядом с Северусом в тяжелую для него минуту.
- Ой, ты себе даже не представляешь. Его мать – такой ужас кромешный… - пробурчала Лили и тут же испуганно оглянулась на дверь: не хватало еще, чтобы это услышал Сев.
Но его там не было, да и не могло оказаться: возможно, в шестнадцать он еще и мог бы заявиться в ее спальню в разгар переодевания, но у взрослого Северуса уже явно хватало смекалки, чтобы остаться на месте. Даже в компании Петуньи.
Мать расстилала кровать. Помедлила в задумчивости – и продолжила это занятие.
- Ну вот и все, милая, - сказала она, подтыкая одеяло вокруг переодевшейся дочери. - Отдых – лучшее лекарство.
- А я думала, смех, - пробормотала Лили.
Если так, то понятно, отчего я заболела: длительная нехватка смеха в острой форме…
- Ох… Мам? - мать взглянула на нее вопросительно, поставив на прикроватный столик коробку с бумажными салфетками. - Можешь проследить, чтобы этот упрямец чертов не ушел домой без новой куртки? - она махнула рукой в направлении пакета с покупками, который унесла на второй этаж, как только уверилась, что мать не собирается выгонять Северуса за ее спиной. - Его развалится при первом же ветре, поэтому я взяла ему новую, но он, мерзавец, ее не берет, а у меня сейчас слишком распухла голова, чтобы нормально его застращать.
Лили зажмурилась – настолько у нее зачесались глаза. Мать молчала так долго, что она почти решила их открыть, чтобы посмотреть, не вышла ли та из комнаты. Но потом мама произнесла – негромким, ласковым голосом:
- Конечно, солнышко, - и Лили почувствовала, как лба легонько коснулись нежные губы; на мгновение ее окутал запах парфюма – потом зашуршал бумажный пакет, и мать ушла, забрав с собой ее покупки.
***
Когда Лили проснулась, в комнате начало темнеть. Пока она дремала, во-первых, успел наступить вечер, а во-вторых – к ней в рот запрыгнула жаба, забилась поглубже в горло и там застряла. В уши же, судя по всему, кто-то напихал ваты.
Эксперимента ради Лили попробовала застонать. Когда она в последний раз умудрялась так расхвораться?.. Она и забыла, насколько погано себя при этом чувствуешь. И все же та Сириусова еда из индийского ресторанчика была гораздо хуже. Лили тогда отравилась, и Гарри проорал всю ночь, потому что никто из мужчин не сумел его угомонить – от этого воспоминания ей захотелось смеяться и плакать одновременно.
Кто-то постучал в дверь и распахнул ее, не дожидаясь ответа. Лили сощурилась в полутьму; заходящее солнце отбрасывало на стену последний золотистый росчерк.
- Петунья? - прохрипела она.
- Мамуля решила, что тебе пора подкрепиться, - сказала размытая темная фигура отрывистым голосом сестры. Поставив что-то на прикроватный столик, Петунья чем-то звякнула и щелкнула выключателем настольной лампы, рассыпав по комнате пятна матово-желтого света.
- Который сейчас час? - спросила Лили, отталкиваясь от кровати, чтобы сесть. Голос прозвучал измученно и сипло. Есть совершенно не хотелось, но она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что от пищи лучше не отказываться. Судя по пару над глубокой тарелкой, там был какой-то суп.
- Начало четвертого. Ты проспала два с половиной часа – если хочешь уснуть ночью, тебе уже хватит.