Вернись и полюби меня (ЛП)

- Это? - переспросил Северус.
Ответный взгляд его матери к дальнейшим расспросам не располагал.
- Буду весьма признательна, если ты не станешь меня перебивать, - отчеканила она таким голосом, что даже огню в камине захотелось бы съежиться. - Полагаю, я достаточно разумна, чтобы объяснить свою мысль без чужих подсказок.
Северус решил, что лучше всего совершенно заткнуться и даже не извиняться. Сильнее она не рассердилась – значит, угадал он верно.
- С того самого момента, как я встретила эту девочку, - продолжала мать, снова расслабляясь до задумчивого тона (ну да, если только “удостоить миссис Эванс недоверчивым взглядом вместо рукопожатия” можно обозвать “встречей с Лили”…), - я знала, что она разобьет тебе сердце.
Северус почувствовал, как от упомянутого органа по венам начал расползаться лед – точно сосульки по проводам на линиях электропередачи.
- Такова обычно участь подобных нам, - продолжала мать. Голос ее становился все более далеким и бесстрастным – окклюменция словно осушала все ее эмоции, отводя их в глубокую темную воронку. - Особенно когда мы сталкиваемся с теми, кого все любят. Ты же не посмеешь отрицать, что ее превозносит пол-Хогвартса слепых обожателей?
Хотя Северус ни за что не согласился бы с тем, что превозносить ее могут только слепцы, с одним он спорить не мог: Лили действительно всегда восхищались. Иногда – почти всегда – это ее напрягало, и Северус не одно десятилетие не мог уразуметь, почему. Неужели она предпочла бы, чтобы ее ненавидели, презирали или же не замечали? Неужели популярные люди действительно верят, что автоматическая враждебность хоть в чем-то менее поверхностна, чем автоматическая симпатия?
Он довольствовался коротким:
- Да. Лили действительно популярна.
- Почему? - спросила мать – так, словно сама прекрасно знала ответ, но хотела выяснить, знает ли его он.
Потому что Лили само совершенство – хотя, конечно же, не поэтому. Потому что они считали ее совершенством во всех тех аспектах, которые имели для них значение. Хорошенькая, талантливая, жизнерадостная – она прекрасно соответствовала их ожиданиям. Они ничего не знали о ее взрывном темпераменте – что она способна больно уязвить, дай только повод, и свято уверена в собственной непогрешимости, а еще – упертая и безнадежно наивная, потому что слепо верит другим на слово. Они не знали, что Северус давал ей свои записи по зельям – всегда, с самого первого дня; Слагхорн приписывал все заслуги ей одной, и Лили лишь неуверенно пыталась его переубедить – настолько довольной и одновременно виноватой она себя при этом чувствовала. Не знали они и о том, что, хотя некоторые ее идеи в области трансфигурации были и впрямь блестящими, порой она допускала грубейшие промахи. Они и понятия не имели, что она была нерешительна, порой откровенно ленилась – особенно когда речь шла о каком-нибудь соревновании – и о том, что несмотря на всю свою любовь к магии, Лили предпочитала мир магглов – его кинотеатры, его невозможную живопись, а еще поезда и самолеты, потому что по пути любила видеть, куда едет. Им бы и в страшном сне не приснилось, что иногда она чувствует себя лишь бледной фикцией, имитацией настоящей волшебницы, которая не заслуживает ни популярности, ни чужой любви…
…а потом он разинул рот и проорал свое “грязнокровка” прямо на глазах у толпы человек в пятьдесят. Неудивительно, что она настолько рассердилась, что больше не захотела с ним общаться. Сам того не желая, он ударил прямо по живому, вытащил наружу все ее комплексы и угодил в ту болевую точку, которую она прятала ото всех, кроме него. По крайней мере, на тот момент прятала. Конечно, потом она все рассказала Поттеру, поделилась с ним всем – как тем, что когда-то предназначалось только для Северуса, так и тем, что никогда ему не достанется…
Апогей жесточайшей в мире иронии: сколь бы он ни наслаждался, жаля других словами, сколь бы метки и разящи ни были его уничижительные замечания, сколь бы усердно он ни пытался умалить других и принизить – одно-единственное слово единственному человеку, которого он хотел обидеть менее всего на свете, нанесло рану куда более явную и глубокую, чем он когда-либо намеревался.
Как можно сказать: в моих глазах ты совершенство, и подразумевать при этом даже те черты, которых сам человек стыдится?
Он ответил матери:
- Потому что Лили кажется совершенством во всех отношениях, какие для них важны.
- Да, - она моргнула, словно не ожидала, что он сумеет уловить ее мысль. Скорее всего, действительно не ожидала; он и сам сомневался, что сумел бы ответить ей в шестнадцать.
- Она хорошенькая, ее семья не бедна, и, скорее всего, в учебе она тоже не из последних. Хотя и не из первых – первые никогда не бывают всеобщими любимицами, - добавила мать с вескостью человека, который прочувствовал эту истину на собственной шкуре. Северус знал, что это и впрямь было так.
- Такая девочка, Северус, сможет выбрать себе любого, кто ей понравится. И, конечно же, жизнь устроена так, что ей с неизбежностью понравится кто-то такой же – кто тоже сможет выбирать… пожалуйста, пойми меня, Северус, – вероятность того, что она захочет связать свою жизнь с таким, как ты, очень, очень мала.
В тенях от горящего камина темные глаза матери казались огромными. Северус собрал воедино всю свою злость, ярость и досаду от прозвучавшей правды и убрал их очень далеко – глубоко под фасад, который окклюменция сохраняла спокойным и непринужденным.
- Люди любят не за то, что истинно, - продолжала мать, и где-то глубоко внутри Северус зафиксировал легкое колебание эмоций, вызванное удивлением: он никогда раньше не слышал из уст матери это слово – любовь. - А за то, что только мнят истинным. Поэтому мир населен людьми с разбитыми сердцами. Когда живешь иллюзиями, они с неизбежностью рассыпаются. Людям свойственно жить по шаблону, Северус. Они будут повторять тебе разные слова – долг, честь, любовь – пока тебя от них не затошнит. Порой они станут утверждать, что одно как-то связано с другим – что за честность и верность долгу тебя могут полюбить, и что те, кого ты любишь, должны чтить твои чувства в ответ. Но все это – ложь. Химера. Морок. И чем искреннее будет твоя вера в этот обман, тем болезненней потом окажется… разочарование.
- Принцы никогда не умели смиряться с разочарованием, Северус, - сказала мать негромко. - Это нам не свойственно. Помнишь, я тебе когда-то говорила, что окклюменция размывает те эмоции, которые мы чувствовали бы без нее, а в конечном счете способность их испытывать и вовсе атрофируется?
Северус кивнул, не доверяя собственному голосу. С этой истиной на собственной шкуре познакомился уже он.
- Разочарование тебя ожесточит – что, в свою очередь, не даст тебе свернуть с этой дороги. Хотела бы я предложить тебе какие-нибудь гарантии – что если ты поступишь так, а не иначе, то сможешь освободиться от этого… проклятия, которое у нас в крови – точно так же, как и способности к ментальным искусствам. Но в жизни гарантировать ничего нельзя.
- Кроме смерти, - сказал он, не в силах удержаться.
Она вскинула на него глаза и произнесла – еще тише, чем прежде:
- Да. Кроме смерти. Но до нее еще надо дожить, Северус. И дни свои желательно посвятить не только ожиданию этой последней гарантии.
В комнате стоял по-зимнему густой полумрак; сквозь мглу он увидел, как она принялась вертеть свою волшебную палочку, обводя пальцем вырезанные на рукояти розы и шипастые ежевичные ветви.
- Ты уже почти взрослый, Северус. В это время в семьях принято передавать волшебнику его наследие. Я не всегда… поступала с тобой правильно. Порой – по собственному выбору, но в остальном мне попросту приходилось довольствоваться тем, что есть. У меня нет ни недвижимости, ни денежных средств, чтобы передать их тебе; только маггловские недвижимость и имущество. Я могла бы дать тебе книги – но это может сделать любой, и найти их ты можешь где угодно. А твой талант к магии и ментальным искусствам, равно как и твой темперамент и даже… твоя предрасположенность к несчастливости… это ты и так унаследовал от меня, хотелось мне того или нет. Мне не досталось фамильных сокровищ, какие можно было бы тебе передать – только фамильные проклятия.