Идеальная пара

— Иоланда…
— Макс, ты опять разговариваешь сам с собой, — мачеха стояла и грозила ему пальцем, словно он все еще оставался несмышленым школьником, спрятавшимся под лестницей во время чаепития. Леди Шелберн, супруга восьмого графа Шелберна. Макс подозревал, что ей легче было бы принять ужасную смерть, чем уйти из дома и потерять свое положение аристократки.
Из соседней комнаты донеслись звуки музыки: к Каро прибывали послеобеденные гости, и кто-то наигрывал гаммы на фортепиано.
Мачеха, направляясь к гостям, на мгновение задержалась перед Максом:
— Тебе не следует забывать, Макс, что твой отец полностью одобрил проведение этого бала. Он ждет, что ты подробно напишешь ему в Америку, как прошло торжество, а кроме того, надеется услышать о том, что Каро вполне счастлива, а у тебя все в порядке со здоровьем. Так что больше не должно быть разговоров об отмене бала…
— Так как я вряд ли смогу пойти против воли отца, то бал состоится, — сказал он и угрюмо добавил, — но я могу на нем и не присутствовать.
Каро, направлявшаяся к двери, резко обернулась и застыла с открытым ртом:
— Тебя не будет на балу? Но ты должен быть!
— Зачем?
Каро продолжала, заикаясь:
— Ну, потому что… иначе ведь не придут и твои друзья…
Его друзья! Единственная причина, почему Каро нужны были его друзья — это заставить его ревновать. О, он знал, что затеяли женщины. Граф, его собственный отец, под напором мачехи согласился профинансировать появление Каро в высшем свете.
Но из-за болезни Макса этот выход в свет уже и так был перенесен на целый год, и поэтому леди были так озабочены: ведь чем скорее ее выставят на «ярмарку невест», тем, вероятно, будет лучше для дома. Значит, решил Макс, ему придется уступить и провести бал, как и было запланировано, а для Каро предоставить все возможности выйти замуж.
С необычной для нее покорностью, Каро встала перед ним на колени.
— О, пожалуйста, Макс, пожалуйста, забудь все, что случилось во Франции. Пожалуйста! Только лишь ради Дня святого Валентина! Это твой долг.
— Долг? — до чего странным было это слово, сошедшее с губ Каролины Корделл. Его долг ради Дня святого Валентина! Видимо, Макс был более сентиментален, чем он сам о себе думал. Если бы ухаживание за девушками стало обязанностью, то он бы предпочел остаться холостяком.
— Макс, — продолжала она умолять, — ты нужен мне, чтобы… избавиться от непрошенных ухажеров, — ее голос дрожал. Да, подумал он, если бы происхождение девушки было менее знатным, то она могла бы сделать неплохую карьеру на сцене. — Ну, пожалуйста… — в ее голосе звучало отчаяние.
— Я постараюсь, — коротко ответил Макс, и Каро, удовлетворенная его словами, развернулась и, задержавшись на мгновение, последовала за своей крестной.
— Каро, пусть продавец перчаток подождет, пока не разойдутся гости. Тебе просто необходимо познакомиться с Дейвенпортами. Как-то несколько лет назад на балу в День святого Валентина они заставили каждого гостя тянуть жребий, чтобы выбрать партнера для танцев. В результате последовали две свадьбы… Ну, и говорили об этом потом по всему Лондону. Я же хочу, чтобы в этом году наш бал стал еще лучше.
Поднимаясь из кресла, Макс велел принести ему шинель. Если он не уберется из этого дома с его разговорами о купидонах и воспоминаниями о прошлых балах, то точно сойдет с ума. И пока все собрались в гостиной, окружив фортепиано, он проскользнул вниз через комнату для прислуги, едва успев убежать до того, как за его спиной раздались звуки музыки — наверху, на расстроенном пианино, фальшивя, заиграли Моцарта.
Но после того, что произошло затем, Макс почувствовал, каким чужим он был в высшем обществе Лондона. Он проклинал революцию, Купидона и соблазны всех женщин вообще, и особенно той темноволосой девушки, которая, подобно совершенной мелодии, не выходила у него из головы.
 *
Стоя в комнате, где в Шелберн-хаусе обычно принимали торговцев, ожидая появления хозяйки, чтобы та посмотрела товары, Виолетта вдруг почувствовала острый приступ ностальгии и непреодолимое желание повернуть время вспять. Когда-то и она была молодой и прекрасной леди, полной мечтаний и очень любила танцевать.
Теперь же единственной заботой Виолетты, кроме зарабатывания себе на жизнь, был просмотр газет, из которых она хотела узнать, удалось ли ее брату избежать гильотины. Молясь, она с надеждой пробегала глазами списки имен. Но газеты были милостивы к ней, страшной новости в них не сообщалось, чего нельзя было сказать о лондонских уличных сплетниках. Недавно эмигрировавшие шептались меж собой, что где-то там, во Франции, Арман Сангей встретил свою смерть, быструю и верную. Другие же беженцы, особенно те, которые стали покровительствовать магазину, торгующему перчатками, советовали ей быть осторожной. Во Франции господствовали слухи. А в сердце Виолетты — смущение и чувство вины. Она пыталась заставить жизнь продолжаться.
В конце концов, перед тем, как судьбы ее и Армана разошлись, она пообещала ему постараться выжить. «Мы с тобой оба, брат и сестра, обязаны сохранить род Сангей, — говорил он. — Наша задача — добраться невредимыми до Лондона, любой ценой. Я встречусь с тобой на побережье, если все будет хорошо, и никто нас не выдаст. Не верь никому, даже если тебе предлагают помощь. В наши дни трудно разобраться, кто враги, а кто друзья. Выдавай себя за контрабандистку».
Арман, дорогой брат, так и не встретился с ней, и она винила себя, или неосторожность, оказавшуюся роковой. Вести себя как какая-то деревенская девица, в то время как брат в ней нуждался! Если он погиб, то она никогда себе этого не простит. Даже теперь, почти год спустя, она ежедневно уходила из лавки в скромную церквушку в Ковент-Гардене и молила Бога о спасении брата. Церковь же, казалось, служила постоянным пристанищем воркующих голубей и бездомных бродяг и, как у большинства храмов Лондона, у нее хватало своих проблем, чтобы еще беспокоиться о судьбах чужеземцев. Жизнь продолжалась.
А теперь приближался еще один День святого Валентина, первый для нее в Лондоне, и чем меньше до него оставалось времени, тем больше поступало заказов в магазин, и вскоре «Золотая перчатка» была завалена ими. Виолетте представилась возможность помогать клиентам в несложных заказах. Это хоть как-то позволяло ей отдохнуть от утомительно однообразных часов, проводимых в лавчонке за украшением перчаток. Это была возможность вырваться из своей комнатушки, где она жила, а точнее, пряталась. Постоянные же клиенты, конечно, отнесутся с пониманием к тому, что один раз вместо Саймона придет она.
— Тем более, я ведь хожу в те дома, где дамы хотят заказать лишь ленты или бусы, — убеждала она Саймона, — тут ведь не требуется снимать мерки.
— Размеры для перчаток ее сиятельства уже у нас, — напомнила Саймону жена, — той молодой леди, мисс Корделл, тоже, как, впрочем, и других заказчиков. Отпусти ее, Саймон. Она так усердно работала и давно не отдыхала.
В самый последний момент заваленный заказами Саймон сдался. Во всем магазине лишь одна Виолетта, имея благородную внешность, могла бы его заменить. Ее французский акцент убедил бы самых привередливых покупателей в том, что они, действительно, получат превосходно изготовленные перчатки. Так оно и вышло. Два предыдущих клиента были очарованы образцами.
Утро пролетело быстро, и вот она добралась до дома Шелбернов, где ей пришлось ждать хозяйку почти целый час. Она то притопывала ногами, то перебирала содержимое своей корзинки, разглядывала свои собственные лайковые перчатки. Виолетта то засовывала их в карман, то снова доставала.
Сверху, из гостиной, уже давно доносились звуки фортепианной музыки. И словно в такт ей, на стенах и потолке мелькали отблески свечей. Как в каком-то сне, Виолетта поставила на пол свою корзинку с образцами лент и мерками. И подобрав подол, начала двигаться в такт музыке. Ноги просто не могли оставаться на месте, как бы она ни старалась. Она ведь была еще так молода и так одинока. И разве нельзя было оставить хоть на мгновение свои обязанности и исполнить пару пируэтов. Ноги продолжали танцевать, а сама она, почему-то с горечью, вспомнила события годичной давности.