Ханский ярлык

   — Мы не собираемся наводить, мы идём только жаловаться на великого князя, пусть хан ордынский накажет его.
Два дня прожил в Твери Михаил Андреевич, давая коням передышку и отдых, но так и не смог уговорить князя Михаила ехать с жалобой в Орду.
Из Твери вместе со своей свитой направился он в Москву к дяде своему, Даниле Александровичу. Однако и Данила отказался ехать к татарам.
   — Но почему, дядя?
   — А потому, Мишенька, чтоб и того не потерять, что имею. Старшие-то братья мои из-за чего склочатся? Догадываешься?
   — Из-за чего?
   — Из-за великого стола. А я сижу на Москве, в сторонке, мне уж великого стола не видать как своих ушей. Так зачем мне трепыхаться, Миша? Чтоб лишних шишек заработать от кого-то из них? И потом, у меня днями постриги сыну Ивану.
Мне моего Ивана Даниловича в седло сажать! Как же мне отъезжать?
   — Ну, а что я скажу отцу?
   — Скажи, мол, Данила тебе счастливого пути желает. Хотя где он ныне, счастливый путь? Налево пойдёшь — пропадёшь, направо пойдёшь — волку в пасть попадёшь.
   — А прямо?
   — А прямо — в яму, Мишенька, да такую, что и не выберешься.
   — Выходит, кругом беда.
   — Выходит, Миша, кругом. Вот вокняжишься, вкусишь, каково нынче князю на Руси.
   — А куда ж мы поедем, ежели по твоей присказке?
   — Это уж сам выбирай, что тебе по вкусу, Михаил Андреевич. Сам.
Князья отправились в Орду семьями — с жёнами, с детьми и конечно же с ценными подарками. Знали, что без этого и до хана не доберутся.
В это время в Золотой Орде правил Тохта [128], возведённый с помощью Ногая. Испытывал он, однако, к своему благодетелю не чувство благодарности, а скорее досаду должника на своего заимодавца.
Тохта принял князей в своём дворце, сидя на золочёном троне, милостиво принял подарки — ворох собольих «сорочек» и дюжину аксамитовых халатов.
   — С чем притекли ныне наши русские голдовники?
   — С жалобой к тебе, великий князь, — начал говорить Андрей Александрович, — на великого князя Дмитрия, который правит не по закону татарскому, а по своей прихоти.
   — В чём вина его?
   — В том, что под видом сбора выхода для тебя он ублажает свою корысть, а кто противится, того велит изгнать либо убить. При дворе своём он разрешает срамные песни о татарах петь.
   — И что в тех песнях поётся о татарах?
   — Не смею, о хан, осквернять слух твой.
   — Оскверни, оскверни, князь, — прищурился Тохта недобро. — Ну? Или, может, ты всё выдумываешь?
   — Как можно, великий хан, — смутился Андрей и сделал вид, что пытается вспомнить, даже сморщил лоб от усилия: — Сей, сейчас, вспомню... Да. Вот так: «У татарина брюхо толстое, жалко — хлудом не пробитое, засапожником не вспороно, грязью-вязью не набитое». Вот.
   — Что брюхо у татарина толстое — это совсем неплохо, — усмехнулся Тохта, — значит, богато живёт, сытно ест. Но вот хлудом... Это палка, по-вашему? Да?
   — Да-да, великий хан. Хлуд — это палка.
   — Засапожником не вспороно. Это уже плохо. А ты не врёшь, князь Андрей?
   — Что ты? Разве я позволю тебя обманывать.
   — Ну что ж, — вздохнул хан, вновь щурясь нехорошо. — Придётся призвать князя Дмитрия. Пусть он попробует оправдаться. Но если окажется, что ты оклеветал его, Андрей...
   — Да что ты, великий хан, как можно, — испугался Андрей. — Вот видишь, сколько нас приехало, и у каждого обиды. Вот князь ростовский, вот угличский, ярославский. Если б я один, а то видишь, нас сколько. И у каждого на него своя обида. Ведь правда же? — обернулся Андрей к спутникам.
Некоторые вяло закивали, а ростовский князь промолчал, ровно и не слышал.
   — Ну ладно, князь Андрей, — сказал Тохта. — Я пошлю за Дмитрием. Он приедет, и мы продолжим разговор. Если виноват, накажем. Если нет, то придётся тебя или даже всех вас наказать. Ступайте, живите в кибитках, пейте наш кумыс, поправляйтесь и ждите. Я пошлю за Дмитрием.
Такой поворот не понравился князю Андрею.
   — Он не приедет, великий хан.
   — Приедет, если я позову. Куда денется? А не схочет, приведём бычка на верёвочке. Хе-хе-хе. Ступайте.
Князья вышли от хана все мокрые, не столько от жары, сколько от волнения.
Появление здесь Дмитрия никого не устраивало, а особенно самого Андрея. С Менгу они были почти друзьями, а с этим Тохтой, поставленным с помощью Ногая, который благоволит Дмитрию, кажется, не очень ладится. «Чего он всё щурится, чёрт узкоглазый? Зачем ему обязательно Дмитрий понадобился? А ну как поверит ему, а мне — нет. Что тогда?»
   — Ты почему, Дмитрий Борисович, не кивал головой? — напустился Андрей на ростовского князя.
   — Я что тебе, конь? — рассердился тот.
   — Но мы ж договаривались заодно быть.
   — Договаривались. А ты что понёс? Какую-то срамную песню про татар выдумал.
   — Как выдумал? Кто выдумал? В Переяславле на пиру у Дмитрия лицедей пел.
   — А при чём Дмитрий? Сообрази. Мало ли что лицедей напоёт. Здесь ты столько же виноват, сколь и Дмитрий, коли слушал лицедея. И поступил, прости, как базарная баба.
   — Ты, князь Дмитрий, не зарывайся.
   — Это ты, Андрей, зарываешься. Вот приедет Дмитрий, и увидишь, чем кончится.
   — Чем? Чем?
   — А тем, что, если Тохта поверит ему, нам всем лихо будет, и в первую голову тебе. А ты, чай, знаешь, как татары с виновными поступают.
Да, что-что, а татарский суд русские князья давно усвоили: провинившегося в чём-то князя, иногда и в пустяке, не щадят они, убивают мучительной и позорной смертью.
Обо всём этом думал Андрей Александрович, лёжа в кибитке на колючей кошме. Спать не мог, ворочался, вскакивал, выходил на воздух, смотрел на луну, тревожился. Днём кусок в горло не лез.
В один из дней отправился на Торг, шумевший в центре города, где продавалось и покупалось всё, начиная от лепёшек и кончая рабами и верблюдами. Отыскал там бакшу [129], сидевшего у костра, попросил его:
   — Погадай мне.
Тот спросил вперёд деньги и, получив три ногаты, попробовал их на зуб и, спрятав в поясе, приступил к делу. Взял баранью лопатку, сунул её в огонь и, когда она наконец обуглилась, вынул и склонился над ней:
   — Князь, трещины мне говорят, что ты очень переживаешь нынче. «Ты смотри, как точно гадает бакша», — подумал Андрей.
   — Ты даже плохо ешь, князь.
«Вот чёрт косоглазый, где он там чего видит?»
А бакша меж тем, вертя перед собой почерневшую кость, продолжал:
—...Но ты можешь успокоиться, князь. Скоро, скоро всё разрешится к твоему удовольствию.
Как ни странно, гадание базарного бакши немного ободрило Андрея. Вернувшись к своей кибитке, он, наконец, поел пшённых лепёшек и выпил кумысу. И что удивительно, даже немного поспал днём. Ночью не спал, а тут днём уснул. Вот что значит правильное гадание.
Епископу Тарасию, приехавшему в Орду вместе с князьями, велено было молиться за благополучие начатого дела. Улучив момент, когда они остались одни, князь Андрей спросил иерея:
   — Святый отче, попроси Всевышнего, чтобы они не нашли князя Дмитрия Александровича.
Тарасий подумал: «Всё-таки жалко ему великого князя, всё же брат родной. Беспокоится». И невдомёк было епископу, что Андрей беспокоится о собственной шкуре.
   — Хорошо, князь, я буду молиться и за Дмитрия Александровича.
Но вот однажды во время завтрака явился посыльный от хана.
   — Князь Андрей, хан требует тебя к себе.
Андрей едва не подавился лепёшкой, закашлялся так, что княжичу Михаилу пришлось стукать отца кулаком по спине.
   — Спасибо, сынок, — просипел Андрей, прокашлявшись аж до слёз. Взглянул на князя Фёдора, трапезничающего с ним, сказал: — Ну что? Идём, Фёдор Ростиславович?
   — Хан требует тебя одного, князь Андрей, — сказал посыльный.