Ханский ярлык

«Господи, неужто Дмитрия привезли? — подумал со страхом Андрей. — Но как? Не могли же они за неделю обернуться. И почему меня одного? Почему не всех?»
Хан милостиво разрешил князю встать с колен и торжественно объявил:
   — Князь, мы подумали и решили так. Ты поведёшь нашего воеводу Дюденю [130] на Русь с его отрядом. Он поймает нашего оскорбителя Дмитрия и привезёт сюда на наш суд. В походе ты должен быть с Дюденей и заботиться о снабжении его отряда.
   — Я постараюсь, великий хан, — отвечал Андрей, почти не скрывая радости.
«Ну, держись, братец, теперь ты у меня попляшешь».
Однако когда он воротился к своим и сообщил о решении хана, никто не проявил радости, а Дмитрий Борисович даже возмутился:
   — Так мы что? За этим ехали сюда, чтоб привести Орду на Русь?
   — Так решил хан, — оправдывался Андрей. — Не я же.
   — Как хотите, а я немедленно возвращаюсь.
   — Я тоже, — поддержал брата угличский князь Константин Борисович.
   — Да вы что, братцы, меня одного, что ли, оставляете?
   — Тохта вызвал тебя одного, ты и веди поганых, — сказал Дмитрий Борисович. — А мы всё же христиане. Отец Тарасий, собирайся, тебя в Ростове паства заждалась уж.
   — Но ты-то, Фёдор Ростиславич, неужто оставишь меня? — обратился Андрей к ярославскому князю.
   — Нет, что ты, Андрей Александрович, я друзей не бросаю, — отвечал князь Фёдор. — Я с тобой до конца.
Но не преданность дружбе являл ярославец, нет. Он понимал, что татары, придя на Русь, начнут грабить города тех князей, кто будет не с ними. Чтоб иметь возможность хоть как-то спасти свой Ярославль, князь Фёдор и решил остаться с Андреем, повести с ним Дюденю на Русь.
  
4. У НОГАЯ
 
Едва уехал из Твери сын Андрея Александровича, как Михаил Ярославич собрал своих бояр на совет.
   — Что делать? Раз Андрей отправляется в Орду, значит, наверняка опять приведёт татар.
   — Тут выход один, князь, надо тебе ехать к Ногаю. Он поставил Тохту в Золотой Орде, он и сможет остановить его.
   — Но ехать к Ногаю — надо везти выход. Не поеду же я с пустыми руками.
   — Это точно, сухая ложка рот дерёт.
И было решено срочно разослать по княжеству сборщиков дани, тиунов, и свозить всё в Тверь в подвалы каменного собора Святого Спаса. Боялись пожара. Именно для бережения собираемой скоры [131] лучшего хранилища, чем каменные подвалы храма, нельзя было придумать. Княжеский дворец и его амбары всё ещё были деревянными, а стало быть, подвластны огню.
Выезжали уже по снегу, снаряжено было около полусотни саней, на которых помимо мехов и казны везли продукты, овёс для коней, вороха вяленой рыбы, сухари и даже котлы для варки пищи. Сопровождало обоз более сотни вооружённых до зубов гридей, все вершние.
За наместника в Твери оставался Александр Маркович, и в канун отъезда встревоженная Ксения Юрьевна пришла к сыну.
   — Миша, почему ты не берёшь с собой кормильца?
   — Мама, как ты не понимаешь? Мне уже двадцать лет. В мои годы Невский побил шведов, а ты ведёшь речь о кормильце, словно я отрок несмышлёный.
   — Но он же твой главный советчик и помощник.
   — Вот потому я и доверил княжество ему. Что мне, на хрыча Назара оставлять Тверь?
   — Но, Мишенька, я так буду беспокоиться.
   — Но что делать, мама? Выход так и так везти надо.
   — Поручил бы кому-нибудь.
   — Нет. Я сам должен увидеться с Ногаем. Сам. И потом, со мной Сысой едет.
Сысой, услыхав своё имя, сказал:
   — Не беспокойся, Ксения Юрьевна, я за князя Михаила самому хану глотку перегрызу.
   — Я верю тебе, Сысоюшка, — сразу как-то помягчела княгиня. — Ты уж там присматривай за ним.
   — Присмотрю, Ксения Юрьевна, присмотрю.
Добирались до Ногайской Орды больше месяца. Дважды отбивали наскоки каких-то разбойников, около двадцати иссекли их, но потеряли и двух своих гридей.
Хан Ногай встретил Михаила ласково, поблагодарил за своевременный привоз дани и вдруг, с первой же встречи, стал звать его «сынком». Что не очень-то понравилось Михаилу, хотя виду он не подавал.
   — Проси, сынок, что ты хотел бы получить от меня?
   — Я бы очень хотел, великий хан, чтоб Золотая Орда не насыпала на нас салтанов с войском. Иначе после их налёта у нас не с кого будет собирать дань тебе.
   — Ты прав, сынок, прав. Я пошлю к Тохте гонца и не велю насыпать на тебя войско. Проси ещё, Михаил, что ты хотел бы получить от меня лично тебе в подарок? Что?
   — Только ярлык, великий хан.
   — Ну, ярлык на княжество — это само собой, это не подарок — это закрепление законного права. А вот подарок...
   — Спасибо, великий хан, то, что ты остановишь Тохту, — это и есть для меня подарок.
   — Нет, нет, сынок, — засмеялся Ногай. — Подарок тебе будет другой.
Ногай хлопнул в ладони, приказал:
   — Приведите мне Аксая.
Вскоре в шатёр втолкнули черномазого мальчишку. Он упал на колени, а потом распростёрся ниц перед ханом.
   — Вот, Михаил, его отец и брат погибли в моём походе на Польшу [132], мать умерла. Я не хочу, чтобы сынишка моих воинов стал нищим, или разбойником, или чьим-то рабом. Возьми его к себе. Аксай, встань, — приказал хан мальчишке. — Вот тебе вместо отца русский князь, мой друг. Если на него кинется волк, ты перегрызёшь горло волку, если нападёт тур, то ты первым должен оказаться на рогах его, а не твой названый отец. Ты понял?
   — Да, — кивнул мальчишка.
   — Если он прикажет тебе прыгнуть в огонь, ты прыгнешь не раздумывая.
   — Да.
   — Ну вот, — обратился хан к Михаилу. — Я мог бы подарить саблю, сынок, но всё это у тебя есть. Я дарю тебе то, чего у тебя нет, — татарчонка, который будет тебе преданнее сабли и даже собаки.
   — Спасибо, великий хан, — поклонился Михаил, не подавая виду, что обескуражен таким «подарком».
Но Сысою «подарок» понравился, и он тут же приказал мальчишке насобирать дров и разложить костёр.
   — Ну что? Как? Хорошо принял? — спрашивал он у Михаила.
   — Куда уж лучше, в отцы набился: сынок да сынок.
   — Ну и хорошо.
   — Но я всё-таки князь.
   — А что с Тохтой он решил?
   — Пошлёт к нему гонца с приказом не слать войско на Русь.
   — Вот и прекрасно, Михаил Ярославич. Чего ж нам ещё надо?
   — Я боюсь, опоздает гонец-то. Слишком долго мы ехали сюда.
   — Да, далековато Ногай забрался, далековато. А домой когда потечём?
   — Я думаю, не раньше, чем гонец от Тохты воротится.
   — Ну что ж, поживём поганским обычаем, от хана вон баранов пригнали. Я велел двух заколоть. Сварим сурпу, похлебаем. Верно, поганска душа? — хлопнул Сысой по спине подвернувшегося татарчонка.
   — Верна-а, — согласился тот, глядя на князя, будто от него слова ожидая. И Михаил догадался, спросил:
   — Почему тебя Аксаем назвали?
   — Я родился у белой воды, там у гор шибко быстро вода бежит, о камни бьётся, белой становится. И меня назвали Аксу — это значит «белая вода», а потом Аксаем, так и пошло.
   — Ну, ты доволен, что у меня оказался?
   — О да, да, ата, я очень доволен, — разулыбался татарчонок.
И у Михаила не хватило духу оговорить мальчишку: что он ему не «ата», то есть по-татарски «отец», а князь.
«А, ладно. Меня Ногай «усыновил», я этого мальчишку, пусть зовёт как хочет».
   — Ну что ж, Аксай, вари мясо. Умеешь?
   — Я всё умею, ата, я всё могу, — засуетился татарчонок. — Ты отдыхай, ата, я всё сделаю.
И действительно, он натаскал в котёл воды, разжёг под ним огонь и в кипящую воду побросал мясо. Потом сбегал куда-то и притащил бурдюк [133] с кумысом.