Ханский ярлык

Часть 32 из 112 Информация о книге

— Ата хочет пить. Надо пить кобылье молоко, ата будет здоров от него.
— Кажется, мальчишка хлеб даром есть не будет, — заметил Сысой.
— Ты б умыл его, Сыс, а то от такого повара кусок в горло не полезет.
Татарчонок долго не мог взять в толк, зачем этот «Сыс» заставил его плескать в лицо водой холодной и смывать грязь.
— Какой грязь? Какой грязь? Это мой кожа.
— Твой кожа ты увидишь, когда мы на Русь воротимся и я тебя в бане отскребу. А сейчас сдирай грязь, ата велел.
«Ату» он ослушаться не мог и отчаянно тёр руки и лицо водой с песком, то и дело спрашивая Сысоя:
— Так хорошо?
— Плохо. Три ещё, поганска душа.
И лишь когда едва не до крови натёр он лицо, Сысой сказал:
— Довольно.
Приведя его к своей кибитке, сказал князю:
— Чёрного кобеля не отмоешь добела.
— Но всё ж таки почище стал, даже вроде щёки порозовели.
Аксай выбрал куски мяса из котла, сложил на большую деревянную плошку, принёс в кибитку, поставил на кошму перед князем.
— Кушай, ата, шибко сладкий мясо.
Сам сел в стороне, свернув под себя ноги калачиком.
— А ты чего не садишься? — спросил Михаил.
— Кусай, ата, кусай. Чего не кусай, мне бросай, я кусай.
— Ты не пёс, Аксай, садись ближе.
— Спасибо, ата. — Татарчонок подполз ближе, но всё равно остался за спиной князя. Едва проглотив первый кусок, Сысой вскричал:
— Ах ты, поганска душа! Почему не посолил?
— Туз ёк, — вытаращил испуганно глаза Аксай.
— Надо было у меня попросить, балда!
Сысой полез в мешок, достал горсть соли, насыпал возле мяса, часть протянул Аксаю.
— Возьми, поганска душа, посоли хоть сурпу в котле. — Высыпал ему в ладонь. — Да размешать не забудь.
Аксай убежал из кибитки к котлу солить сурпу.
— Приедем домой, окрестим парня, — сказал Михаил. — А ты, Сыс, будешь крёстным у него.
— А почему я?
— Потому как по имени не зовёшь, всё поганска душа да поганска душа. Он же не виноват, что не христианином родился.
— Ладно. Окрещу, — согласился Сысой, макая кусок мяса в горку крупной соли.
Так прожили они около двух недель, когда Михаила Ярославича позвали опять к Ногаю. Хан был серьёзен, на поклоны князя едва кивнул.
— Ну что, Михаил, ничем не могу тебя обрадовать. Золотоордынский темник Дюденя уже давно на Руси.
— Эх, — нахмурился Михаил, — беда нам, великий хан. Горе от этого и туга великая [134].
— Ничего, сынок, вернуть Дюденю я не могу, да и поздно уж, но я велел Тохте послать приказ Дюдене: Тверь не трогать. Может, это утешит тебя?
На лице Ногая Михаил увидел искреннее сочувствие и был тронут. Ответил, приложив руку к сердцу:
— Спасибо, великий хан. Век этого не забуду.
— Езжай, сынок, домой. Вот тебе ярлык, вот золотая пайцза [135], с ней никто из татар не посмеет обидеть тебя. А если кто из русских князей тронет, тот будет моим врагом. Езжай.
5. СПАСАЙТЕСЬ!

Князь ростовский Дмитрий Борисович со своим братом Константином и епископом Тарасием уже на следующий день выехали домой в сопровождении своих гридей. Они правили на Владимир, дабы предупредить о грядущей беде. Они спешили, насколько позволял бег коней. В одном из ямов [136] им удалось обменять их на свежих, хорошо приплатив старшине.
Во Владимире, в княжьем дворце, Дмитрий Борисович нашёл лишь наместника.
— Где великий князь?
— В Переяславле, где ж ему быть.
— Вот что, друже, принимай какие хошь меры, на Русь идёт орда.
— Как? — побледнел наместник. — Зачем?
— Ну зачем татары ходят? Сам знаешь! Ратиться с ними ты не сможешь, конечно.
— С кем? У меня гридей — три калеки. Вся дружина у великого князя.
— Предупреди людей, пусть хоронятся, где могут. Что ценное — в землю закопайте. Вели нам коней поменять, поскачем в Переяславль, надо предупредить великого князя. Да поскорей, пожалуйста. Нам каждый час дорог.
Пока меняли коней, Дмитрий Борисович отыскал епископа Якова.
— Святый отче, сюда идёт орда Дюденева, прячь всё, что есть ценное в храмах.
— Зачем, князь? Разве ты не знаешь, что ещё с Батыя церковь и иереи оставлены в покое, мы даже от дани освобождены.
— Ну, гляди, святой отец, я тебя предупредил. От дани вы освобождены, я знаю, но кто ныне церковь от разбоя заслонит?
— Даст Бог, обойдётся. Как ты сказал, кто ведёт орду?
— Командует ею Дюденя, а ведёт её, увы, русский князь Андрей Городецкий.
— Тогда тем более нечего бояться. Откроем ворота, встретим с хлебом-солью. Обойдётся.
Владимира поскакали на Переяславль, три дня ехали. Князь Константин стал уговаривать брата не заезжать в Переяславль, проехать мимо, а предупредить об орде послать кого из гридей.
— Да ты что, Константин, у меня дочь в Переяславле, как же я мимо проеду?
— А что ты скажешь Дмитрию Александровичу за орду?
— Скажу, что Тохта позвал, вот и поехали. Что он, проверять будет? Он Золотой Орды как огня боится.
— Ну, гляди.
Великий князь встретил свата не очень приветливо, и Дмитрий Борисович понял, что он уже знает о его поездке. Поэтому сразу объяснил:
— Тохта вызывал нас.
— Хватит врать, князь, — проворчал Дмитрий. — Вас, дураков, Андрей утащил.
— Сейчас не об этом речь, Дмитрий Александрович. Орда у порога.
— Как? — испуганно вскинул брови Дмитрий.
— А так. Если бы мы не поехали, они б тебя тут накрыли тёпленьким. Беги, Дмитрий Александрович, со всем семейством беги. А что касается Андрея, я с ним поругался из-за этого.
— Из-за чего?
— Из-за татар, конечно, что опять позвал их на Русь.
— Вот скотина, — стукнул великий князь по подлокотнику. — Неужели отец с Неба не видит, что творит этот говнюк? Неужели Бог простит ему это? Сколько их идёт?
— Я думаю, не меньше тьмы [137].
— Где же мне с моими пятьюстами противостоять?
— Я думаю, Дмитрий Александрович, надо оповестить весь народ о беде, пусть спасаются, в леса бегут. Если орда увидит: пуст город — может, не станет поджигать.
— Да, да, да. Ты прав, сват.
— А где дочка, мне бы повидаться.
— Она с Иваном в своём дворце.
— Я добегу до них.
— Давай. А я буду с отъездом распоряжаться.
Дочка встретила отца у входа, ей сообщили слуги о его приезде. Обняла, ткнулась в грудь, всхлипнула.
— Батюшка, как я рада видеть тебя.
— Я тоже, доча. Из-за тебя и заехал. Бежать вам надо, орда идёт. Ну как ты? Ещё не понесла?
— Нет, — крутнула головой с горечью.
— Что так-то?
— Не знаю, батюшка.
— Ты вроде здоровая. Может, у Ивана что по мужской части не так?
— Всё так, батюшка, — смутилась дочка. — Всё так.
— Ну, не переживай, дочка. Вы ещё молодые. Успеете. Может, это и к лучшему сейчас-то, в такую замятию. Зимой с дитём мученье б было. Всё образуется, доча. Не переживай. Ещё будешь матерью.
— А как там Анница?
— У-у, Анница уже невеста. И жених вроде есть.
— Кто?
— Тверской князь Михаил. Но ноне не до свадеб.
— Кланяйся ей, батюшка. Поцелуй за меня.
— Хорошо, милая. Поговори с мужем, может, ко мне в Ростов убежите.
— Ты думаешь, до Ростова не дойдут?
— Кто знает. Но уж Перяславль на щит брать будут, это точно. Они ж на твоего свёкра охотятся.
— А куда ж он-то денется? Дмитрий-то Александрович?
— Он скорее всего по старой стежке удалится, на Псков побежит.

Перейти к странице:

Предыдущая страница

Следующая страница