Успехи Мыслящих (СИ)

- А романа, востребованного мной... и тут все фибры моей души в действии... такого романа, судя по всему, мне все-таки от вас не дождаться!
Тимофей Константинович уперся подбородком в раскрытую ладонь и устремил взгляд на дачную растительность за длинным окном веранды, спрашивая:
- Чем в национальном смысле отличаются друг от друга творцы нового времени, прежде всего времени, не обремененного мировой бойней?
- Я вам лучше немножко о себе расскажу, - возразила гостья. - Мой дядя в какой-то охране служил или, может быть, в безопасности, не знаю... Но с Гаврилой они часто встречались. Да этот Гаврила нам и сейчас иногда поздравительные открытки по праздникам шлет... Мы отвечаем. Он сейчас в отставке. Я вам его адрес могу дать. А ваш - Гавриле. Мой дядя общительный, не то что я, и выпить не дурак. Как насчет угощения, Тимофей Константинович?
- Я не пью, - угрюмо отмахнулся старик. - Гаврила же на следующий день, после так удачно подвернувшейся мне дыры, был жестоко избит. Чисто криминальная вышла история. Украшенный рогами муж утопил Пашу Ромуальдовну в ванне и погнался за Гаврилой. Несчастный петлял как заяц, рогатый настиг его и швырнул наземь. Последовало страшное... представляете?
- Представляю.
- После у Гаврилы остались только жиденькие идеи, бледные щечки и слабое сердцебиение, и напрочь отмерла всякая хватка. Карьера пошла вкривь и вкось, где-то на дне настоящей жизни; он уже лишь больше путался под ногами у правильных и уважаемых людей, принося разве что относительную пользу.
- Многие живут под насильственным влиянием алкогольных паров, а иные и под давлением тех незримых сил, что часто подталкивают людей к моральной гибели. Горячо тянет многих и на убийство, на удаление из коры головного мозга ближнего даже тени умственной деятельности, на ослабление сердечной деятельности конкурентов. Абэведов в каком-то смысле олицетворяет силы рока, не правда ли? Я живу в небольшой комнате, простая и надежная мебель которой любому внушит уверенность, что наконец-то он попал в мир прочных форм. Среди моей мебели достаточно элементарного встряхивания на манер вышедшей из воды собаки, чтобы ты сбросил с себя паутину, в которой наверняка успел запутаться. А вообще-то много темных разумом людей. Но, согласитесь, даже мошка, если жизнь не совсем интеллектуальный бред или так называемая культурная программа, приносит некую пользу.
Тимофей Константинович сказал с чувством:
- Когда же наконец вы приведете в порядок свои мысли, милая? Согласен, это нелегко. Когда-то заядлые реалисты для пущей ясности вводили в свои сочинения социологию или даже выписки из партийных директив, но что при нынешнем сумбуре в головах могут значить социология и директивы для того же Гаврилы или Абэвегова, не говоря уже о вас? Я совершенно сомневаюсь, что люди, среди которых мы живем, современники наши, сумеют в конце концов выпутаться из массы неясного и нерешенного и создать тип человека, способного жить в светлом будущем. А этот тип связан не только с воображением оптимистически настроенных фантастов, но и с научными изысканиями относительно ноосферы, а в каком-то смысле и с расселением на отдаленных звездах. Но сейчас все хотят только развлекаться, только преуспевать в разных викторинах и глупых конкурсах. Я с горечью излагаю вам эти свои сокровенные мысли, а сам вижу, что из-за всяких неупорядоченных скачков мысли вы остаетесь глухи, и, если говорить по существу, я фактически не знаю, чем вам помочь.
- Беда, коль уж здраво рассуждать, в том, что сутолочно на литературном поле. Надо бы оставить, поместив в благоприятные для творчества условия, с десяток добрых писателей да сотни две добрых читателей, остальных же отправить в разные первичные ячейки и коллективы, хотя бы даже и в шахты. Но это мечта. Она взыскует создания цеха, своего рода эзотерического кружка, секты, масонской ложи. Разумеется, ее ужас в том, что вслед за расправой с жаждущими примазаться к литературе неизбежно последовала бы и, так сказать, "внутрипартийная" расправа, драчка между избранниками, между писателями.
- Но можно ли страхом перед подобным явлением, не только неизбежным, но и естественным среди людей, сколько бы те ни достигали высот избранничества, заглушить понимание, что одно лишь осуществление ее, мечты, и обеспечило бы литературе правильное развитие?
- С другой стороны, тут все равно неразрешимое противоречие, да и само осуществление, по его практической невозможности, не составляет даже теоретического вопроса, так что говорить остается разве что о безысходной печали, о сокрушении сердца, испытываемом от сознания бесперспективности всякой попытки отделить овец от козлищ, истинных от поддельных.
Игорек с сумасшедшей решимостью приступал к оценке происходящего на веранде разговора, но уже в следующий миг пятился, обессилено отступал. Как ни горько это сознавать, не по зубам ему такая оценка. Он вынужден капитулировать. Неужели так оттого, что те двое при деле и изъясняются между собой как подобает умельцам, с профессиональной сноровкой, а у него ни дела никакого нет, ни умения, ни призвания? Мысль, несшая на своих крыльях отца и его гостью, поражала гибкой стремительностью и еще тем, что, неожиданно ныряя туда-сюда и безоглядно дробясь, затем вдруг снова складывалась в единство, сущность которого уже становилась непостижимой для простого смертного. А именно простым смертным и ощутил себя внезапно Игорек. Хотя, с другой стороны, остаются все же еще вопросы. Может быть, мир сошел с ума, и таинственный разговор, начавшийся с появлением неизвестной женщины, понадобился кому-то скрытому для того, чтобы и его, Игорька, втянуть в круг безумия?
Он заскучал, надоело ему подслушивать, и он, наспех вооружившись довольно туманной целью совершить прорыв в области мысли, побрел к автобусной остановке. Заметив его в окно, Тимофей Константинович раздвинул коричневые губы в недоброй ухмылке, и пена выступила в уголках его рта; он, притявкивая, сказал гостье:
- Смотрите, мой придурковатый сынок обнаружился, тащится куда-то.
Игорек как будто знал наверняка, что отец видит его и неодобрительно о нем отзывается, гадко шутит на его счет, цинично предлагает гостье смеяться над ним. Его душил гнев.
Он, можно сказать, вырвался из какой-то засасывающей ваты и перекинулся в действительность, которая могла, на первый взгляд, показаться яркой, жесткой и с потаенной определенностью заостренной. С приложением социологического смысла, освещающего обыденную жизнь, он сказал бы, что вырвался из болота, но сейчас ему было не до того, чтобы жонглировать некими терминами или твердо расставлять акценты. Он шел фактически по обрывкам впечатлений, мгновенных суждений и тягучих, отвлекающих примечаний. Вон у промелькнувшей кошки в желтых глазах что-то такое... Лопух разросся и глядит царем... А кошка хитра, отчего бы ей и не поверить в переселение душ...Смысл бытья, смысл бытия... Заблистал талант новыми гранями... В шествии голубя по земле... плавает в пыли, тварь... ничего от футуризма...
Всплыл он внезапно в автобусе, ударил кулаком по спинке сидения и истерически рявкнул:
- Поехали! - Ему и думать не хотелось о той стороне, куда со временем умчится гостья отца, и он приказал, запальчиво работая над альтернативой: - Туда!
Складывалась ситуация, требовавшая какого-то разъясняющего вмешательства извне. Закопошившееся всеми своими органами и членами (пусть даже и невидимыми) существо Игорька рассуждало следующим образом: надо, если быть последовательным, прыгать со ступеньки на ступеньку, из одного слоя в другой, поднимаясь все выше, - это общее правило; а в частности, если брать мой случай, прыгать, прыгать и прыгать - пока не состоится особенно в этом случае необходимое, пока я не окажусь выше сословием, куда выше, чем это в заводе у папаши и всего нашего святого семейства. Они останутся в демократической сутолоке, среди всякой дряни и духовной нищеты, а я достигну изысканности, буду изощрен, как подобает аристократу духа. У всякого правила имеется исключение, и это обо мне: я исключителен.