Что ты значишь (СИ)
Но бьется у сердца жажда,
Которую, словно боль,
Одни называют блажью,
Другие — судьбой.
(Аквариум — «Бег»)
Андрей любил Мальту.
Южное побережье и его песчаные пляжи, обмываемые ласковым морем. Яхты и лодки, вспарывающие кружево пенистых волн на полном ходу. Архитектуру Валетты, ее выбеленные дома и узкие улочки, запах пряностей и теплый ветер, играющий в отросших волосах. Золотые и серебряные украшения мальтийских женщин, сверкающие в рыжеватых закатных лучах. Шумные причалы, итальянский говор, незнакомую речь туристов из самых разных уголков мира, гул прибоя и щебетанье птиц. Сладкую содовую из кофейни мсье Виладжо в старой части города. Прохладу в тени величавых соборов, подпирающих шпилями ясное голубое небо. Барашки редких облаков, на мгновение прикрывающие вуалью жаркое солнце, но тут же уплывающие вдоль линии пирса к далекой фигуре маяка и тающие за горизонтом.
Андрей любил Мальту всей душой и всегда с особым благоговейным трепетом ждал наступления осени, излюбленного периода отдыха для отпрысков русских богачей.
Сам не зная, почему, Андрей любил исподволь наблюдать за молодыми людьми, говорящими на его родном языке, яркими, веселыми, но вечно чуть скучающими по долгу немыслимого богатства и отсутствия развлечений, которые могли бы их удивить. Они были настоящими. Заносчивыми, иногда даже грубыми, иногда — наивными и простыми, зато всегда честными. Андрей прибивался к их шумной толпе, общался, заводил случайные знакомства, а потом, когда время их отдыха подходило к концу, отдалялся, не в силах думать о разлуке и буднях, которые потянутся без тех, с кем он успел породниться, и пропадал из их жизней.
Эта осень не стала исключением. Только что-то неуловимо изменилось — под сердцем ныло одновременно грустно и сладостно. Во всем теле становилось легко при мыслях о прогулке с новыми друзьями. При мыслях о том, когда все уже разойдутся по отелям и особнякам, и они останутся вдвоем на подсвеченном фонарями пирсе.
— Куда-то собрался? — прервал размышления Андрея Макс, когда он после ужина стал спешно собираться, носиться по дому в поисках ключей, плавок и полотенца. — Не припомню, чтобы ваш археологический клуб собирался после восьми.
Андрей стушевался, поймав взгляд отца — с долей хитрецы в глубине карих глаз. Максиму в прошлом месяце стукнуло сорок три: он был красив, как красивы бывают лишь зрелые мужчины, в которых крепкое здоровье и природное обаяние сливаются в ударную смесь с внутренней харизмой и дышащей во всем теле силой.
— Это не по учебе, пап, — пробормотал Андрей, убирая в сумку кошелек. Он на мгновение задумался, вырастет ли однажды из неуклюжего костлявого птенчика в такую гордую птицу высокого полета. — Я просто иду гулять с друзьями.
На пороге соседней комнаты показался долговязый Антон с перекинутым через плечо кухонным полотенцем. Он так подозрительно сощурился, что у Андрея пропали все сомнения — со вторым отцом не прокатит сделать вид, будто все идет по плану.
— Гулять, — повторил Антон скептически. Его тонкие губы изобразили нечто, напоминающее едкую усмешку. — Не поздно ли выходишь? Уже темнеет.
— Мне восемнадцать, — прибегнул к главному козырю Андрей, гордо выпятив подбородок. Жест он невольно перенял от самого Антона, что тот немедленно заметил, закатив глаза.
— И что же это за друзья? — уточнил он невозмутимо, пропустив коронный аргумент мимо ушей. Где-то позади бормотал телевизор, журчала вода и мелодично позвякивали тарелки: Алиса мыла посуду. — Какая-нибудь девчонка? Я ее видел?
Андрей почувствовал, что кровь прилила к щекам, и невольно отвел взгляд. Как ни крути, а бессовестно врать папе в глаза он не хотел.
— Тош, он же не на допросе, — ласково пожурил мужа Макс, пряча усмешку в ладони. Судя по пульту в кармане домашних штанов, он шел смотреть футбол и остановился в холле лишь потому, что не смог пропустить шоу родительской опеки в исполнении Антона.
— Я же должен знать, где шатается мой совершеннолетний сын, — отозвался Антон, ткнув пальцем в сторону Максима. — А ты слишком попустительски относишься к этим его прогулкам.
— Я могу идти? — взмолился Андрей, нервно взъерошив шевелюру рукой. Он знал, что за воротами особняка его уже ждал мотоцикл, и сильно сомневался, что его своенравный владелец не вспылит и не уедет один в случае долгой задержки.
— Отпустим его? — присоединился Макс, украдкой подмигнув сыну. — До двенадцати.
— До часа, — робко вставил Андрей.
— До одиннадцати, — припечатал Антон безапелляционно. Несмотря на то, что тон его оставался строгим, что-то в озорном блеске глаз подсказало Андрею, что он от души забавляется ситуацией. — Окажешься у порога хоть пятью минутами позже, будешь спать на шезлонге у бассейна.
Андрей просиял, подхватывая сумку и вприпрыжку направляясь к двери.
— Люблю тебя, пап!
***
Когда Андрей свернул за угол и спустился вниз по улице к развилке, он заметил заскучавшего на обочине Женю.
Тот стоял, прислонившись поясницей к мотоциклу — в шортах, кожанке поверх какой-то растянутой майки — и курил «Лаки страйк», задумчиво уставившись на прибрежные скалы, о которые с грохотом разбивались массивные волны прибоя. Андрей на мгновение замер: он еще никогда не видел взбалмошного грубияна и в целом довольно неприятного типа Женьку в состоянии умиротворения и спокойствия. Спектр занятий у него был невелик: он либо учинял неприятности в компании собственных друзей, либо зажимал по углам хорошеньких девчонок, либо распивал спиртное и становился в сотни раз взрывоопаснее, чем обычно.
Наслаждаться тишиной, наблюдать за тем, как в огне, разлитом по горизонту, тонет солнечный диск, он не мог и не умел. По крайней мере, Андрей так думал.
— Привет, — тихо произнес он, дождавшись, когда Женя потушит сигарету и бросит окурок в урну. Тот обернулся, мазнув по Андрею безучастным взглядом голубых глаз. Свет закатного солнца ласкал его ровный профиль и путался в каштановых волосах. — Прости, я задержался.
— Не извиняйся, — сказал Женя сухо. — В конце концов, сегодня все решили остаться дома. Я один захотел прошвырнуться до пляжа.
Андрей опустил взгляд на кроссовки. Он не хотел гулять вдвоем с Женей, когда собирался этим вечером сходить с Мишей на пирс, но еще больше не хотел сообщать об этом Жене. Ни о том, что втюрился в его лучшего друга, ни о том, что Женя был худшей на свете компанией для прогулки.
— Это же ничего? — вдруг спросил тот, странно взглянув на Андрея. — Я подумал, что могу свозить тебя на заброшенный пляж, который прилегает к нашему особняку. Никто из наших еще там не был.
Андрей удивленно поднял глаза. Он еще никогда не слышал от Жени и слова, сказанного без обидного посыла, никогда не видел в нем искренней заинтересованности в чем-то вроде вечерней прогулки по живописному побережью Мальты.
— Я…
— Возьми, надень, — перебил его Женя уже настойчивее, возвращаясь к привычному приказному тону. Он протянул Романову собственный шлем. — Не хочу, чтобы ты случайно пострадал.
Андрей хотел, было, отказаться, но не решился под злым прищуром, и поскорее схватился за шлем, задев руку Жени. От этого прикосновения, непроизвольного и бессмысленного, что-то в нем перевернулось, отряхнулось от долгого сна и мучительно забилось. Что-то гораздо сильнее его разума, холодно утверждающего, что Женя — это некто несуразный, грубый и поверхностный в сравнении с добрым и мягким Мишей. Такого Андрей еще никогда не испытывал и подозревал, интуитивно, что больше никогда не испытает, тронув чужую, не женькину руку, его теплую мозолистую от обращения с рулем мотоцикла ладонь.
Андрей попытался затолкнуть это чувство обратно, выгнать из сознания, но это оказалось сильнее, во много раз сильнее его воли. Андрей решил упрямо игнорировать ощущение внутреннего подъема и неловко выхватил шлем, надевая его и застегивая ремешок под подбородком. Но странная слабость и мучительно-сладостные толчки под сердцем не затихли, только усилились в несколько раз, когда Женя вдруг улыбнулся искренне и тепло, потянувшись рукой к его лбу.