Небо повсюду

По дороге в город Сара рассказывает мне свой новый план по соблазнению красавчика, с которым она сможет обсуждать своего любимого экзистенциалиста Жана Поля Сартра. Проблема в том, что ее безумно привлекают тупоголовые серферы. Они, как ни избегай стереотипов, обычно не очень хорошо разбираются во французской литературе и философии и потому не подходят Саре по причине «Он-должен-знать-кто-такой-Сартр-или-хотя-бы-прочесть-что-нибудь-из-Д.Г.Лоуренса-или-на-крайний-случай-одну-из-сестер-Бронте-и-лучше-бы-это-была-Эмили».
– Этим летом пройдет дневной симпозиум по французскому феминизму, – сообщает она мне. – Я собираюсь пойти. Присоединишься?
Я смеюсь:
– Очень подходящее место для поисков парня.
– Вот увидишь. Самые крутые ребята не боятся феминизма, Ленни.
Я смотрю на нее. Она пытается выдувать колечки дыма, но пока получаются только комочки.
Мне до чертиков страшно рассказывать ей про Тоби, но ведь надо, да? Однако я такая трусиха, что начинаю с менее убийственных новостей:
– Пару дней назад я обедала с Джо Фонтейном.
– Да ладно!
– Ага.
– Не может быть…
– Может.
– Да нет!
– Да «да»!
– Невозможно!
– Еще как возможно.
Мы можем так продолжать часами.
– Ах ты утка! Летающая желтая утка! И ты молчала?! – Когда Сара взволнована, то начинает упоминать самых неожиданных животных, словно у нее синдром Туретта, но только вместо брани у нее вырываются строчки из «Айболита». – Ну и что, как он?
– Ничего так, – рассеянно сообщаю я, глядя в окно. Интересно, кто же предложил ему сыграть со мной дуэтом? Может, мистер Джеймс? Но зачем? И до чего же это все унизительно.
– Прием, прием! Земля вызывает Ленни! Ты только что сказала, что Джо Фонтейн ничего так? Святые лошади, да этот парень просто очешуительно прекрасен! И я слышала, у него есть еще двое старших братьев. Хороша троица, а?
– Святые лошади? Бэтгёрл, что с тобой!
Сара хихикает, и звук этот совершенно не вяжется с ее готическим образом. Она в последний раз затягивается и кидает окурок в банку газировки. Я добавляю:
– Ему нравится Рейчел. Что это говорит о нем?
– Что у него есть Y-хромосома. – Сара пихает кусок жвачки в свой неподвижный рот. – Но, если честно, что-то я не замечала. Говорят, что его интересует только музыка, а Рейчел играет так, будто кошка вопит. Может, она ему наболтала про этих своих горловых певцов, и теперь он считает, что она эксперт в музыке…
У дураков мысли сходятся.
Внезапно Сара подпрыгивает на сиденье, словно ужаленная:
– Ленни, пожалуйста! Отними у нее место первого кларнета! Сегодня! Пожалуйста. Будет офигенно! Думаю, за всю историю оркестра никто раньше не отбирал место в последний день учебы.
Я мотаю головой:
– Исключено.
– Но почему?
Я не знаю почему.
В моей памяти всплывает картина из прошлого лета. Я только что закончила урок у Маргарет и провожу время с Бейли и Тоби в ущелье Флайинг-Мэн. Тоби рассказывал нам, что у чистокровных беговых лошадей есть сопровождающие их пони, которые всегда находятся рядом. И я тогда подумала: Это же я. Я сопровождающий пони, а такие пони не бегают поодиночке. Они не играют партию первого кларнета, не участвуют в государственных конкурсах, не задумываются всерьез о том, чтобы пойти в определенную академию исполнительских искусств в Нью-Йорке, на что бы там ни намекала Маргарет.
Просто нет, и все.
Сара сворачивает на парковку и вздыхает:
– Ну ладно, придется самой как-то развлекаться.
– Видимо, да.
Мы выпрыгиваем из «тоски», направляемся в кафе Сесилии и заказываем неприлично много выпечки. Сесилия не берет с нас денег и смотрит на меня тем долгим горестным взглядом, который теперь сопровождает меня повсюду. Думаю, она бы мне все до последней булочки отдала, стоило бы мне только попросить.
Мы садимся на нашу любимую скамейку у итальянского ресторанчика Марии, где я работаю главным поваром по лазанье каждое лето с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. И завтра вернусь к работе. Солнце взорвалось на миллион осколков, и все они рассыпались по Главной улице. Какой восхитительный день. Сияет все, кроме моего преступного сердца.
– Сара, я должна тебе кое-что рассказать.
Она выглядит встревоженной.
– Да, конечно.
– Вчера ночью мы с Тоби…
Ее тревога перерастает во что-то другое, что-то такое, что я боюсь увидеть. У Сары есть твердые правила насчет мальчиков. Главное из них: сестры на первом месте.
– Вы ночью что? В смысле ничего особенного или?.. – Ее брови взлетели так высоко, что скоро прилетят на Марс.
Меня затошнило.
– Или. Мы поцеловались.
Сара выпучивает глаза, и лицо ее передергивается от недоверия, а может, и от ужаса. Вот так и выглядит мой стыд, думаю я. Как ты могла поцеловать Тоби, спрашиваю я себя в тысячный раз.
– Ого, – говорит она, и слово это камнем падает на землю. Она и не пытается скрыть своего презрения.
Я закрываю лицо руками, как при аварии. Не надо было ей говорить.
– Тогда это казалось таким естественным. Мы оба так скучаем по Бейли, и он меня понимает, он один понимает… и я тогда напилась, – сообщаю я своим джинсам.
– Напилась? – Сара явно удивлена. Когда она затаскивает меня на вечеринки, я и пива-то не всегда соглашаюсь выпить. Я слышу, как голос ее смягчается. – Он один тебя понимает?
Ох!
– Я не это имела в виду. – Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза. Но я вру. Я именно это и имела в виду. Судя по ее лицу, она это тоже понимает. – Сара…
Она сглатывает, отворачивается, а затем быстро переводит разговор обратно к моему позору:
– Да, такое вроде случается. Секс от горя. Я читала об этом в одной книге.
По ее голосу я слышу, что она все еще осуждает меня. А теперь и еще что-то.
– Мы не занимались сексом. Я все еще последняя девственница на планете.
Она вздыхает, а потом обнимает меня одной рукой. Неловко, будто против своей воли. Я чувствую себя в западне. Мы обе не знаем, что делать со всеми невысказанными словами. И с высказанными тоже.
– Ничего страшного, Ленни. Бейли бы поняла. – Звучит как-то неубедительно. – И такого ведь больше не повторится, да?
– Конечно же нет – отвечаю я и надеюсь, что говорю правду.
И надеюсь, что вру.
(Написано на сложенном листке бумаге, зарытом в груде сосновых игл по пути к речке Рейни)
 
Глава 8
 
Я сижу за столом Бейли. Передо мной стоит святой Антоний, помогающий вновь обрести потерянные вещи.
Вообще-то место его не здесь, а на каминной полке перед Полумамой. Но Бейли, похоже, его переставила, не знаю уж почему. Я нашла его за компьютером, рядом с ее старым рисунком, прибитым к стене. Она нарисовала его, когда бабуля рассказала нам, что мама – исследовательница наподобие Колумба.
Я зашторила окно. Как бы ни хотелось, не стану смотреть, стоит ли Тоби под сливой. И не позволю себе представлять, как его губы жадно и потерянно прижимаются к моим. Нет. Я рисую в воображении иглу. Отличные ледяные иглы. Я пообещала Бейли, что события прошлой ночи больше не повторятся.
Начался первый день каникул, и все школьники отправились к реке. Только что позвонила Сара и заплетающимся языком сообщила, что в ущелье Флайинг-Мэн вот-вот ожидается прибытие не одного, не двух, а целых трех очешуительных братьев Фонтейн. Они будут играть прямо на природе! А еще она только что узнала, что двое старших играют в крутейшей группе в Лос-Анджелесе. Они ходят в тамошний колледж. Так что мне лучше бы собраться и притащить свою задницу, чтобы узреть их во всей славе. Я сказала ей, что останусь дома, и попросила насладиться зрелищем за меня. Это напомнило Саре о вчерашнем разговоре.
– Ты там не с Тоби? А, Ленни?
Блин.
Я бросаю взгляд на кларнет: он все так же лежит на стуле. Давно я не доставала его из футляра. Футляр похож на гроб, думаю я и тут же пытаюсь забыть эту мысль. Подхожу к инструменту, приподнимаю крышку. У меня никогда не было сомнений, на каком инструменте играть. Когда в пятом классе все девочки побежали к флейтам, я, не теряя времени, направилась прямиком к кларнету. Он напоминал мне саму себя.