Волшебная нить (СИ)

- Ах, простите! - вновь извинился Бронский и залился краской. Теперь его тряхнуло так, что он едва не сел Кате на колени.
Катя заботливо придержала юношу на следующей рытвине и после всю дорогу держалась за его руку, а Бронский был вне себя от счастья. Натурально, эти милые мелочи остались только между ними. Настя бранила дорогу и Сеньку, смахивала с барышни снег. Ей было недосуг наблюдать за притихшей парочкой. Никто ни о чем никогда так не жалел, как эти двое о завершении путешествия.
За елками показался просвет, и взгляду открылась усадьба с подъездной аллеей и каменными воротами, украшенными купидонами. Давыдовы жили широко, со столичным размахом. Они давали балы и обеды, на которые съезжался весь уезд, и здесь, в глуши, задавали тон.
Сани подкатили по расчищенной аллее к античному крыльцу с портиком и колоннами. Их встречала дворня, затем из дома выскочила Наташа, веселая темноглазая девушка, а уж после их встретил господин с важной осанкой - Игнатий Ильич, отец Наташи и глава многочисленного семейства.
- Душенька, Катя, наконец-то! - воскликнула Наташа и бросилась к подруге с поцелуями. При этом она не преминула стрельнуть глазками в незнакомого кавалера.
Совсем иначе представляла себе прощание с Бронским Катя. Она потерянно взглянула на него, подчиняясь Наташе, которая влекла подругу в дом. Лев Сергеевич откланивался спешно, но Давыдов не желал ничего слушать.
- Отпускай лошадей, батюшка. Погостишь, завтра отправим тебя на своих. Сынок Сергея Львовича, слыханное ли дело! Да помнишь ли, я качал на колене тебя, постреленка?
Бронский сдался. Катя вздохнула с облегчением, когда обернулась и увидела, как тот расплачивается с возницей. Оставив своих людей на попечение хозяев, она вошла в дом вслед за Наташей. Тут их уже ожидала стайка девиц и маленький мальчик - дети Давыдовых. Наташа была старшей, восемнадцати лет. Она сама принимала гостей и во всем помогала отцу. Матушка с полуторагодовалым младенцем нечасто выходила из детской.
Катя любила бывать у Давыдовых. Дома, в обществе тихой маменьки и противного дяди, она умирала от тоски. Гости редко заезжали к ним, и не с кем было словом перемолвиться. Кабы не книги, впору руки на себя наложить. Потому-то Катя и выросла такой задумчивой да молчаливой. Наташа была ее единственная подруга, но виделись они так мало!
В доме Давыдовых всегда царило веселье. И теперь здесь шумно готовились к Рождеству, ждали гостей и тайно замышляли гадание.
- Как славно, Катя, что ты приехала. Погадаем вместе! - Наташе не терпелось выспросить подругу о юноше, с которым та приехала, но прежде она должна была устроить дорогую гостью.
Катя всегда выбирала угловую комнатку с видом на лес. Эту комнату так и называли "Катиной". Здесь юная дева чувствовала себя более дома, чем в родном имении.
Лев Сергеевич между тем должен был принять на себя бремя соседского гостеприимства и дождаться завтрака в обществе хозяина. Давыдов подробнейшим образом расспросил юношу об его успехах на ученом поприще, об отце, с которым давненько не видывался. Посетовал, что Сергей Львович так редко выезжает. Историю с разбойниками хозяин воспринял с живейшим участием. Он велел тотчас позвать Катю и выспросил ее. Затем составил депешу и отправил ее со своим человеком к исправнику.
В простом и скромном платье, в котором Катя явилась в кабинет хозяина, она показалась юному правоведу еще прекраснее. "Как благородна ее осанка, сколько изящества! Говорите после о дурном вкусе провинциальных девиц!" - мыслил Бронский, теряя нить беседы. Катя, в свою очередь, не смела взглянуть на восхищенного юношу. Если все же осмеливалась, тотчас опускала взор, словно ожегшись о синий пламень его глаз.
Однако девица успела отметить, что темно-каштановые волосы его с медным отливом были пострижены по-столичному и слегка завиты природой. Яркий румянец не сходил с белокожего лица юноши и свидетельствовал о здоровье и темпераменте. Столь же яркие, пленительного рисунка губы в зависимости от расположения Бронского то сжимались в строгую нить, то собирались ребяческим бантиком. Катя не знала, каким словом определить манящие очертания этих губ, но предчувствовала сладостную тайну.
Неизвестно, как долго бы длился монолог Давыдова о беспорядках в лесах и необходимости выловить всех разбойников, если б не известие, что стол к завтраку накрыт.
6.
Марья Алексеевна сидела у камина с томиком Гюго в руках. Базиль уехал по делам имения в губернский город, Катя гостила у Наташи Давыдовой, дворня почивала после сытного обеда. Тишина и покой были разлиты по дому. На любимом кресле Марьи Алексеевны лежала ее теплая шаль и вязанье в корзинке, а мысли дамы блуждали далеко. Бедняжка томилась в одиночестве.
Овдовев в тридцать лет, Марья Алексеевна так и живет с тех пор - вот уже семь лет - затворницей. И вовсе не память о покойном муже тому причиной. Муж ее был человек недурной, но слабый и пил запойно. Сватовство Василия Федоровича Норова до ее замужества и во вдовстве Марья Алексеевна в расчет не брала. Слава Создателю, в последние годы незадачливый жених оставил свои искания. Кабы не имение, давно бы уж удалила его от себя, но имению нужен мужской пригляд. Марья Алексеевна и хотела бы сама вести дела, но далее дома и дворни ее разумение не простиралось. Базиль принял на себя хлопоты по хозяйству, чтобы помочь ей и отблагодарить за приют, так было и до сих пор.
Жили скромно, обедов не давали, считали каждую копейку, и за ту Базиль упрекал. Имение было разорено мужем, но и теперь, по прошествии стольких лет, казалось, не приносит доходу. Стоит ей заикнуться о новом платье для Кати (ведь невеста уже!) или выезде в столицу на поиски хорошей партии, Василий Федорович становился на дыбы. И выходило, что важнее достроить новый амбар или закупить какие-то хозяйственные механизмы, а Катя пусть в старье щеголяет.
Сама она, Марья Алексеевна, давно уже махнула на себя рукой. Донашивала платья, сшитые еще в замужестве. Драгоценности, то немногое, что осталось от матушки, бережет в приданое Кате. Девочке с чем-то надобно замуж идти, раз уж так бедны. Базиль не знает о заветной шкатулке, припрятанной на черный или, напротив, светлый день, а то давно бы уже выманил все на нужды имения.
И куда что девается? Эти его дерзкие прожекты высаживания заграничных сортов пшеницы, которая, сказывали, приносит невероятную прибыль, а на деле один убыток! Или обзаведение йоркширскими свиньями, которые дохнут в здешних краях... Истинная хозяйка имения знала об этом лишь понаслышке, со слов самого прожектера. Все предприятия его потерпели фиаско и вконец разорили семью. Бедная Катя! Где ей искать жениха?
Марья Алексеевна вздохнула и, поежившись, набросила на плечи шаль. Памятью унеслась в юность, к своим семнадцати годам. Не так она мечтала выйти замуж! Могла ли помыслить тогда, безумно влюбленная, что жизнь пройдет в глуши, в тягостном одиночестве?.. Боже милостивый, как ясно все было тогда: жить для него! Каждый вздох - для него, каждая мысль - о нем. И все было возможно, перед ними раскрывался светлый путь, путь любви и самоотречения. Юной деве грезился красивый теплый дом, наполненный детскими голосами (детей будет много! - обещал он), и он рядом, всегда рядом. Сильный, надежный, любящий, заботливый... Он был таким в свои двадцать два. Рядом с ним юная Маша чувствовала себя защищенной от житейских бед и любимой, страстно любимой!
Что же случилось потом? Кому в угоду рухнуло ее счастье, ее надежды? Когда уж все решено было, батюшка вдруг воспротивился. Да так яростно, будто с кровным врагом венчалась Маша, а не с добрым соседом. Ах, они тогда жили в Москве... Семьи дружили, Маша знала Сережу с детства и, кажется, всегда любила его. Им не дали даже свидеться и объясниться. Машу спешно увезли в Петербург и там вскоре выдали замуж за Денисьева. Несчастной деве было все равно за кого идти. Не вынеся рыданий дочери, батюшка однажды обмолвился:
- Он отказался от тебя! Да, променял тебя на уличную дрянь!