Розы в декабре

хотите, я могу накрыть здесь, на кухне, стол для нас, а для вас и ваших друзей
в столовой.
Эдвард уставился на нее:
— Что вы говорите, Фиона. Разумеется, все за одним столом. Когда была жива моя
мать, так было всегда. Да и послушайте… мы накроем большой стол для стригалей
у окна. Я не хочу, чтоб вы носились с блюдами туда-сюда из кухни в столовую.
Дебби тоже привыкла есть на кухне у матери, уверяю вас. Не надо устраивать
паники из-за них. Развлечение превращается в пытку, если относиться к нему
слишком серьезно. Я пойду начищу полный котел картошки. Уж с этим-то я
справлюсь. Если меня не обманывает нюх, у вас там в печке запеканка? Правда?
Можно сделать детям колбаски. Я вчера набил немного.
— Да нет, я сделала двойную запеканку, я так часто делаю — потом доедаем на
следующий день. Я же понимаю, что вы хотите развлечь своих гостей, Эдвард.
— Ну, если эта парочка не научилась развлекаться сама по себе, зная этот дом с
детства, пусть пеняют на себя. — Он повернулся, выходя из кухни. — Да, Фиона, Дебби привезла кое-какие наряды в седельных сумках. Почему бы не
воспользоваться случаем и не надеть вашу ярко-зеленую бархатную кофточку и
красно-коричневую юбку?
Фиона так и осталась стоять. Она представить себе не могла, что Эдвард
замечает, во что она одета. Да, пожалуй, он не так-то прост. Он не разрешил ей
накрыть в столовой, но попросил одеться. Но предаваться грезам некогда. Что там
с десертом? Она хотела сделать легкие пудинги на пару, которые обожал Эдвард
(дети, разумеется, тоже, поспешно добавила она про себя), но уже явно не
успевала.
Вошла Виктория:
— Давайте покажем ей, на что мы способны по части вкусной еды, ладно, Фиона? Мы
все поможем. Мальчики кормят кур и собирают яйца.
Неожиданно послышался голос Эмери:
— Я знаю, Фиона, что вы готовили праздничный обед по поводу того, что я первый
раз встаю, но раз приехали гости, я лучше завтра отправлюсь домой. Почему бы не
покормить детей и Тамати на кухне, а мне он принесет поднос сюда. Просто
чего-нибудь перекусить.
Фиона засмеялась:
— Эдвард и слышать об этом не хочет, я знаю. Он предлагает, чтобы мы все
приоделись. Я могу послать Викторию к вам домой, она принесет это твое
роскошное гиацинтовое платье, ладно?
Фиона вернулась в кухню и услышала разговор Деборы и Эдварда: — Бедняга Эдвард… да ты стал совсем домашним. Кто бы мог представить: ты — и
чистишь картошку. И именно когда я приехала в гости.
— О, силком меня никто не заставлял. Вообще-то Фиона сейчас захватит кухню, но
гувернантки у нас на вес золота, ты же знаешь. Мне не хотелось, чтоб она стерла
себе пальцы.
— Насколько я вижу, ты научился кое-чему. А я займусь кухней с завтрашнего дня.
Ты ведь это имел в виду, когда звал меня?
Фиона подумала, что Эдвард не слышал, как она вошла, но он вдруг круто
повернулся, заметил Фиону и с усмешкой ответил Деборе: — Я сказал, любишь кататься, изволь и саночки возить.
Фиона должна была признать, что Эдвард Кэмпбелл быстро соображает. Ему не
хотелось обижать гувернантку, домохозяйку по совместительству, утверждая, что
дела далеко не так хороши. Фиона почувствовала негодование. Она тут
надрывается, тащит на себе все хозяйство, из кожи вон лезет, чтоб все было
хорошо, а Эдвард считает, что все из рук вон плохо! Хорошо же, Эдвард Кэмпбелл!
Фиона была по-женски рада, что приготовила кое-какие деликатесы.
Эдвард ушел из кухни, когда Фиона начала накрывать на большой стол, выбрав
лучшую скатерть. Дебора с удивлением смотрела на нее.
— Уж не собираетесь ли вы стелить здесь такую же скатерть, как в столовой?
— Но раз мы все будем здесь, то пусть будет празднично.
— Как это все? Вы хотите сказать, и Тамати, и Эмери, и Тиаки — все вместе?
— А что тут такого?
— Я не знаю, так ли это необходимо при гостях? Вам самой не кажется немного
странным сидеть за одним столом с маорийской семьей и гостями? Как- то неуютно, правда ведь?
Фиона спокойно взглянула на Дебору:
— Скорее странно услышать подобные разговоры в стране, считающейся одной из
самых демократичных. Эдвард относится к Манунуи как к своим близким друзьям.
Дебора побледнела:
— Это звучит как оскорбление.
— Вовсе нет. Это ваша личная проблема. Ведь именно в ваших устах “маори” звучит
как оскорбление. Надеюсь, при детях вы себе такое не позволите. Что касается
стола, то это идея Эдварда. Я предлагала накрыть на троих в столовой, но он
наотрез отказался, а это его дом.
Дебора смотрела на Фиону с явным раздражением.
— Я вас насквозь вижу. Здесь у всех гувернанток появляются странные мысли. Все
они влюбляются в Эдварда. А вы к тому же еще и умны… это ж надо придумать —притворяться, что у тебя нет расовых предубеждений.
Фиона ответила спокойно, хотя все в ней клокотало: — Это вовсе не притворство. Я так воспитана. Мне с детства внушали, что Бог
сотворил всех людей братьями. Что касается Эдварда, то вы ошибаетесь. О какой
влюбленности может идти речь? Когда я приехала сюда, он сказал мне, что у нас с
вами много общего, что вы тоже считаете его твердолобым, самонадеянным и все
такое прочее.
— Как, вы поругались? То есть, я хотела сказать, вы ссоритесь? Так бывает у
людей, давно друг друга знающих.
Фиона даже возмутилась;
— Ничего подобного. Эдвард Кэмпбелл и я… мы просто на дух друг друга не
переносим.
Дебора отличалась удивительным простодушием. Все ее чувства отражались у нее на
лице, и сейчас она выглядела очень довольной.
— Это правда? А я подумала… — Она немного истерично рассмеялась. — Я ведь
всегда… Эдвард мне всегда нравился…
— И вы считаете, что и всем он… нравится. Только не мне. Он мой хозяин. Мы с
самого начала невзлюбили друг друга; он был очень огорчен, что нанятая им
гувернантка не смогла приехать. Я ее заменила, и он затаил на меня обиду. Но мы
с ним договорились при детях не показывать виду, что антипатичны друг другу. А
сейчас мы… — Фиона запнулась. — А сейчас мы соблюдаем, так сказать, военное
перемирие, внешне даже дружелюбны. — Ей вдруг захотелось во что бы то ни стало
убедить Дебору, что Эдвард Кэмпбелл ей, Фионе, абсолютно безразличен. — Да что
тут говорить, — вставила она, — он настолько не доверяет мне, что даже слышать
не хочет о моей поездке с детьми в Ванаку и настаивает, чтоб нас сопровождала
мисс Трудингтон.
На лице Деборы одно выражение быстро вытесняло другое — изумление сменилось
восторгом. Она действительно была открытой книгой. Фиона подумала, что в этой
непосредственности что-то есть, понятно, почему к ней тянуло мужчин; во всяком
случае, на первый взгляд она действительно была очень привлекательна, но…
— Когда Эдвард сказал, что я считаю его твердолобым, — упавшим голосом
произнесла Дебора, — это было сказано от огорчения; мы тогда с ним поссорились
из-за того, что он не хотел бросить эту ужасную дорожно-строительную работу. Но
сейчас все по-другому. — И она добавила с искренним раскаянием: — Простите
меня, ради Бога, Фиона, если я обидела вас, когда брякнула, что все гувернантки
плетут сети Эдварду. Не мудрено, что и я решила, раз вы приехали из Шотландии, то у вас это же на уме. — Она улыбнулась. — Вас удивляет, что я все так
выкладываю без утайки? Я ужасно простодушна, правда? Но зла никому не желаю.
— Да, конечно, — сухо заметила Фиона, а про себя подумала, что часто люди, не
желающие зла, и причиняют его больше всех.
— Но зачем же вы сюда приехали?
Фиона решила, что лучше сказать правду.
— Честно говоря, потому, что меня бросил жених. Я должна была быть июньской
невестой. Но за три дня до свадьбы он прилетел из Африки и сообщил мне, что