Розы в декабре

нельзя понять, где озеро, где холмы, где небо, а здесь они ложились с борта на
борт и ныряли в кипящие волны ярко-сапфирового озера, и холмы купались в
золотистом свете сухого жаркого зимнего дня.
— Я смотрю, вы умираете от желания взяться за него, — со снисходительным
смешком проговорил Ангус и, уступив ей место у руля, стал давать инструкции.
Фиона с наслаждением почувствовала послушную дрожь штурвального колеса. Сердце
затрепетало от радости. Трое мужчин вошли в рубку. Увидев Фиону за рулем, Эдвард застыл от изумления. Затем сердито обрушился на шкипера: — Ты что, с ума сошел. Гас? Разве можно давать ей руль?
— А ты полагаешь, что эти рыжие волосы и сверкающие глазки вскружили мне
голову, Эдвард, так, что ли? — подмигнул шкипер. — Готов держать пари, Эдвард, что в ее рекомендациях этого нет, но ты намотай себе на ус. Она выросла на
Гебридах. Один из приходов ее отца был на берегу озера. Можно сказать, что
лодками она научилась править раньше, чем читать.
Некоторое время Эдвард Кэмпбелл молчал. Фиону поразило, с каким злорадством она
восприняла его ошеломленность.
Наконец он проговорил:
— Гас сказал “приход”. Вы что, хотите сказать, что ваш отец был…
— Да, — бросила Фиона, — он был служителем пресвитерианской церкви. До того как
я стала учительницей, я жила за городом. — Она повернулась к шкиперу. — Какой
это остров, вы говорите?
— Голубиный. Дивное место. Летом мы здесь устраиваем пикники. Наверху там
озеро. Нечто неописуемое — озеро в озере. Райское озеро. Моу-Тиму, место
прилива и отлива. Да, да, там вода поднимается и опускается, как в море. А
впереди пики Минареты и стойбище.
Эдвард вышел, потом вернулся:
— Пожалуй, последую твоему совету, шкипер. Надо же мне узнать ее получше. Вы бы
не могли оторваться от штурвала, мисс Макдоналд?
Фиона заметила, как шкипер бросил на нее и на Эдварда недоумевающий взгляд.
— Есть кое-какие вещи, которые вам необходимо знать об укладе жизни в “Бель
Ноуз”, — начал он и предложил присесть.
— У меня тоже есть несколько вопросов.
— Выкладывайте.
— Я насчет бывшей гувернантки. Где пересекаются наши обязанности? Будет ли она
вмешиваться или помогать, что в общем одно и то же. — Ей было не до
щепетильности. Эта работа едва ли продлится долго. Она уедет как можно скорее, но все равно нельзя давать Эдварду Кэмпбеллу садиться себе на шею.
— Труди не только моя бывшая гувернантка, но и любимый и уважаемый член семьи.
— Я не член семьи, но мне придется жить в семье, и я хочу четко знать свои
обязанности.
— Труди живет с нами, потому что жить где-то надо. Иногда она страшно мучается
от болей, но переносит это по-спартански. Она честна до щепетильности, аскетична, дисциплинированна, но вмешиваться в ваши школьные занятия или лезть
с непрошеными советами ей и в голову не придет. Я бы хотел, чтобы она как можно
больше проводила времени с детьми вне занятий. Она оказывает на детей с их не
очень налаженной жизнью самое благоприятное влияние. На сей счет у вас, вероятно, разные взгляды. Что касается стремления к так называемому
самовыражению, то она враг подобных крайностей…
— Я тоже не большая сторонница этого, — внезапно прервала его Фиона. — Я тоже
верю в дисциплину и любовь к детям. Они сами нуждаются в правилах и устоях, на
которые можно было бы положиться, от этого чувствуют себя более защищенными.
Кэмпбелл скрыл свое искреннее изумление за саркастической фразой: — Очень жаль, что вы не сочли нужным применить эти правила к собственному
поведению.
Фиона пропустила это высказывание мимо ушей.
— Вам придется смириться с некоторой ее старомодностью. Она несколько ребячлива
для своего возраста и носит волосы на особый манер, делая венчик из косичек
вокруг головы, отчего походит на телефонную барышню. Она носит туфли без
каблуков, шерстяные чулки и черный бархатный жакет. В каких-то вопросах она
твердолобая викторианка, в других — сущая модернистка. Впрочем, ее взгляды под
стать ее имени — Феба.
Фиона глубоко вздохнула. Кэмпбелл истолковал это как сдерживаемый смех и сухо
заметил:
— Но мы не позволяем себе смеяться ни над самой Фебой, ни над ее именем.
Фиона вспыхнула от негодования:
— Откуда вы взяли? Я вовсе не смеюсь, тем более над ее именем. Мою мать звали
Феба, и я всегда считала, что это очень красивое имя, правда, она и сама была
красивой.
Огромная волна захлестнула окно, около которого они сидели, и вода, проникшая в
щель между листом плексигласа и оконной рамой, обдала их с головы до ног. Фиона
вскочила, отряхнулась и побежала к своим вещам, вытащила твидовую куртку и плащ
в клетку клана Макдоналдов, накинула на себя, запахнула, натянула капюшон, завязала его под подбородком и бросила Кэмпбеллу: — Благодарю, ответы на прочие вопросы я постараюсь найти сама. Что бы я ни
спрашивала у вас, это приводит лишь к новым обвинениям.
Она отвернулась и стала смотреть в окно, встав одним коленом на кожаное
сиденье. Сумерки быстро сгущались, уже почти ничего не было видно. Эдвард
Кэмпбелл пожал плечами и вышел на палубу, где сидели охотники. Сквозь полутьму
Фионе с трудом удалось разглядеть белую фигуру, промелькнувшую мимо окна. Затем
она увидела темное пятно и поняла, что это отвязались собаки. Их когти
скользили и не удерживали несчастных псов на уходящей из-под лап гладкой
раскачивающейся палубе. Не долго думая Фиона откинула плексиглас, залезла с
ногами на сиденье и высунулась в оконный проем; ей удалось схватить за шкирку
пса, втащить внутрь, несмотря на визг, и бросить за спину, потому что
обернуться она не могла. Трое мужчин бросились к ней. Уступать им место было
некогда; судно вынырнуло из водных хлябей, и кромка палубы, по которой скользил
бедный пес, накренилась так, что он покатился прочь, оказавшись вне
досягаемости. Еще секунда, и его снесло бы за борт. Каким-то чудом Фиона
умудрилась вылезти на узкую полоску палубы, лечь на нее всем телом, уцепившись
одной рукой за поручни, другой поймав отчаянно визжавшего пса за задние лапы в
самый последний момент. Она вывалилась за борт и висела вместе с собакой, еле
держась. Огромная волна накрыла их, чуть не оторвав ее руку от поручней, но в
этот самый момент кто-то навалился на нее и, яростно борясь с волной, перехватил у нее собаку. Она почему-то догадалась, что это Эдвард Кэмпбелл.
Изогнувшись, он вытянул пса на палубу и бросил его в рубку. При этом его
ботинки больно врезались ей в руки. Затем он с трудом встал на колени, обхватил
ее за талию, вытянул на палубу и прижал к раме. В это время новая волна
обрушилась на них, залив с головы до ног. На помощь пришел Мардо, они вдвоем
протолкнули Фиону в рубку, и все покатились по полу. Наконец им удалось сесть.
— Что за безумие! — воскликнул Эдвард. — Я думал, вас смоет волна. И все из-за
каких-то собак. Вы что, не могли позвать нас?
Фиона отбросила мокрые пряди медных волос со лба и посмотрела на него с такой
же яростью.
— Вы б не успели. Он уже летел за борт. Откуда мне было знать, что вы стали бы
спасать… каких-то собак.
— Да уж достал бы как-нибудь. Я не меньше вас люблю собак, но во всем нужно
чувство меры. Вы могли утонуть. Собака доплывет до берега.
Фиона засмеялась:
— Я бы не утонула, Я опытный пловец. Я инструктор по плаванию.
— Но вы представления не имеете, какая холодная здесь вода, у вас бы сразу и
ноги, и руки свело. К тому же здесь чудовищная глубина. Мы бы вас никогда не
нашли. Здесь, насколько мне известно, тонули и лучшие пловцы.
Что-то в лице Кэмпбелла, какая-то затаенная боль не позволили Фионе продолжать