Ах, Париж!
— У нас вчера был такой жуткий прием, — щебетала она. — Не понимаю, почему вы не пришли.
— На ужасный прием? — поинтересовался Берти. — Вы же не желаете нам зла?
— Он не был бы ужасным, если бы вы оба приехали, — ответила Гардения.
Она совсем забыла о грубости лорда Харткорта и о том, что в субботу легла спать в слезах. Она только помнила, что эти два англичанина — ее друзья и единственные люди во всем Париже, с которыми она может позволить себе свободно беседовать.
— Ну и что же сделало его таким ужасным? — спросил лорд Харткорт своим глубоким, приятным голосом.
Гардения обернулась к нему.
— Если бы только я могла ответить на этот вопрос, — проговорила она. — Я сама спрашивала себя, что же не так, и не смогла понять. Гости были такими странными, а тетя Лили отправила меня спать очень рано, почти сразу после ужина.
— Ну уж не старайтесь убедить меня, что вы не восхищены этими галантными темноглазыми французами, расточающими комплименты направо и налево, — решил поддразнить ее Берти. — Всем женщинам нравятся французы, потому что они говорят массу лестных и необычных комплиментов.
— Да разве можно им верить?! — презрительно воскликнула Гардения. — Они звучат очень неискренне.
— А мои комплименты кажутся вам искренними? — поинтересовался Берти.
— Мне кажется, любой комплимент может привести в смущение, — ответила Гардения. — К тому же все французы на приеме были немолоды, а их вид не вызывал никакого волнения души. На ужине был один отвратительный человек. Я не выношу его.
— Кто это? — спросил Берти.
— Кажется, его звали Гозлен, — ответила Гардения. — Это уродливый толстый господин, почти лысый, весь какой-то жирный, и — вы даже не поверите — барон сказал, что нам с тетей Лили надо быть любезными с ним.
— Гозлен, вы говорите? — переспросил лорд Харткорт неожиданно резко. Гардения промолчала, догадавшись, что проявила неосторожность. — Так его звали? — продолжал настаивать он.
— Да, — с некоторым колебанием ответила Гардения. — Его звали Пьер Гозлен, но мне, кажется, не следовало бы так пренебрежительно говорить о нем. Уверена, он неплохой человек.
— Вам нет надобности притворяться перед нами, — сказал Берти, с неподражаемым изяществом щелкая кнутом. — Мы с вами соотечественники и друзья — по крайней мере я надеюсь на это, — и меня очень расстроит, если же мы не будем откровенны друг с другом в этой «лягушачьей» стране. Расскажите нам о месье Пьере Гозлене. Дальше нас ваши слова не пойдут. Мы с Вейном не болтуны.
— Я не сомневаюсь в этом, — заверила его Гардения, — но, думаю, мне не пристало отрицательно отзываться о госте тети Лили, к тому же о таком важном человеке. Это признак дурного тона и плохого воспитания.
— Почему же он такой важный? — поинтересовался лорд Харткорт.
— Не знаю, — уклончиво проговорила Гардения.
Она не собиралась рассказывать им, как перед ужином барон зашел в малую гостиную и сказал:
«Я пригласил на сегодня Пьера Гозлена. Позаботься о нем, Лили. Ты ведь знаешь, что он без ума от тебя».
«О, опять этот ужасный тип! — вскричала герцогиня. — Зачем же вы так поступили, барон! Вам известно, как он мне неприятен: он всегда страшно напивается. После его последнего визита я решила предупредить мажордома, что для месье Гозлена меня дома нет».
«Вы не посмеете этого сделать! — Слова прозвучали как приказ. — Пьер Гозлен очень важен, — продолжал барон, — он имеет для меня большое значение, и он раскаивается, совершенно искренне раскаивается в том, что его поведение доставило вам неприятности. Он объяснил мне, что в последнее время много работал и не успевал нормально поесть, поэтому вино — изумительное и очень дорогое вино, моя дорогая герцогиня, — ударило ему в голову«.
«Меня не интересуют его извинения, — раздраженно проговорила герцогиня. — Это отвратительный человечишка! Мне всегда кажется, что говорит он одно, а думает совсем другое. Ко всему, у него дряблые и потные руки».
«И все же я настаиваю, чтобы вы были полюбезнее», — бросил барон.
Его обращение с герцогиней показалось сидевшей в углу Гардении дерзким и наглым.
«А если я откажусь? — спросила герцогиня. Она стояла и, гордо вскинув голову, вызывающе смотрела на барона. В тот вечер она выглядела изумительно, мягкий полумрак гостиной скрывал желтоватый оттенок ее кожи и морщины на лице. Огромное бриллиантовое ожерелье казалось мерцающим обручем. Платье, искусно скрывавшее все недостатки, присущие ее возрасту, только подчеркивало достоинства фигуры. Как обнаружила Гардения, облачению в платье предшествовало длительное затягивание герцогини с помощью Ивонны и других горничных в корсеты и пояса, оснащенные множеством шнуровок. Барон не ответил. Герцогиня нетерпеливо постукивала атласной туфелькой, что заставляло бриллианты переливаться всеми цветами радуги. — Ну? Если я откажусь?»
Барон приблизился к ней.
«Тогда, моя дорогая Лили, — очень медленно, напрочь забыв обо всех формальностях, проговорил он, — тогда мне придется пригласить его в другой дом».
В его голосе слышалась явная угроза, и, к своему ужасу, Гардения увидела, что тетушка сжалась, как от удара.
«Нет, Генрих, нет! Ты не сделаешь этого! Я просто пошутила. Я буду любезна с месье Гозленом… Обещаю тебе».
«Вот это хорошо!» — раздался голос барона.
Не успели они вымолвить и слова, как дворецкий торжественно объявил:
«Месье Пьер Гозлен!»
Гардения сразу же поняла, почему тетушке не нравился этот человек. Он совсем не был похож на француза, обрюзгший, жирный, он скорее походил на Лягушонка из «Алисы в Стране чудес».
Он заскользил по натертому полу, схватил затянутую в белую перчатку руку тети Лили и покрыл ее поцелуями.
«Простите меня, — заговорил он по-французски. — Я прошу прощения, я падаю у ваших ног, мадам. Мой близкий друг, герр барон, сказал, что вы прощаете меня».
«Не будем говорить об этом», — успокоила его тетя Лили.
«Вы прекрасны, вы сам ангел, спустившийся с небес!» — Восторг переполнял Пьера Гозлена.
«Какой он смешной, — подумала было Гардения, но, увидев его глаза, вдруг почувствовала, будто потянуло могильным холодом, и по ее спине пробежали мурашки. — Нет, он страшный», — заключила она.
Она испытала неимоверное облегчение, когда увидела, что Пьер Гозлен сидит по правую руку тети Лили, на другом конце огромного стола.
Пил он много, но не настолько, чтобы кто-то мог сказать, что он перебрал. Гардения чувствовала, что излучаемое им зло довлеет над всеми присутствующими. Зло исходило не от его слов, а от всего его облика. «Он страшный», — не раз повторяла она про себя…
— Я встречался с месье Гозленом, — тихо говорил лорд Харткорт. — Советую вам не попадаться ему на глаза. Он неприятный, как вы говорите, субъект.
— Значит, я не ошиблась, — заключила Гардения. — У меня было такое чувство, будто в нем… есть… что-то плохое.
— Держитесь от него подальше, — предупредил ее лорд Харткорт.
— Не могу понять, почему он так нравится барону, — пробормотала Гардения, обращаясь скорее к себе, чем к своим спутникам, — но мне кажется, ему всегда нравятся странные люди.
— У вас не возникло впечатления, что они близкие друзья? — спросил лорд Харткорт. — Я имею в виду барона и месье Гозлена.
— О да, очень близкие! — воскликнула Гардения. — Мне показалось, что барон весь вечер проверял, доволен ли месье Гозлен, проявляет ли тетя Лили достаточно заботы о нем, а когда я уходила спать, то заметила, что барон во время танца остановился и передал тетю Лили Гозлену. Я тогда подумала, что это не доставит ей особого удовольствия. — Девушка замолчала, ее вновь охватило ощущение, что она сказала лишнее. Ей стало интересно, почему лорд Харткорт так заинтересовался противным, похожим на лягушку французом. — Мне не следовало бы все это вам рассказывать, — поспешно проговорила она. — Забудьте, прошу вас, забудьте мои слова.
— Конечно, все это неважно, — успокоил ее лорд Харткорт.