Картограф (СИ)

Филю пожирал изнутри адский огонь, на лбу выступил пот, и обманчиво лениво, никуда не торопясь, по щеке потекла капля. Она пробиралась к шее и закатилась за воротник. Витя крутил руль, машину то и дело заносило. Карта лежала, распластанная, на приборной доске, и смотреть на нее было больно. И все же Филя не мог не заметить, что один из нарисованных кровью домов, окружавших Караван-сарай, подписан. Готическим шрифтом нам ним было выведено «Гомункул». Что это означало, Филя не знал, только понял, что ничего хорошего.
- Витя, а кто такой Гомункул? - осторожно спросил он.
- Почем я знаю? - огрызнулся Витя. - Не отвлекай. Быстрее доедем - целее будем.
- Как скажешь, - вздохнул Филя и взял карту в руки, чтобы рассмотреть.
Караван-сарай был огромным сооружением с внутренним двором, где росли плодовые деревья. Во всяком случае, на одном из них висело яблочко. Караван-сарай был не что иное как рынок, где можно купить диковины востока - сочную золотистую курагу, сладчайший мед, сморщенные, похожие на пальчики купающихся негритят, финики, кувшины ручной работы, золотые блюда, кинжалы дамасской стали, осликов в хозяйство, переливчатый, ласковый к рукам шелк, душистую мирру, драгоценный шафран, резные шкатулки, сделанные из цельного куска красного дерева. Филя повел носом и явственно учуял запахи рынка - пьянящие, экзотические, густые. Он вздрогнул от удивления - нет, ему не показалось. Карта источала запах. Но ведь она не может пахнуть ничем, кроме как кровью, да и та, засохнув, для человеческого носа вроде уже и не существует. Наваждение, чертовщина!
Чем дольше Филя смотрел на карту, тем сильнее росло в нем удивление. Дом с надписью «Гомункул» был самой прорисованной частью карты. На крыше виднелся цветочный рисунок, у порога лежал пушистый коврик с надписью «Открыто». Буквы были такие маленькие, будто он рисовал их не пальцем, а самым тонким пером. Сверху топорщилось изогнутыми лучами огромное солнце. Оно по-разбойничьи недобро кривило рот. По краям шла рамочка в виде виноградных листов и кистей. И все это он набросал почти в темноте, при свете одной лишь свечи, а то и вовсе без света, в слепоте телесной и душевной! Филя бы не поверил сам себе, если бы не узнавал в каждой черточке, в каждой детали свой стиль. Вот хвостик у буквы «Люди» точно такой, какой он обычно выводит, когда пишет свое имя. Яблочко и то вспомнилось: он рисовал его в качестве этюда, будучи приготовишкой. Это его рука, без сомнения! Но это не его карта, он была ему нашептана, напета демоном. И она - страшный грех, который навсегда закроет ему путь в иконописцы. Права была цыганка!
От этой мысли Филю напрочь сковало. Вот оно что, цыганка! Она знала о том, что произойдет этой ночью, а он ей не поверил. Испугался поначалу и забыл. Все гадалки - плутовки, так говорила покойная матушка. Цыганам веры нет, цыгане лжецы, бедовые ребята. Нельзя допытываться у судьбы, куда она захочет вильнуть, потому что она, коварная, обязательно повернется не так, как ты ожидаешь. Цыгане умеют наступить ей на хвост, но правды никогда не скажут: им ведь что, только денежки выманить! Застращать, наврать с три короба, наплести про недругов, порчу, сглаз, привороты, а под шумок обокрасть, кошелек там срезать или часы выудить. Другого интереса у них нет. Но эта цыганка не обманула! Она видела метку злого рока на его руке, предупредила, а он не внял. Олух, и правда олух! Только уже не царя небесного, а князя подземного. Но как он мог это остановить? Ведь демон застал его врасплох, спящего. Ему бы кинуться вот из чулана и не спать до утра, а он разнюнился, развалил тело на досках и попался в сеть. Ох, и дурак!
Витя тем временем чуть ослабил хватку на руле. Погони не было. Он засвистел развеселую мелодию, но покосился на мрачного Филю и затих.
- Не думай, я тебе ее не нарочно дал, - сказал Витя извиняющимся тоном. - Они пришли, надо было как-то спасать. Кто ж знал, что ты этот...
- Кто? - резко спросил Филя. - Кто?
- Ну, картограф. Я думал, фетюк, простофиля. Ты уж прости, не разглядел. Вашего брата на улице не встретишь. У тебя и вид-то не такой, как у них бывает.
- А какой у них бывает вид?
- Разный. Скажем, нос крючком до губы или глаза черные. У одного, говорят, на щеке была бородавка пупырчатая, из нее волос торчал.
- Стало быть, надо обзавестись бородавкой?
- Зачем же? Ты и так скоро себя не узнаешь. Вот, смотри, у тебя уже прядка седая появилась. За одну ночь всего, а сколько их еще будет!
Филя быстро опустил стекло и высунулся, чтобы рассмотреть себя в зеркале. Так и есть, над левым виском волосы словно обнесло инеем. Он дернулся к ним рукой, пригладил - нет, не краска. Поседели! Он обреченно вздохнул, закрыл окно и откинулся на сиденье.
- А кто они, эти картографы? - глухо спросил Филя. Голос едва вырывался из нутра, словно кто-то невидимый накинул леску-удавку и потихоньку затягивал ее, стараясь не пугать жертву сразу до обморока.
- Картографы-то? Я, вишь, немного знаю. Только если тебе что-то приспичило разыскать - вещь, человека или дом - это к картографу. У нас их все боятся.
- Почему?
- Говорят, они могут смерть нарисовать, и тогда труба! На другой день околеешь.
- Обещаю, твою смерть я рисовать не буду.
- Э, - сказал Витя и покачал пальцем. - Не зарекайся. Кто знает, как обернется дело. Может, и нарисуешь.
И тут Филю осенило. Если картограф может искать людей, рисуя карты, значит, и Настенька найдется. Он справится сам, без полиции, теперь у него есть силы, пусть и дурные, запретные. На мгновение глупое сердце окрылилось надеждой, воспарило и тут же рухнуло назад, в угрюмые глубины. Нет, нельзя этим заниматься. Погубить душу страшно, ведь дорога к дьяволу - она без возврата, от крови не отмоешься, Бог не примет. Должен быть способ вернуть сестру и самому при этом не загубиться. Может, Витя поможет, или полиция очнется и нагрянет к крабу с обыском. Он, Филя, не обязан лезть в пекло, даже если оно перед ним и разверзлось. И все же что-то сладко пело внутри: падай, падай, я жду. Я здесь, я жажду, приди!
Пытаясь заглушить манящий голос, Филя стал вспоминать комнату за комнатой дом тетки. Блуждание мыслью по дому всегда помогало ему освободиться от нагрянувшей тоски и отдохнуть. Он вычертил в голове план особняка, расставил предметы, долго думал, куда же положить грязную собачонку и оставил ее там, где первый раз встретил. Не забыл про ковры, безделушки, занавески и даже кости - их он выводил с особым смаком.
- Ты что делаешь? Прекрати! - ткнул его локтем Витя. Да пребольно!
Филя открыл глаза и ахнул. Карта будто поплыла: по тонкому рисунку шла рябь, искажая его от середины к краям. Контур теткиного дома проступал сквозь тряпицу, разрывая абрис Караван-сарая, давя яблочко, сминая виноградные гроздья. Филя тряхнул головой, и морок рассеялся.
- Ты, пока не приехали, карту не порть! - сурово сказал Витя. - Гомункулу она нужна.
- Значит, ты все-таки знаешь, кто такой Гомункул?
- Ну да, и что с того? Я не мастак объяснять. Приедем - сам увидишь.
- Давай начистоту. Это опасно?
Витя сморщился:
- Ты что, трус? Опасно, еще бы не опасно! Тебе теперь осторожней надо быть. Когда прознают, что ты картограф, от тебя не отстанут. Мой совет, сразу ищи благодетеля. Лучше самому выбрать, чем тебя захватят силой.
Филя побледнел. Он так и представил, что его, как барана, связывают огромной веревкой и волокут прочь от родного хлева.
- А ты не можешь быть моим благодетелем? - робко спросил Филя, косясь на Витину кольчугу.
- Рад бы, да никак. У меня другой талант, я герой. Раз уж мы встретились, давай держаться вместе. А про благодетеля Гомункула спросишь, он подскажет. Для того и нужен! И у меня к нему пара вопросиков есть.
Филя вздохнул и замолчал. Мимо неслись дома, покрытые снегом тополя, березы. Дорогу перебежала старая серая кошка, и Витя вдарил по тормозам.
- Вот сука! - плюнул он. - Теперь дороги не будет.
«Во всем знак беды, - с тоской думал Филя. - Крабы, Горгоны, Гомункулы... Витязь этот шальной. Кто же знал, что город так грозен? Настенька, где ты, маленькая, что с тобой делают? Думаешь ли ты обо мне в эту самую минутку?»