Картограф (СИ)

Дверь заскрипела, вошла старушка. Ей не пришлось нагибаться - видно, когда делали этот чулан, потолок вымеряли ей по росту.
- Ты, часом, не помер? - она потрепала его по щеке, почти нежно, почти по-матерински. - Вставай, уж полдень. Хозяйка злится, тебя к себе требует.
Филя сел и огляделся. Спросонок он не мог понять, где же находится, вокруг все было незнакомое. И кто эта бабушка в шерстяном платке и домотканом платье?
- Батюшки! - вскричала старушка. - Чтой-то у тебя рука вся в крови?
Филя тупо посмотрел на руку. И правда, левая кисть была неприятно стянута корочкой запекшейся крови. «Сильно я зацепил, надо было пощадить палец», - подумал Филя, и взгляд его пал на тряпицу. Сон как рукой сняло. Он быстро схватил ее и спрятал. Никто, никто, кроме него, не должен этого видеть. Заметила ли старушка? Но она, казалось, оцепенела от вида крови и тихо подвывала от жалости, причитая и всплескивая по-беличьи худыми руками.
- Это... я тут в темноте на ножик напоролся, - брякнул Филя, смущенно оправляя ворот рубашки. - Ничего, уже зажило, мне совсем не больно.
- Какая ж темнота? - удивилась старушка. - Я почто тебе свечу дала?
- А она потухла, - простодушно сказал Филя. - Как я тут один остался, сразу же. Я полез спички искать, а там ножик. Вот он...
Ножа нигде не было. Финка с драконом, грозная, как зуб хищника, исчезла, видимо, завалившись куда-то под вонючее тряпье. Копаться в нем Филя побрезговал.
- Пойдем, мой сладенький, я тебя перевяжу, - сказала старушка, и Филя, согретый нежданной заботой, малым теленком поплелся за ней. Они добрались до кухни, где стоял пар от многочисленных кастрюль и сковородок. Старушка наполнила миску водой и погрузила туда раненую Филину руку. Палец неприятно защипало.
- Терпи! - сказала старушка, увидев, как Филя морщится. - Сейчас анисовой водкой протру.
Откуда-то из недр шкафа она вытащила штоф и откупорила его. Терпкий запах аниса ударил в ноздри, вспомнились пастилки от кашля, которыми мама любила потчевать Филю, когда у того болело горлышко. Плеснув водки на чистый кусок полотна, старушка нежно протерла ему каждый палец, мурлыча себе под нос.
У Фили кружилась голова. Ему было приятно, что есть в этом городе хоть одна живая душа, которой не все равно, что у него приключилось с рукой. И все же он хотел побыстрее остаться один, чтобы рассмотреть рисунок - тот, что он собственной кровью вывел на Витиной тряпице. Значит, это был не сон! Да не сошел ли он с ума? Говорят же, что сумасшедшие слышат голоса и повинуются им. Вот и его черед настал! Увезут в желтый дом, и тогда кто будет спасать Настеньку? Тетка? Эта бессердечная Горгона? О, злая сиротская доля!
- А поесть можно? - спросил Филя, когда старушка справилась с перевязкой. Запахи кухни душили его, и он сглатывал поминутно набегающую слюну.
- Вот, держи, только хозяйке не говори.
Старушка поставила перед ним полную миску дымящейся каши. Филя судорожно ел, обжигая язык и отфыркивая комки. Каша была масляной, сладкой, невыразимо вкусной, и он думал только об одном, можно ли попросить еще. Когда он закончил, старушка второй раз наполнила миску. Он уже ел медленнее, сосредоточенно и важно, как привык делать дома. Третью миску он опорожнил только наполовину, и остаток торопливо был унесен. Видно, за ним доест Полкан или плешивая хозяйская болонка. Внезапно Филя вспомнил, что украл из столовой колобки, но в карманах их не оказалось. Съел во сне? Догрызла мышь? Унес таинственный обладатель голоса?
Чертовщина творится, да и только. Филя встал, отряхнулся, поблагодарил старушку за завтрак, и они вместе двинулись в гостиную, где их поджидала хмурая и оттого казавшаяся еще более грузной Горгона. Она утопала в огромном плюшевом кресле с вычурными ручками, в ногах на бархатной подушке дремала та самая болонка, растопырившая лапки, как дохлая.
- Спать до обеда изволим, барин? - поинтересовалась Горгона. - Ты, да ты - она показала пальцем на Филю - пойди-ка сюда, поближе. Я тебе что сказала, утром выметайся. Времени уже час, а ты все здесь. Как это понимать?
- Не успел выместись, - сказал Филя.
- Ты мне не дерзи! - взвилась Горгона. - Молоко еще на губах не обсохло! В наше время молодежь стариков почитала, в пояс кланялась, шапки ломала. А он, видите ли, рассупонился тут и стоит фертом. Щенок!
«Опять распаляется, - подумал Филя, отступая к камину. - Сейчас еще ударит».
Но тетка лишь топнула ногой, разбудив при этом болонку, которая испуганно взвизгнула и вскочила - морда в липкой слюне, глаза в кучу. Собачка покрутилась, кусанула блох, резвившихся в чахлой шерсти и улеглась обратно как ни в чем не бывало. И захрапела, тварь такая! Филе ужасно захотелось спать, под веками будто перекатывался песок.
- Ну, я пойду тогда, - сказал он грустно. - Прощайте, тетя!
- Я тебя еще никуда не отпускала, - заявила Горгона. - В моем доме я решаю, кому когда уходить. Слушай меня, недостойный отпрыск семейства. Я приму тебя назад только с Настенькой, моей куколкой, а без нее можешь на порог не показываться. Ты меня понял, олух царя небесного?
Филя почувствовал, как гнев распирает ему ребра. Довольно оскорблений с него. Сжав покрепче кулаки, чтобы не вырвалась грубость, он коротко кивнул и направился к двери.
- И денег не дам, помни! Хоть с Настенькой, хоть без. Не дам! - неслось ему вслед.
«А мне и не надо, - злился он. - От вас я и медной полушки не возьму. С ваших денег грязь не сходит».
Старушка подсуетилась и ловко накинула ему на плечи пальто. Вне себя от глухой, едва сдерживаемой ярости, он вышел, не поблагодарив ее. Пуговицы застегнул только на улице, когда ветер забрался к нему за пазуху и принялся там баловаться. Все, теперь он остался совсем один - ни родственников, ни друзей, отрезанный ломоть. Что делать? Куда идти?
- Замерз, цуцик? - весело спросил знакомый голос.
Филя поднял глаза и увидел, что у обочины стоит автомобиль: окно приоткрыто, и из него высовывается розовощекое лицо Вити.
- Садись, - сказал Витя. - Долго же пришлось тебя ждать. Весь бензин сжег. Давай быстрее!
Филя оглянулся, бросил прощальный взгляд на теткин дом и сел в машину. Там было тепло, пахло табаком и семечками. Витя сиял улыбкой, как будто выиграл в лотерею миллион. Под правым глазом разлился могучий фингал, от уха вниз шла рваная царапина. Чисто кот! Драный, дворовый бандюга, расхититель воробьиных гнезд.
Филя улыбнулся в ответ.
- Как ты спасся? - спросил он.
- Не спрашивай, долгая история. Помяли маленько бока, но живой ушел. Они меня прижали к стене, я за камушки зацепился и вскарабкался. Один меня такой за ногу хвать, я ему по рылу галошей съездил. Перемахнул стену и ходу, а там темень, колючки со всех сторон. Вот, зацепило, - Витя показал на царапину и махнул рукой, дескать, это мелочи, забудь. - Догонять не стали, сами боятся. Я одной левой могу десятерых забороть.
Витя подумал немного, не слишком ли прихвастнул, и добавил с важностью:
- Ибо Витязь.
- Куда же мы поедем? - спросил Филя. - Я теперь официально бездомный.
- Ко мне, - сказал Витя, заводя мотор. Машина взревела, чихнула и окуталась густым паром. - Тряпочка, что я дал тебе, не потерялась?
В голосе Вити чуть слышно звенела тревога.
- Не потерялась, но я ее испортил.
- Как испортил? Порвал?!
- Нет, хуже, - и Филя протянул ему тряпицу рисунком вверх.
Гомункул
Они одновременно посмотрели на нее. Перед ними была карта, изящная и детальная. И не скажешь, что она нарисована человеческой кровью.
- Это же Караван-сарай! - закричал Витя, вырывая карту у Фили. - Едем туда.
Машина рванула с места, издав мощный рык.
- Что еще за Караван-сарай?
- Дом такой громадный, отсюда верст пять на восток. От него начинается Великий Степной Путь.
- И что мы там будем делать? - Филя задергался в кресле, как кролик в силках. Странное предчувствие охватило его.
- А ты посмотри, на карте все написано, - откликнулся Витя, зорко осматривая дорогу. Он опять ждал погони, и теперь Филя начал понимать, из-за чего весь сыр-бор. Вот из-за этой тряпицы! А теперь, когда он на ней нарисовал карту, им живым не уйти. Калмыки с них кожу сдерут - да не чулком, а кусочками, чтобы помучались подольше. Надо было заткнуть ночью уши и не обращать на искусителя никакого внимания. Поддался он, слабый, не уловки хитрой бестии, пустил в душу потоптаться! Как он смог в темноте вязкой кровью нанести такой тонкий рисунок? Да еще изобразить то, что никогда в жизни не видел! Нет, его рукой двигала нечистая сила, и теперь он расплатится сполна. А вдруг это не просто карта, а договор? Вдруг он обрек себя на вечное служение тьме, подписавшись кровью? Тьфу, тьфу, ужас-то какой!