Картограф (СИ)

- Нет, портреты рисуем. Заходи! - щедро пригласил Витя. - Посмотри, что творит. Его бы к нам собор расписывать.
- Постой-ка, - Филя живо убрал портрет и внимательно посмотрел на Веру. - Проведем эксперимент. Витя только что описал мне Валентину. Давай и ты, а потом сравним, что получилось.
- Вальку? - удивилась Вера. - А почему ее, а не меня?
- Потому что я тебя видел, а ее нет. Хочу нарисовать со слов.
- Придумали, тоже мне, забаву, - сказала Вера. - На кой черт вам Валька сдалась? Что в ней особенного?
«И эта туда же, - подумал Филя. - Как сговорились против сестры!»
- Я потом и тебя, если хочешь, нарисую, - пообещал он, и Вера расплылась в довольной улыбке. Она аккуратно присела на краешек стула, расправила на коленях юбку и отрепетированным движением завела непослушную прядку за ухо.
- Тогда давай! - сладко пропела она.
- Что давай? - спросил Филя, ожидавший описания.
- Рисуй.
- Кого?
- Меня, дурачок! Не Вальку же?
- Больная, что с нее взять! Шалопутная! - махнул рукой Витя, развернулся к стене и засвистел. Вера сняла с ноги тапок и бросила ему в спину.
- Я тебя!.. - закричал Витя, подскакивая, как ужаленный, но Филя преградил ему путь.
- Ложись обратно. Вера, ты не могла бы все-таки описать Валентину. Пожалуйста!
Вера вздохнула, как будто ее принуждали к тяжкому труду, и принялась бесцветным голосом перечислять приметы сестры. Витя то и дело вклинивался, комментировал каждое слово, сыпал бранью, а под конец запел до того громким и фальшивым голосом, что даже ничего не смысливший в музыке кот в истерике выбежал во двор.
- Заткнись! - гаркнула Вера, затыкая уши. - Шут гороховый!
- Сама такая, - сказал Витя. - Нечего было в меня тапки кидать. Шла бы ты отсюда, панель зовет.
Вера с шумом втянула воздух и схватила второй тапок. Филя перехватил ее руку, развернул к ней портрет и спросил:
- Похоже?
- Ой, вылитая! - всплеснула руками Вера, и тапок упал на пол. Филя тут же затолкал его ногами под кровать. - Дай я матери покажу!
- Сначала мне! - сказал Витя и посмотрел на портрет. - Кхм, а это кто?
С портрета смотрела невзрачная девушка: мышиные, чуть на выкате глазки нездорово блистали, нос полого расползался к щекам, брови жидко протянулись к переносице, как будто собирались туда стечь. Подбородок, скошенный и ассиметричный, выдавал склочный характер. По шее шли глубокие складки - не шея, а прямо баянные меха. Картину довершали мясистые уши, пробивавшиеся сквозь прическу.
- Это что такое? - в изумлении повторял Витя, разглядывая рисунок. - Ты кого нарисовал?
Филя достал первый портрет и подал их Вере.
- На каком из них Валентина? - спросил он.
- Вот на этом! - Вера уверенно показала на второй портрет.
- Врешь, стерва! - закричал Витя. - Вальку уродовать вздумала?
- Ничего я не вздумала! Виновата я, что ли, что ты слепой?
И они сцепились. Витя драл Верины волосы, за что был несколько раз укушен. Филя бросился между ними - насилу разнял. Витя потянулся ко второму портрету, намереваясь его разорвать, но не преуспел. Вера выхватила его и подняла над головой, с криком: «Не дам, не дам!»
- Вера, а пригласи сюда матушку! - попросил Филя. Закрадывалось нехорошее подозрение.
Варвара Михайловна явилась незамедлительно, вытирая руки о передник.
- Уделите мне, пожалуйста, пару минут. Мы тут рисуем портрет Валентины. Не могли бы вы описать ее?
- Валю? - растерянно спросила Варвара Михайловна. - А вам зачем?
- На полицию хочет работать, - сказал Витя. - Преступников будет рисовать, а пока тренируется на кошках.
- На кошках? А причем тут тогда Валя?
- Мама, это выражение такое. Темнота!
- Я ведь ничего не знаю, - пробормотала Варвара Михайловна. - Что вы от меня хотите?
- Просто опишите Валентину, - спокойно сказал Филя и поднял над листом карандаш, выражая полную боевую готовность. - Не бойтесь, говорите все, что придет в голову, я пойму.
Варвара Михайловна принялась путано излагать приметы, ее мысль скакала туда-сюда, как мячик по лестнице. То и дело она сбивалась на рассказ о детских шалостях Валентины, причитала, что на фабрике мало платят и дочь работает на износ. Филя кивал головой и мягко возвращал ее в нужное русло. Через четверть часа портрет был готов.
- Какой вы молодец! - сказала Варвара Михайловна, умиленно разглядывая работу. - Как фотографическая карточка, чудо! Можно я себе оставлю?
- Дай взглянуть, - грубо сказал Витя, подтягивая к себе портрет. - Филя, ты что, сбесился? Ты кого опять нарисовал? Кто тебя в полицию возьмет, если ты рисовать толком не умеешь? А еще картограф!
Девушка на третьем портрете была особенной. В ее чертах читался живой ум, чуть раскосые глаза горели нестерпимым огнем. Волосы, как нимб, обрамляли лицо. Об острые скулы можно было порезаться. Дело портила только заячья губа, безобразно исказившая рот.
- Ха! - сказала Вера, раскладывая на столе листы. - Все разные получились. Да, Филя, не судьба. Портреты - не твой жанр.
- Но я ведь нарисовал то, что вы описали! - возразил Филя. - Кто ж виноват, что так вышло?
- Ты хочешь сказать, мы не помним, как она выглядит? - с вызовом спросила Вера.
- Нет, но что-то тут не то.
- Вот почему я был против. Не надо было Вальку рисовать. Она этого не любит. Помните, мы фотографироваться пошли? Ты еще тогда в навозную кучу вляпалась, и мать тебя переодевала? Все получились - загляденье, одна Валька смазалась.
- А можно мне взглянуть на эту карточку? - спросил Филя.
- Не вопрос, - Витя достал с полки тяжелый альбом и бухнул его на стол. Взвилась пыль, и Вера отпрыгнула подальше. Дети на фотокарточке были тощие, но опрятно одетые. Мальчик в матроске и с корабликом в руке, младшая девочка в кружевном платье и чулочках, а вот вторую девочку было не разглядеть - всю ее фигуру закрывало слепое белое пятно.
- Фотограф сказал, дефект пленки. Переснимать не стали, денег не было, - Витя захлопнул альбом и поставил его на место. Филя озадаченно почесал в затылке.
- Как же она выглядит?
- А ты что, еще не видел ее? - поразилась Вера.
- Представь себе, нет! Вчера ночью застал ее в кухне, так было темно, и она быстро убежала.
- Она всегда была стеснительной, - сказала Варвара Михайловна. - Пряталась от людей. Только меня не боялась. Бывало, оставлю ее одну, она нашкодит - в опару ручками залезет или ополовник за печку уронит - так просит: только батюшке не говори. Очень боялась порки. Он приходит, она шмыг в сени и там сидит - холод ли, жара ли. Пока он не уйдет спать, не показывалась.
- Валька у нас с причудами, - резюмировал Витя.
- А как же она на фабрике работает? Там же кругом люди.
- Она в особом цеху, в золотошвейном, - сказал Витя. - Ткет полотно для царских нужд. Гобалины там всякие, габардины.
- Гобелены, придурок! - сказала Вера и сплюнула.
- Верочка, ты что творишь? Нельзя плеваться! - возмутилась Варвара Михайловна.
- Сил моих больше нет терпеть этого неуча, - и Вера вышла из комнаты, гордо задрав нос. Мать неодобрительно покачала головой, а Витя блаженно развалился на кровати, как будто его только что отпустила зубная боль.
Филя разложил портреты на столе и хорошенько всмотрелся. Сомнений не было, он изобразил три разных лица, между которыми не наблюдалось даже мимолетного сходства. Больше всего ему нравился Витин вариант: от него веяло ржаным теплом, как от краюхи только что испеченного хлеба. В этом была загадка, и Филя вознамерился ее разгадать. Под желудком защекотало, по ногам побежали мурашки - сегодня же, сегодня же ночью он все выяснит.
Настал вечер. Лягушка, утомленная тренировками, без сил спала на боку, подложив лапки под голову. Белое пузико ходило ходуном. Витя от нечего делать начищал стрелу - она уже и без того сияла зеркальным блеском, ослепнуть можно, а он не унимался, тер и тер шершавой тряпкой, поплевывал и снова тер.