Предшественница

Потом пустота, и я с криком просыпаюсь.
Кэрол кивает: это нормально. Совершенно нормально. Вообще-то это даже хороший признак.
Даже в покое гостиной, где Кэрол принимает пациентов, меня все еще трясет. С улицы слышно газонокосилку.
Что в нем хорошего? тупо спрашиваю я.
Кэрол снова кивает. Она часто кивает, почти на все мои слова, как будто хочет показать, что в принципе на вопросы клиентов не отвечает, но для меня, уж так и быть, исключение сделает. Ведь я так хорошо работаю, делаю такие замечательные успехи, возможно, даже готова оставить случившееся в прошлом, как она повторяет в конце каждого сеанса. Кэрол мне рекомендовали в полиции, значит, она хороший специалист, хотя, если честно, лучше бы они там поймали сволочь, которая к нам залезла, а не раздавали направления к психотерапевту.
Кэрол продолжает: нож у вас в руке может указывать на то, что ваше подсознание стремится взять произошедшее под контроль.
Правда? спрашиваю я, подбирая под себя ноги. Я хоть и разулась, но все равно не уверена, что так можно, – диван у Кэрол девственно чистый, впрочем, за пятьдесят фунтов за сеанс можно позволить себе небольшую вольность. Я спрашиваю: то самое подсознание, которое решило, что мне следует забыть все, что было после того, как я отдала грабителям сотовый? А может, оно мне так говорит, какая я была дура, что не держала у кровати нож?
Можно и так истолковать, Эмма, отвечает Кэрол. Но мне кажется, что пользы от этого будет не много. Жертвы нападения часто винят в произошедшем себя, хотя закон нарушили не они, а те, кто на них напал.
Меня, добавляет она, интересуют не столько обстоятельства ограбления, сколько процесс выздоровления. С этой точки зрения это значительный шаг вперед. В последних воспоминаниях вы обороняетесь – вините грабителей, а не себя. Отказываетесь быть жертвой.
Но я ведь и есть жертва, говорю. Этого ничто не изменит.
Есть? тихо спрашивает Кэрол. Или была?
После затянувшейся, многозначительной паузы – «терапевтического пространства», как порой называет (довольно глупо) Кэрол обычную тишину, – она ненавязчиво интересуется: а что Саймон? Как у него дела?
Старается, говорю.
Это можно понять двояко, поэтому я поясняю: он старается изо всех сил. Без конца заваривает мне чай и сочувствует. Словно винит себя за то, что его не было рядом. Думает, наверное, что смог бы справиться с обоими взломщиками и взять их под гражданский арест. Хотя на самом деле его, наверное, пырнули бы ножом. Или стали бы выпытывать ПИН-коды от карточек.
Кэрол мягко говорит: Эмма, в обществе… приняты некие стереотипы о мужественности. Если мужчина им не соответствует, то ощущает страх и неуверенность.
На этот раз молчание длится целую минуту.
Полноценно есть получается? спрашивает она наконец.
Я зачем-то призналась Кэрол, что у меня было расстройство приема пищи. Ну, слово было не совсем годится, поскольку каждый, кто с этим сталкивался, знает, что расстройство питания никогда не проходит. Стоит пережить встряску или потерять контроль над жизнью, как оно возвращается.
Сай заставляет меня есть, говорю, все хорошо.
О том, что иногда я пачкаю тарелку и кладу ее в раковину, чтобы Саймон думал, что я поела, когда я не поела, я молчу. Как и о том, что иногда, после того как мы пообедаем не дома, я сую два пальца в рот. Некоторые моменты в моей жизни не обсуждаются. На самом деле мне нравилось, как Саймон ухаживает за мной, когда я больна. Но вот проблема – когда я не больна, его внимание и забота сводят меня с ума.
Я ничего не делала, вдруг говорю я. Когда они влезли. Вот я чего не понимаю. Меня ведь просто трясло от адреналина. Тут ведь или драться надо было, или бежать, правда? А я ни того не сделала, ни другого. Ничего не сделала.
Беспричинно расплакавшись, я хватаю декоративную подушку и прижимаю ее к груди, словно, сдавливая ее, я выдавливаю душу из этой погани.
Нет, кое-что вы все-таки сделали, говорит она. Вы «притворились мертвой». Это нормальное инстинктивное поведение. Как у кроликов или зайцев: кролики бегут, зайцы припадают к земле. В таких ситуациях не бывает правильных и неправильных реакций, никаких «что, если…». Что случилось, то случилось.
Она пододвигает ко мне через кофейный столик пачку салфеток. Эмма, я хотела бы опробовать еще один способ, говорит она, когда я высмаркиваюсь.
Какой? тупо спрашиваю я. Только не гипноз. Я же сразу сказала, что на это не пойду.
Кэрол качает головой. Это называется ДПДГ, десенсибилизация и переработка движением глаз. Поначалу процесс может показаться немного странным, но на самом деле он очень простой. Я сяду рядом и буду водить пальцами из стороны в сторону у вас перед лицом. И я хочу, чтобы вы следили за ними, мысленно переживая травматический эпизод.
А смысл? недоверчиво спрашиваю я.
Сказать по правде, говорит она, мы точно не знаем, как работает ДПДГ. Однако эта методика помогает справиться с переживаниями и дать случившемуся адекватную оценку. Особенно она полезна в тех случаях, когда человек не может вспомнить подробностей случившегося. Вы готовы попробовать?
Давайте, пожимаю плечами я.
Кэрол придвигает кресло, оказывается в двух шагах от меня и поднимает два пальца.
Она говорит: сосредоточьтесь на зрительном образе в самом начале ограбления. Но пока что остановите его. Как на стоп-кадре.
Она начинает водить пальцами из стороны в сторону. Я послушно слежу за ними. Вот так, Эмма, говорит Кэрол, а теперь начинайте «воспроизведение». Вспомните свои ощущения.
Поначалу сосредоточиться трудно, но, привыкнув, я понимаю, что могу собраться и проиграть в голове ночь ограбления.
Глухой стук в гостиной.
Шаги.
Шепот.
Встаю с кровати.
Дверь распахивается. Перед моим лицом нож…
Дышите глубоко, бормочет Кэрол, как мы упражнялись.
Два, три глубоких вдоха. Встаю с кровати…
Нож. Взломщики. Они коротко и бурно спорят: смотаться, раз я здесь? Или все же ограбить квартиру? Тот, что постарше, с ножом, указывает на меня.
Худышка. Что она сделает?
Дышите, Эмма. Дышите, руководит Кэрол.
Он приставляет нож к моей ключице. А если рыпнется, мы ее порежем, лады?
Нет, в панике вскрикиваю я. Не могу, простите.
Кэрол отстраняется. У вас прекрасно получилось, Эмма. Вы молодец.
Я продолжаю глубоко дышать, прихожу в себя. По опыту предыдущих сеансов я знаю, что теперь нарушить молчание предстоит мне. Но говорить про ограбление я больше не хочу.
Мы, кажется, нашли новое жилье, говорю я.
Правда? Тон Кэрол, как обычно, нейтрален.
Квартира у Саймона в ужасном районе. А я тут еще ухудшила криминальную статистику. Бьюсь об заклад, соседи меня ненавидят. Я им, наверное, цены на жилье процентов на пять снизила.
Я уверена, Эмма, они вас не ненавидят, говорит она.
Я сую рукав свитера в рот и сосу. Кажется, старая привычка вернулась. Я говорю: да, переезд – это признание поражения, но я там больше жить не могу. В полиции сказали, что такие взломщики могут вернуться. Начинают чувствовать власть над тобой: вроде как ты теперь принадлежишь им.
Вы им не принадлежите, тихо говорит Кэрол. Вы принадлежите самой себе, Эмма, а переезд – вовсе не поражение. Как раз наоборот, это признак того, что вы сами решаете за себя. Вы – хозяйка своей жизни. Понимаю, вам сейчас тяжело, однако такие травмы преодолеваются. Просто на это нужно время.
Она смотрит на часы. Отличная поработали, Эмма. Сегодня вы сделали настоящие успехи. Увидимся в это же время через неделю?
Сейчас: Джейн
30. Какое утверждение более всего применимо к вашим последним отношениям с другим человеком?
☉ Скорее дружеские, чем любовные
☉ Легкие и приятные
☉ Близкие и глубокие