Не прикасайся! (СИ)

 Раздается задорный смех, хотя многие их этих девчонок прекрасно знают, что я не шучу. 
 - А теперь зачет по прыжкам. Все, поехали. Лутц! 
 Единственный способ воспринимать их как солдатиков на игрушечном поле боя  -  смотреть на технику. Забить на красоту, на милоту, на счастливые детские глаза и слезы-сопли после какой-нибудь неудачи, оставить сантименты Лизавете. Только высота прыжка, галки недокрута, пролетность, сила, заходы-выезды. Единственный способ сохранить их как спортсменок  -  не привязываться. 
 С остальным должны помогать родители. А у некоторых их нет. 
Настасья
 - Ты поздно, - говорит отец, когда я вхожу в дом. 
 - Я гуляла. 
 - Далеко? 
 - По магазинам. Покупала спортивную форму и... так, всякие мелочи. 
 - Скажи-ка мне, Настасья, за что звонил и извинялся Сергей Крестовский? Что за проблема с тренером? 
 - Ничего, - поспешно отвечаю я. 
 - Врешь. 
 - Нет. Ничего особенного. Тренер отошла, время аренды закончилось, и я помешала репетиции шоу. Сергей Олегович звонил, извинился и заменил тренера. 
 - Почему ты не сказала мне? 
 - Потому что мне почти двадцать, пора решать хоть какие-то проблемы самостоятельно. Особенно если это всего лишь невозможность посмотреть на часы. 
 - Что-нибудь купила?  -  Папа меняет тему, а значит, злится. 
 Но мне все равно придется сказать ему о Никите: Макс обязан будет сообщить, это же вопросы безопасности. Бедного парня еще наверняка ждет проверка: откуда, чем живет, кто родители, не представляет ли угрозы единственный человек, запавший на такую, как я. 
 - Меня позвал на свидание один парень. На каток. Мы договорились пойти в субботу. 
 - Где ты с ним познакомилась?  -  после долгой паузы спрашивает отец. 
 - В «Элит» после тренировки, в кафе. Он угостил меня лимонадом. 
 - И что это за парень? Как он выглядит? 
 Я морщусь. 
 - Папа, я не знаю, как он выглядит. По общению очень милый. Спроси Макса, он видел его мельком, когда Никита провожал меня до машины. 
 - И зачем этому Никите приглашать тебя на свидание? 
 Мне хочется психануть. Бросить в отца ботинком, раскричаться, что я взрослая и имею право строить свою жизнь так, как хочется. Что необязательно напоминать об инвалидности и намекать, что ни один нормальный мужик на меня не посмотрит. 
 Но все это имело бы смысл, если бы я могла себя обеспечить. В тринадцать, живя за счет родителей, можно бунтовать, прикрываясь подростковым кризисом. В двадцать можно пойти в задницу и работать самой, но для меня этот вариант давно потерян. Папа не забудет об этом напомнить. 
 - Может, я ему просто понравилась? 
  - Пусть сбросит свои данные. Проверю. 
 - А можно без этого?  -  спрашиваю я, но надежды совсем нет. 
 - Нельзя, - отрезает отец. 
 - Я не замуж собираюсь. А на каток. Я четыре года общалась только с тобой, Вовой и Ксюшей, даже Даня ко мне не заходит, можно мне хоть на час в неделю погулять с кем-то не из охраны? 
 - Когда я получу подтверждение, что этот Никита увивается за тобой не потому что у тебя потенциальное многомиллионное наследство  -  да. 
 - Знаешь, - все-таки не выдерживаю я, - даже если я нафиг не сдалась и Никите хочется только денег, я все равно пойду с ним кататься. Потому что других вариантов у меня просто нет. Кого-то хотя бы деньги привлекают... некоторых даже миллионы не стимулируют на то, чтобы со мной поговорить. 
- Настасья!  -  прикрикивает отец. 
 Я, как миллион раз в детстве, пролетаю мимо него к лестнице, чтобы подняться в свою комнату. Сейчас я делаю это в абсолютной темноте, но с легкостью и уверенностью: дом  -  одно из немногих мест, где я почти не чувствую себя слепой. 
 А еще на моей двери есть замок, и отец не может, как в детстве, ввалиться в комнату и заставить меня говорить с ним. Хотя у него, конечно, есть ключ, но повод недостаточно веский, чтобы за ним идти. Слушая щелчки замка, я чувствую себя немного лучше. 
 - Настасья! 
 Тяжелые шаги отца приближаются. Он стучит в дверь, а я переодеваюсь, стараясь оставаться холодной и спокойной. Это не первый наш спор, но первый по такому поводу. Мне казалось, отец будет счастлив, что я решила высунуть нос из норки и пообщаться с миром. Он ведь этого хотел, силой приводя на каток. 
  - Настасья, открой дверь! 
 - Пап, уйди, пожалуйста, я очень устала. 
 Я хочу примерить покупки, но рядом нет никого, кто бы сказал идет мне новая форма или нет, ровно ли сидят тайтсы и не выбился ли ярлычок из-под лонгслива. 
 - Никуда я не уйду, пока ты мне не дашь контакты этого человека. 
 - Папа, со мной всегда Макс! Ты специально пугаешь единственного парня, который решил со мной погулять? Да он сбежит не потому что я слепая, а потому что у меня отец  -  параноик! Еще с ружьем его встреть! 
 - И встречу! Если надо будет! 
 Папа включает свой любимый ласковый голос: 
 - Насть... ну ты ведь умная девочка, ты все понимаешь... 
 Я не выдерживаю. Застегиваю домашнюю рубашку и распахиваю дверь. Даже могу представить себе выражение лица папы, а если напрягусь, то добавлю на сохраненный в памяти смутный образ морщинок, которые непременно появились за четыре года. 
 - Я все понимаю. Нормальный парень в здравом уме не влюбится в слепую. Не станет приглашать ее на свидание, не женится, не заведет с ней детей. Скорее всего, у Никиты есть какие-то мотивы или комплексы, которые толкнули его подойти ко мне. Возможно он действительно знает, кто я и хочет подобраться поближе к деньгам. Я вот это вот все прекрасно понимаю. 
 Перевожу дух. Все это сказано холодным, равнодушным голосом, полным понимания и спокойствия, но на самом деле осознавать это, а тем более произносить вслух, больно. 
 - И еще я понимаю, что ты не можешь всю жизнь держать меня под охраной и отпугивать тех, кому нужны наши деньги. Рано или поздно придется выбрать хорошего парня и... да, платить ему за видимость семьи с Анастасией Никольской. Ну, или я доживу лет до пятидесяти у тебя и Вовы под крылом, а потом отправлюсь в интернат. Какой-нибудь, безусловно, пафосный и дорогой, но не уверена, что это прямо круче фейковой семьи. Так это я к чему: я просто хочу погулять с новым знакомым. Он может оказаться тысячу раз авантюристом со страстью к баблу, но ты меня вообще слышишь? Я. Просто. Хочу. Погулять. С кем-нибудь кроме Макса. Это что, слишком много?! 
 Захлопываю дверь снова и забираюсь под одеяло. Даже смешно: когда мне грустно, я все еще укрываюсь пледом с головой, хотя теперь в этом нет никакого смысла. Я жду, что отец будет и дальше упрямиться, но он еще некоторое время стоит у моей двери, а потом уходит. 
 Мне жалко его, от жалости на глазах выступают слезы. Жаль, что в его жизни случилась я. Он неплохой человек. Своеобразный, ну а разве может быть иначе? У него был счастливый брак. Старший сын  -  гордость, опора семейного бизнеса. Младший  -  обаятельный оболтус, пока еще с ветром в голове, но в двадцать с хвостиком странно ждать от парня из числа золотой молодежи гиперответственности. 
 А потом случилась я. Непредвиденное обстоятельство, случайный ребенок, сумасбродное решение «буду рожать, хочу девочку». Семь месяцев ада для мамы, смерть в тот же час, когда я родилась. Несколько лет отец пил и вся семья держалась на Вовке, потом тоска по маме утихла, в жизни папы появилась возлюбленная, какая-то Данькина учительница. 
  Я думала: вот буду тренироваться, выйду в юниоры, пролезу в призеры этапов гран-при, потом, может, в финал войду, на следующий год во взрослые. Буду приносить медали, буду представлять страну... и висящая надо мной вина за маму чуть поблекнет. Червячок внутри скажет: отработала. Не зря выжила именно ты, хоть медалей с тебя поиметь. 
 Вот только случилось как случилось, и для отца моя слепота  -  очередное напоминание, что лучше бы двадцать лет назад все повернулось иначе. 
 Мне не хватает рядом брата. Первые годы жизни я провела рядом с ним, он обо мне заботился, он был рядом. Да и потом Вовка был моим лучшим другом. У него семья, куча детей, бизнес по всей Европе, большой дом в Лондоне. А я малодушно мечтаю, чтобы он вернулся и снова гулял со мной по центру города и кормил мороженым, описывая все, что видит вокруг.