Не прикасайся! (СИ)
- Ксюха! Вовка! Вы приехали!
- О, - слышу голос брата, - малая. А я думаю: где ты ходишь?
Тучи над головой рассеиваются, а дышать становится чуть-чуть, но легче. Я получаю порцию крепких объятий старшего брата и, впервые за много месяцев, чувствую себя в безопасности. С тех пор, как Вовка с семьей уехали в Англию, дома стало совсем тоскливо.
- Вы надолго? - спрашиваю я.
Брат смеется.
- Что, уже хочешь выставить? На лето привез детей.
- Представляешь? - фыркает Ксюша. - Я ною, что достали дожди и серость Лондона, мечтаю о солнышке, а вместо Мальдив получаю среднюю полосу России!
- Да ты прямо с тираном живешь, - улыбаюсь я.
Я обнимаюсь и с ней, а потом тискаю детей. Старшие, Маша и Дима, покорно ждут, пока я как следует их ощупаю, а мелкая Лиза хихикает и уворачивается. Она так выросла! И отрастила два смешных хвостика.
- Так, раздаю всем указания. Дима, Маша - вас пригласили на день варенья Серебровы, собирайтесь, вас отвезет папа. Лиза сейчас у меня будет спать. А мы с Настюхой будем общаться. Да, и я официально заявляю, что готова продать душу за слойку со сгущенкой и бутылку «Ессентуков»! Вов, купи, пожалуйста, по дороге.
- Давай я скажу экономке? - предлагаю я.
- Нет, я хочу, чтобы муж привез.
Сейчас я могу представить себе, как Ксюха забавно морщит нос. Интересно, у нее все еще вишневые волосы? А еще она хотела татуировку... как же давно они уехали!
Папа куда-то уходит, наверное, оставляет идею меня воспитывать при всех, и отправляется на работу. Лиза что-то напевает себе под нос, а вот остальные подозрительно молчат.
- Вы там целуетесь, что ли? - спрашиваю я.
- Нет, - Ксюха смеется, - я причесываю Диму, а он недовольно сопит.
- Ну, ма-а-а-ам...
- Не мамкай. Все, взяли папу - и понесли к машине. С утра пробки, весь город собрался на работу. Если просидите дома еще немного, поедете на метро. Настюш, зайка, а ты мне капучино не сделаешь?
Я знаю, зачем Ксюха об этом просит, и внутри все отдается приятным теплом. Достать чашку, нажать кнопку на кофемашине и дождаться звукового сигнала сможет даже трехлетняя Лиза. Но просьба, озвученная будничным тоном, занятой детьми и мужем Ксюхой, не выделяет меня среди остального народа в доме. Дима и Маша собираются в гости и бурно обсуждают, что купить в подарок, Вовка отбирает у Лизы крем для обуви, который она так и норовит облизать, Ксюха распаковывает вещи, умывает детей и совсем не успевает сделать кофе, который ей варю я.
На самом деле, конечно, она просит меня об этом, чтобы я не чувствовала себя беспомощной. Ей всегда удается создать ощущение того, что я совсем не нуждаюсь в няньке и помощи. В один день ты бесцельно слоняешься по дому, потому что Макс отпросился к зубному, а без него тебе запрещено даже в сад выходить. А в другой приезжает Ксюха, и ты уже выполняешь ее поручения или помогаешь с детьми. Папа желает мне добра, я знаю, но на самом деле я чувствую себя живой только во втором случае.
- Сейчас я уложу Лизу, - говорит Ксюша, когда закрывает дверь за Вовой и старшими детьми, - и мы поболтаем. Ладно?
Я ставлю на стол ее кофе и киваю, но, наверное, у меня на лице написана вся гамма эмоций. А тело еще не отошло от прошедшей ночи, и руки слегка подрагивают, когда я вспоминаю Крестовского.
- Насть, у тебя все хорошо? - спрашивает Ксюша. - Ты бледная и какая-то потерянная.
- Я...
Не хочу врать. Имею я право не врать единственному человеку, которого могу назвать другом?
Но не могу. Даже ей не могу рассказать о том, что случилось. Хоть и знаю, что Ксюша поддержит, не станет осуждать или бежать к Крестовскому с разборками и претензиями. Просто обнимет и скажет, что никакая я не дура, и что имею право на любовь, а секс вообще полезен для здоровья. И что парень у меня обязательно появится, непременно принц, прямиком из фантазий. А Крестовский дурак, который не стоит и мизинца.
Она все это скажет, а я сделаю вид, что поверила, и буду наслаждаться теплом, которого никогда не увидеть от папы.
Но не могу. Хочу сохранить воспоминания о ночи, оставить их только себе. Запереть за семью печатями чувства и просто отключиться. А потом проснуться, и вспомнить только хорошее. Поцелуи, объятия, накатившую нежность и обиду на то, что увидеть его не могу, а коснуться боюсь. Забыть изматывающее напряжение, доводящие до болезненного исступления ласки и контрольный выстрел: холодное равнодушное «можете забирать».
Мы сидим у меня, болтаем обо всякой ерунде, но в воздухе висит напряжение. Ксюха привычными неторопливыми движениями заплетает мне волосы. Это ее успокаивает, благо жертв для такого антистресса много: у всех ее детей длинные волосы.
- Почему мужики такие сволочи? - вздыхаю я.
- Потому что они дураки. И не ценят то хорошее, что имеют. Не все, конечно. Но поверь, даже самый классный мужик периодически бесит так, что хочется закопать его на заднем дворе.
- И моего брата?
- Ой, твоего брата - особенно!
- Что мешает?
- Копать лень, - отвечает Ксюха, и мы смеемся.
- Ты его любишь?
- Конечно. Твой брат - особая история.
- А как понять, что вот этот мужчина - особая история, а вон тот - не особая.
Мне кажется, сейчас Ксюша смотрит на меня с подозрением, и я прикусываю язык в испуге, что сказала лишнего. Не хочу говорить об Алексе, не сейчас.
- Настюш, тебе плохо? - наконец спрашивает Ксюша - Ты же помнишь, что можешь обратиться ко мне с любой бедой?
- Конечно. - Я улыбаюсь. - Помню. Не волнуйся. Я в порядке, просто я...
Молчи! Молчи, Настасья, заткнись немедленно!
- Я провела кое с кем ночь. Ну, так... по-настоящему. Только между нами ничего быть не может, и... мне немного обидно. Что нет даже шанса на хотя бы частичку того, что есть у других.
Но не жалею о том, что сдалась.
Я жалею только об одном: что сорвалась. Сказала много лишнего, разрыдалась, как ребенок, подставила уязвимое место. Теперь в него будет легко ударить, и даже если Алекс не решится, я все равно буду этого удара ждать. Нет ничего унизительнее, чем чувствовать себя съежившимся зверьком под прицелом беспощадного охотника.
- Настюш... - Ксюша продолжает гладить меня по голове. - А поехали с нами?
- Что? - Я приподнимаюсь.
- А что? Зачем тебе здесь сидеть? Борис Васильевич все время на работе, а охранник разве компания? Поехали! Будем с тобой вместе куковать в Лондоне. Заниматься детьми, ходить на всякие концерты. Опять же, разгрузим Женю. Ему Лизку, а тебя с Машей и Димкой, пока я работаю. И каток тебе найдем, если захочешь. И кучу занятий. Настюш... поехали? Зачем тебе здесь мучиться? Уедешь подальше, и сразу полегчает. Как только его не будешь видеть...
Я морщусь. Она знает! Они все знают, это невозможно скрыть, я - как открытая книга. Только мне кажется, что содержание загадочное и сложное. А на самом деле вся душа чуть сложнее букваря.
- Не думала, что это так заметно.
- Мужчинам, возможно. Но я же помню тебя, помню твой клуб, тренировки, тренера вашего помню. И взгляды... и когда Борис Васильевич сказал, что ты вернулась к нему на лед, Настюш, честно, я чуть с ума не сошла от беспокойства за тебя! Ты напрасно хоронишь будущее. Ты красотка, настоящая, умная девочка, веселая, отношений будет еще море! Но... мне страшно за тебя, понимаешь? Чем ближе ты к нему, тем больнее. Поверь, я знаю, о чем говорю. Поехали с нами! Тебе станет легче.
Станет ли? Время, говорят, лечит. А лечит ли расстояние? Если я окажусь в нескольких часах лета, за кучей границ, от Крестовского, станет ли мне легче? Смогу ли я дышать, открывать по утрам глаза, без надежды, что повторяющийся из раза в раз кошмар все же не сбылся?
Смогу ли начать новую жизнь вдали от напоминаний о маме, об аварии, о не случившейся карьере. Не заслуженной нежности и непрошенной любви?