Не прикасайся! (СИ)

 На миг я готова сказать «да!». На долгий миг желание очутиться как можно дальше от Крестовского берет верх над всеми прочими. И я не думаю, представляя себя в саду лондонского дома брата, о том, что куда бы я ни уехала, воспоминания останутся со мной. Они такие яркие, что мне кажется, будто мужские руки и сейчас скользят по телу, распаляя внутри нестерпимый болезненный жар. 
Но, может, со временем они утихнут? 
 - Подумай, хорошо? Я не буду тебя торопить, Настюш. Просто подумай. Я тебе обещаю, будет весело и интересно. 
 - Хорошо, - улыбаюсь я.  -  Подумаю. 
 Удивительно, но вдруг становится легче. Словно я получаю путь к отступлению. Стена за спиной, тупик, в котором у меня не было иных вариантов, кроме как сражаться на смерть, падает, открывая новую дорогу. Ведь это так просто: собрать чемодан  -  и сбежать! В новую жизнь, в новый дом... смотреть на чужую семью, чужое счастье, возиться с племянниками, понимая, что появление у меня собственных детей  -  нечто сродни фантастике. 
 - Мне не хочется сдаваться, - говорю я.  -  Сбежать, не попробовав выстоять. 
 - За что стоять? 
 Вопрос риторический. Я понятия не имею, но все же чувствую, что бежать  -  совсем не выход. 
 Когда вечером все собираются за столом, чтобы обсудить новости, я, ссылаясь на головную боль, быстро заканчиваю с горячим и ухожу наверх. Знаю, что, едва дверь моей спальни захлопнется, отец обсудит с Вовой и Ксюшей интервью, а потом они дружно целый час будут его смотреть и потом до ночи решать, что со мной делать. Но плевать, почему-то теперь осуждение заботит меня немного меньше, чем утром. А когда давала интервью, вообще не заботило. 
 Оставшись одна, я набираю номер Лены Азаровой. В омуте собственных страданий я почти забыла о девочке, которой тоже могла выйти боком моя выходка. 
 - Привет, Лен. Это Настасья Никольская. Я хотела узнать, как у тебя все прошло. Знаю, что Крестовский не одобрил платье... он не сильно на тебя разозлился? 
 - Не знаю, - вздыхает Азарова. 
 По голосу все понятно. У меня сжимается сердце от жалости к бедной девчонке: что он ей наговорил?! 
 - Лен, послушай, Алекс  -  сложный человек. Дело не в тебе, просто я немного... нанесла ему болезненный удар по репутации. 
 - Я видела передачу. Насть... можно кое-что спросить? 
 - Конечно. 
 - Я хочу домой. Это будет предательством, если я скажу родителям, что не могу остаться в «Элит» и хочу закончить с фигуркой? 
 Я тяжело вздыхаю. Предательство? Мы все боимся кого-то предать или подвести. Родителей, которые вложили в тренировки миллионы. Тренера, который живет с нами на катке. Фанатов, которые мечтают о наших победах. Постоянный страх, напряжение, сомнения. Почему таким, как Лена их еще и добавляют, словно хотят проверить, когда стальная девочка сломается? 
 - Это зависит от того, почему ты хочешь уйти. Ты сама хочешь завершения карьеры? Тебе невыносимо оставаться, кататься? Хочешь свободы, жизни без ограничений, тренировок и прокатов? 
 Лена долго молчит. И я знаю ответ, а еще знаю, что могу ей помочь. 
 - Я просто не хочу, чтобы маме с папой было так тяжело. И... не знаю, разве карьера стоит того, чтобы так рисковать? Мне нравится кататься, но не нравится чувствовать себя... не знаю. Мне кажется, что если я не отобью вложения, то всех кругом разочарую. И я нервничаю! Коленки трясутся, даже когда просто выхожу на лед! 
 - Лен, мы решим с тобой вопросы с платьем и всем остальным, ладно? 
 - Как? 
 - Я смогу убедить Крестовского, что он не прав. Поверь, Алекс ляпнул все это на эмоциях. Он расчетлив и не дурак, я смогу донести, что для победы важно забыть о личных неприязнях и использовать все варианты. Давай ты не станешь торопиться, хорошо? За обучение уже внесена оплата, Крестовский ее не вернет. С платьем вопрос решим  -  и ты сможешь выступать хотя бы первые полгода, а там посмотрим, ладно? 
 - Ладно, - вздыхает Азарова.  -  Спасибо тебе, Насть. Прости, что ною, я ведь никого не знаю здесь. 
 - Ной на здоровье, - улыбаюсь я. 
 Потом, когда мы заканчиваем болтать обо всякой ерунде и договариваемся погулять, когда у Лены будет выходной, я долго сижу в комнате, жду, когда папа поднимется в кабинет, чтобы, по обыкновению, записать в планер новые задачи на завтра. Сегодня он особенно долго собирается это делать, потому что общается с Вовкой и Ксюхой. Но, наконец, я слышу, как хлопает его дверь. 
 Никогда еще перед разговором с отцом мне не было так страшно! Коленки подгибаются от одной мысли о том, во что я ввязываюсь, но это и означает сражаться. За любовь сражаться бессмысленно, да и не с кем. Но есть еще кое-что. 
 - Можно?  -  заглядываю в кабинет. 
 Черт, слово «заглядываю» - совершенно идиотское! Забавно употреблять в отношении себя такие слова как «посмотрим» или «взгляни». Мне бы больше подошло что-то вроде... «просовываю голову между дверью и косяком и делаю вид, что смотрю на отца». Но это слишком длинно и глупо. 
 - Заходи. 
 У папы усталый голос. Но ругать меня, кажется, сегодня не станут. Набирая в грудь воздуха, я на одном дыхании выпаливаю: 
 - Папа... я никогда и ни о чем тебя не просила. Я не всегда поступаю правильно, но стараюсь, и... мне жаль, что я доставила тебе кучу проблем и... что из меня не получилось дочки, которой можно гордиться. 
 - Настасья, - ворчит отец, - опять ты за свое? Я тебе уже... 
 - Погоди!  -  перебиваю его я.  -  Дай мне закончить. Я никогда тебя ни о чем не просила, но сейчас очень хочу. Я знаю, что ты не одобришь, но надеюсь, что не откажешь. Мне нужны деньги. Большая сумма, больше, чем лимит на кредитке... 
Слышу, как отец откладывает в сторону бумаги, и могу даже представить эту картинку: папа поднимает голову и удивленно на меня смотрит. 
 - Деньги? Зачем тебе деньги, и сколько у тебя лимит вообще на карте? Что можно купить, чтобы его не хватило? Бентли? 
 - Ты меня выслушаешь, если я расскажу? 
 - Черт возьми, Настасья, конечно я тебя выслушаю! И если ты не расскажешь немедленно, во что вляпалась, меня удар хватит! 
 - Я ни во что не вляпалась, - поспешно говорю я.  -  Понимаешь, я всегда думала, что все будет хорошо. Что я буду выступать лет до восемнадцати, потом стану тренером или... не знаю, запущу собственную линию одежды для фигуристов. В общем, займусь чем-нибудь творческим, интересным. Ты говорил, что работал для детей и … чтобы мы не мучились, выбирая будущее. 
 - Так. Продолжай. 
 А сейчас я слышу в голосе отца интерес, и чувствую прилив воодушевления. Может, он будет рад? 
 - Мне сложно жить, зная, что я ничего не делаю и ни на что не способна. Знаю, что не смогу вести бизнес и не хочу, чтобы это делали твои помощники, делая вид, что я полноправная хозяйка и бизнес-леди. Но мне бы хотелось кому-то помогать, или … в общем, есть девочка, очень талантливая фигуристка. Ее родители заложили квартиру, чтобы она могла тренироваться у Крестовского. У нее действительно сложная ситуация, нет ни денег, ни друзей, Алекс требует с нее платье, а они едва сводят концы с концами. Я подарила ей свое. 
 - И? 
 - Он не принял, накричал на нее и теперь Лена хочет уходить. Но она талантливая! Ты бы видел …
 - А ты видела? 
 - Папа!  -  Я морщусь, вопрос получился обидный. 
 - Что, Настасья? Я без иронии и без издевки. Откуда ты знаешь, как талантлива эта Лена? С ее слов? 
 - Крестовский бы не взялся за бездарность из спального района Питера. 
 - Аргумент. 
 - И я слышала, как она катается. Бесшумно, ты даже не поймешь, когда именно она выходит из прыжка. У нее есть триксель. И она ничего не просила, я предложила сама. Крестовский объявил мне войну -  точнее, это я ему ее объявила, а пострадала Лена, которая просто не смогла оплатить себе платье. Он бы не сорвался на ней, если бы не … 
 Хочу сказать «интервью», но вспоминать о нем неприятно. 
 - Что ж, твою мотивацию я понял. Теперь давай ближе к делу. На что ты предлагаешь мне потратить деньги?