Не прикасайся! (СИ)

 Теперь придется разбираться с последствиями. И я хочу понять, как именно, без вездесущего Крестовского. 
 Больно налетаю бедром на скамейку, но упрямо иду к выходу, пытаясь в процессе надеть чехлы. Слышу, что Алекс подъезжает к борту следом, и последние метры до дверей преодолеваю бегом. Вот только... дверь не поддается. Я и дергаю ее, и толкаю, но ничего. Крестовский тем временем меня настигает. Разворачивает к себе лицом, вжимая в злополучные двери, и я чувствую на губах горячее дыхание. 
 - Нельзя от меня убегать, Настасья. 
 - Поэтому ты запер меня здесь? Я теперь должна выполнять каждый твой каприз? А если я ушиблась? Или хочу в туалет? 
 - Запер? 
 В голосе, кажется, искреннее удивление. 
 - Никто тебя не запирал. 
 - Дверь закрыта. Только не прикидывайся, что ты не сам ее закрыл. 
 - Как бы я это сделал, если сразу вышел на лед? Ее надо толкать вообще-то. Видишь, написано «от себя»... 
 - Не вижу, вообще-то. 
 - Черт. 
 - И я толкала. Она закрыта. 
 Слышу, как Алекс с силой пытается открыть дверь, но та надежно заперта, и вот теперь мне уже становится не смешно. Какого черта происходит? 
Потом Крестовский, очевидно, идет к запасному выходу, но тот тоже закрыт. Я стараюсь не паниковать, хотя жуткие мысли все равно лезут в голову. А если пожар? Двери на арену  -  не дешевые межкомнатные перегородки, их просто так не сломать. Запасный выход всегда открыт, а если не поддается  -  значит, заперт намеренно. 
 - У тебя есть телефон?  -  спрашивает Алекс. 
 Я качаю головой: телефон остался в раздевалке, в сумке, надежно запертый в шкафчике. Даже звук отключен! Макс не сразу хватится меня, сначала будет звонить, потом спросит на посту охраны, там ответят, что тренировка еще не кончилась. Пойдут ли проверять? Догадается ли водитель, что мне пора бы выйти? 
 - И что делать?  -  спрашиваю я. 
 - Ничего. Охрана будет делать обход... - возникает пауза, Алекс, наверное, смотрит на часы.  -  Через два часа. Выпустит. 
 - И ты так просто об этом говоришь? 
 - А что я должен делать? Бегать по кругу, поскальзываться, сносить борты и истошно орать? 
 - Но ведь нас кто-то запер. 
 - Кто-то?  -  усмехается Крестовский.  -  Нас было двое, нас кто-то сдал? 
 - На что ты намекаешь? 
  - На твоего приятеля. 
 - Никита не стал бы нас запирать! 
 - Ты так хорошо его знаешь? Настолько хорошо, что уверена? 
 - Ты плохо с ним обошелся. 
 - И он запер нас на арене. 
 - Для этого нужны ключи. 
 - Он же ходил якобы к Сереге. Достать ключи несложно. 
 - И от пожарного выхода? 
 На это у Крестовского нет ответа. Я чувствую, как горят щеки и лоб, хочется горячего чая и таблетку от головы. Но есть только замкнутое пространство и общество Крестовского, выносить которое  -  отдельное искусство. 
 - А если случится пожар? 
 - Тогда придется выбить дверь. 
 - То есть сейчас никак нельзя это сделать?! 
  - Ты мне предлагаешь портить имущество клуба только на том основании, что твой придурок... ой, извини, приятель решил показать, что у него есть яйца? Нет уж, Никольская, воспринимай это как дополнительную тренировку. Марш на лед и попробуй волчок. Только осторожно и без геройства. 
 - Неужели здесь нет камер, в которые можно помахать, чтобы нас выпустили?  -  спрашиваю я. 
 - Здесь идут тренировки. Ставят программы. Это объекты авторских прав, между прочим. Какие камеры? Все с мобильниками, у всех пропуска. 
 - Понятно. Ситуация безвыходная. 
 - Марш на лед, я сказал!  -  рявкает Алекс, и мне ничего не остается, как подчиниться. 
 В конце концов, паника не поможет, а тренировка здорово убьет время. Злость помогает собраться, чувства работают на пределе. Я падаю снова и снова, не справляясь с изменившимся телом, но уже почти не чувствую коньки, они снова становятся продолжением моих ног. Отстраненно думаю, что неплохо бы купить новые, но потом вспоминаю, что участвую лишь в одном шоу, и незачем через боль и кровавые мозоли раскатывать новую пару. 
 Крестовский гоняет меня по самым простым элементам, не то проверяя границы возможностей, не то просто раскатывая перед постановкой. Кажется, словно из меня выжали все соки. Ноги ломит от усталости, задница саднит от жестких приземлений. На руке огромная ссадина, волосы выбились из косы. 
 - Скоро обход? Я больше не могу, - выдыхаю, опираясь на бортик. 
 Не существует сейчас мечты сильнее, чем снять коньки! 
 - Еще полчаса. Хорошо. Хватит. Иди на скамейку. 
 Я не иду, я ползу, а когда стаскиваю коньки, готова застонать! Да только не хочется показывать слабость перед Алексом. Когда-то я выкручивала три с половиной оборота на акселе. Тело тогда было легче и сильнее. 
 - Во мне хоть какой-то талант был?  -  спрашиваю я скорее себя, чем его. 
 Но неожиданно Крестовский отвечает: 
 - Был. 
 - И какой же? 
 - Память. Ты быстро все запоминаешь. Не помнишь? Всю хорео схватывала за одно-два повторения. 
 - Это талант? 
 - Когда вторую неделю бьешься с толпой пубертатных девиц, которые вместо того, чтобы учить роли, мечтают о куске торта, начинаешь ценить мелочи. 
 Я чувствую, как мои ноги поднимают, а потом Алекс садится на скамейку. Голыми ступнями я чувствую грубую ткань джинс и неожиданно приятное тепло. А когда сверху ложится горячая, кажущаяся раскаленной, рука, вздрагиваю и пытаюсь отстраниться. 
 - Тебе нужно реанимировать инстаграм. 
 Рука, поглаживающая мои ноги, резко перестает волновать. Я приподнимаюсь и хмурюсь. 
 - Зачем? 
 - Для восстановления репутации. Для того, чтобы пиарить шоу и тебя в нем. Для того, чтобы зарабатывать. Ты хоть представляешь, сколько может заработать слепая фигуристка? 
 - Мне не нужны деньги, - глухо отвечаю я.  -  И я не хочу зарабатывать на собственной инвалидности. 
 - Ты тратишь время зря. Ждешь, что будет лучше, что что-то исправится. А можешь быть такой же популярной, какой была во времена карьеры. 
 - Что тебе до моей популярности? С чего ты вообще взял, что мне это нужно? 
 - Я твой тренер. Я вижу амбиции каждой из вас. 
 - Цирк уродов  -  не моя мечта. 
 - Вот уж на что-что, а на уродину ты не потянешь. Завтра начнем ставить программу. Я хочу, чтобы ты освещала подготовку к шоу в инсте. Потом можешь забросить, а пока что у всех участников есть обязательства по контракту. 
 - Хорошо. Я восстановлю. 
 - И в пятницу после тренировки мы едем ко мне. 
 Смеюсь, ибо не верю, что слышу это на самом деле. Он что, совсем неадеватный псих? Только полнейшему дураку может прийти в голову, что я брошусь сломя голову в его квартиру вновь. 
 - За город. Серега и Игорь устраивают сборище. Будет много народа из клуба. Хорошо бы тебе там посветиться. Заодно заинтригуем народ в соцсетях клуба. Да и парочка общих фото с шашлыками пойдет на пользу. 
 - Я не хочу ехать в гости к твоей семье. 
 - Я понимаю. Но ты поедешь. 
 - С тобой невозможно общаться. 
 - Я и не претендую. 
Мы слышим шаги, и я резко поднимаюсь, а Алекс уже стучит в дверь. Не хочу надевать коньки, и встаю на холодный прорезиненный пол.
 - Михалыч! Открой двери, а? – кричит Крестовский. 
Охранник возится с замочной скважиной, я подхватываю коньки и в нетерпении подхожу к выходу. Может, Алекс и прав насчет памяти. Я действительно быстро запоминала все движения, последовательности и акценты. А еще, побывав в помещении, уже на второй раз могла ориентироваться, не натыкаясь на предметы. Если не теряла над собой контроль, конечно.
Но мне не удается об этом как следует поразмыслить. Когда охранник наконец отпирает дверь, Алекс стальной хваткой вцепляется мне в запястье и ведет в раздевалку. Я бы справилась и сама, но сопротивляться нет смысла. Однако усевшись на скамью, я жду, когда он уйдет.
 - Ты замерзла? – спрашивает Крестовский.