Нам покорилось море звёзд. Том 1 (СИ)
- Имя - или я не работаю с вами. И хрен вы меня убедите.
Дезмонд откинулся на спинку дивана и смотрел в голубые, как лёд, глаза.
- Хорошо. Дай мне гарантию, что ты будешь сотрудничать.
- Слово виконта Аркан, - сказал он тихо.
Аэций молчал.
Дезмонд протянул над столом руку.
- Возьми и проверь, что значит моё слово.
Аэций осторожно коснулся его ладони. Он чувствовал ярость мятежника, чувствовал недоумение. И он видел его, как не видел ни один медиум.
Галактион убрал руку и произнёс спокойно:
- Ренгар Минс.
***
Астрей смеялся. Смех у него был звонкий и сочный, но где-то в уголках рта сквозила горечь. Смех окрашивал тишину каюты в оранжевый и золотой с редкими прожилками коричневого.
- Я в восхищении, Аэций. – сказал император, отсмеявшись, - твои жертвы всегда приходят к тебе сами.
- Я бы не называл это так.
- Конечно, Аэций. Такой человек, как ты, должен давать своим действиям красивые имена. Ты и меня научил давать имена, - сказал Астрей и улыбнулся. Аэций подумал, что горечь, сквозившая теперь и в улыбке, да и в каждом жесте императора, должно быть, мерещится ему… Он точно мог сказать, что никто другой этой тайной тоски не видит, но не знал, значит ли это, что его обманывают чувства, сам Астрей… или же другие просто слепы.
– Давай я попробую, - продолжил Астрей, - «Люди тянулись к нему и были готовы умереть за него. Он никогда ни о чём не просил, но желания его были так близки каждому, что люди выполняли их, принимая за свои».
Аэций нахмурился.
- Прости, опять выходит не то. Ну, ты подумай на досуге, может опишешь в очередном томе своих… дневников. Скажи, а ты правда думаешь, что он будет полезен?
- Уверен.
Лицо Астрея стало серьёзным.
- Если ты собираешься привлечь повстанцев к войне… Это может быть очень неплохо, но тогда их нужно вооружить соответственно… Могу я быть уверен в них?
- Так же, как и во мне.
- Ясно, - Астрей вновь улыбнулся, - ладно, я подумаю, что можно сделать.
========== 27. Долг. ==========
Леон смотрел, как движется маленькая фигурка по раскалённым камням мостовой, и изо всех сил сжимал пальцы на стальных перилах гравитационной платформы. Если бы тремя днями ранее Анрэй не рассказал ему, что схваченный отступник когда-то носил имя Дезмонд Аркан, Леон никак не узнал бы его сейчас – исхудавшего, покрытого подтёками запёкшейся крови, в разорванной рубашке и босого. Этот Дезмонд Аркан казался старше на добрый десяток лет. Он был небрит и жилист, и единственным, что могло бы роднить его с бывшим возлюбленным Леона, была гордая осанка наследника дома Аркан.
Когда Дезмонд поднял глаза, и будто нарочно взгляд его прямиком столкнулся со взглядом Леона, юноша чуть не закричал – такой злобой и таким пугающим мраком был наполнен этот взгляд. Пальцы его ещё сильнее сжали перила, Леон уже жалел, что пришёл сюда. Он сам не знал, что искал здесь, что хотел увидеть на этом ритуале, ставшим для него пыткой, болезненным прошлым.
Он думал, что Дезмонд умер. Так сказал ему Анрэй почти что семь лет назад, наутро после той ночи, когда Дезмонд звал его уйти вместе с собой. И Леон поверил – наверное, потому, что так было удобнее. Так не приходилось делать выбор между тем, кому обещал его отец, и тем, кому он обещал себя сам.
Не дождавшись окончания церемонии, Леон вежливо испросил у одного из кузенов, возглавлявшего на торжестве делегацию дома Аркан, разрешения покинуть ложу. Он смутно слышал собственный голос, объяснявший что-то про нестерпимую жару.
Жара в самом деле была нестерпима, но ещё нестерпимей было чувствовать на себе взгляд этих злых чёрных глаз. Пусть Дезмонд уже не смотрел на него, но Леон продолжал ощущать этот взгляд кожей. Он обжигал сильнее солнца, он будто бы вспарывал старый шрам, запёкшийся на сердце, заставляя Леона снова чувствовать утихнувшую было боль.
И, протолкавшись сквозь ряды ротозеев, собравшихся полюбоваться на человеческую казнь, Леон забрался в ожидавший его вдалеке от шумихи флаер, скрючился на заднем сидении и разрыдался. Не было сил даже протянуть руку к панели управления и набрать координаты на навигаторе, только сжимать подтянутые к груди ноги и реветь по-детски, уткнувшись носом в колени.
Леон и сам не знал, кого оплакивает он сейчас. Дезмонд был жив – и в то же время Дезмонд был почти что мёртв. Промелькнувшая было надежда ножом резанула по груди и исчезла.
Один за другим всплывали в памяти образы тех дней, что они провели вместе. Тех дней, которым никогда уже было не повториться. Тех дней, которых у него не могло быть вместе с Анрэем.
Леон плакал. Он не плакал в детстве, когда строгостью и порядком его приучали к мысли, что он всегда будет лишь дополнением для избранного его отцом, что у него никогда не будет воли, как нет и не может быть желаний. Леон поверил не сразу, потому что то, что вбивали в голову учителя, никак не сходилось с тем, что чувствовал он сам. Желания были. И пусть Леон не принадлежал к числу тех, кто мечтает о власти и славе, он всё же мечтал о том, что проведёт жизнь рядом с любимым, а не рядом с тем, кого навяжет ему отец.
Леону были отвратительны смотрины и сватовства, которые бесконечно устраивались для него. Отвратительны были балы, где на него смотрели как на дорогой товар, где женихи оценивали его, а отец и братья старались продать подороже. Он мастерски избавлялся ото всех, позволяя двойственной славе плыть за ним шлейфом – самая дорогая жемчужина дома Мело - и в то же время супруг, которого всегда отвергали.
Когда Леон увидел Дезмонда, эта встреча показалась ему судьбой.
Что-то вспыхнуло в сердце и больше уже не угасало. Впервые за долгие годы Леон ощутил себя живым. Дезмонд стал его жизнью. Стал тем, кому Леон готов был отдать себя без остатка. И он сделал бы так, если бы не клятвы, данные отцу. Если бы только и тогда удалось обмануть отца… Но убедить его променять герцога Аркан на сомнительного изгнанника было невозможно, как невозможно было для Леона ослушаться отца.
Говорят, чем выше взлетишь, тем больнее падать. Леон ощутил смысл этой фразы во всей её полноте, когда оказался в ледяных равнодушных руках Анрэя Аркан.
Не было с ним и тени того пламени, что согревало Леона в каждую его встречу с Дезмондом. Анрэй был спокойным и собранным, правильным до отвращения и разумным, как навигатор аэромобиля. Его прикосновения казались Леону касаниями змеиного хвоста – руки Анрэя скользили по коже, тут же исчезая, но от того лишь вызывая новый всплеск отвращения.
Леон подозревал, что эти муки он внушает себе сам. Он изо всех сил старался быть вежливым и обходительным, изо всех сил старался представить, что Анрэй - его супруг, но даже когда над висками его держали брачный венец, он казался лишь раскалённым обручем с шипами, обращёнными внутрь.