Нам покорилось море звёзд. Том 1 (СИ)
Он сам готов был взорваться от подступавшей к горлу паники. В сердце Астрея не было и грамма той уверенности, что демонстрировало его лицо.
Астрей боялся, что всё, чем он жил последнюю тысячу лет, вот-вот сгинет. Боялся, что империя, которой он отдал жизнь, окажется неспособной отразить первую же волну атак. И пока что страх его находил воплощение в реальности. Планеты горели одна за другой. Только зная все детали инфраструктуры Кариты, можно было понять, по какому принципу выбираются цели – враг бил по верфям и транспортным узлам, лишая огромного осьминога империи главных нервных центров.
Но было ещё что-то в рисунке этих атак, чего Астрей осознать не мог. Каждая следующая становилась для него неожиданностью и уколом отдавалась в сердце, будто бы удары ножа впились в его собственное тело.
- Сделай же что-то, - прошипел Илювиен, сидевший по левую руку от императора. Астрей снова окинула взглядом зал. Илювиену легко было говорить. Илювиен сам не знал, что делать, и не желал задумываться о том, что может не знать и он.
Астрей покосился на Искандера, искоса и с опаской смотревшего на него самого. Искандер тоже ждал от него каких-то слов, но слов не было. Астрей отлично понимал, что никто здесь не захочет рисковать собой и собственными мирами, чтобы отразить атаку. Едва он предложил в начале заседания создание единого комплекса вооружённых сил из разрозненных гвардий и дружин, как начался хаос, который длился до сих пор. Герцоги и магнаты с упоением уличных торговок обличали друг друга в грехах, накопившихся за сотни лет.
Астрей перевёл взгляд на Галактиона. Тот стоял чуть позади, прямой и безразличный ко всему. С тех пор, как Аэций вернулся с Керены, он был таким всегда, и иногда Астрей сомневался, стоит ли вообще рассчитывать на него.
Казалось, всё происходящее не трогает Галактиона ничуть. Это был не его мир – и Астрей понимал, что отчасти Галактион прав. Вряд ли он мог жалеть людей и города, которых никогда не знал.
Астрей поджал губы и несколько раз стукнул ладонью по столу, в очередной раз пытаясь призвать собравшихся к тишине. Никто, кажется, не заметил его жеста. Только Искандер встал и двинулся к выходу.
В этот момент Астрей запаниковал по-настоящему. Он чувствовал, что эта его слабость вот-вот оттолкнёт одного из двух человек, кто ещё был верен ему.
Утром он обсуждал это с Галактионом. Они смотрели фотографии членов совета и обсуждали, возможно ли гарантировать чью-то поддержку. Галактион сказал тогда:
- Тебя предадут все, Астрей. Я говорю это не потому, что хочу причинить тебе боль. Просто среди твоих союзников нет никого, кто способен быть верным до конца.
Тогда по спине Астрея пробежал холодок. Осадок от разговора остался на весь день, и, быть может, именно он не давал сейчас сосредоточиться и подобрать слова.
Никогда Астрей не принуждал никого к верности силой. Его методы были тоньше и действенней, и он всегда выходил победителем, миновав конфликт.
Сейчас времени на интриги не было. Конфликт пылал пожаром в зале сената, и оставалось лишь ждать, когда пламя утихнет достаточно, чтобы говорить.
Едва Астрей закончил эту мысль, как по залу пронёсся пронзительный свист, в котором потонули голоса спорщиков, а ещё через секунду раздались хлопки взрывов.
Зал смолк в один миг. Будто остановилось время, и на Каранас накатилась волна смерти. Астрей и сам решил было на секунду, что конец пришёл вот так быстро, без предупреждения и шанса на победу.
Однако, едва замолкли голоса, стихли и звуки взрывов, а из дальнего конца зала снова показался Искандер, медленно идущий к столу Президиума.
- Надеюсь, - крикнул он, и звонкий голос легко перекрыл наступившую тишину, отдаваясь под мраморными сводами в самых далёких уголках, - мысль о скорой смерти заставила вас задуматься о смысле наших споров. Но если и нет… Если и нет! – Искандер повысил голос, перекрикивая вновь начавшую нарастать волну ропота. - То это уже не важно. Правом, дарованным мне герцогами Светлой Дуги, я объявляю военное положение на вверенной мне территории, - Искандер остановился за своим креслом, обводя внимательным взглядом зал. – Согласно законам военного времени, не подчинившихся ждёт смерть. Все силы Светлой Дуги переходят под моё командование. Иерархия подчинения будет установлена в ближайшие два часа. Те, кто присягнёт первым, имеют шанс оказаться вверху пирамиды. Это всё.
Искандер повернулся к другим сидевшим за столом. Вначале Астрей думал, что Искандер ждёт реакции от него, но затем понял, что тот смотрит на Илювиена. Илювиен, в свою очередь, смотрел на брата какое-то время. Потом сглотнул и встал.
- Правом, - сказал он тихо, и голос его потонул в волне гомона, так что Илювиену пришлось усилить громкость микрофона, - правом, дарованным мне герцогами Тёмной Дуги, я объявляю военное положение. Все несогласные будут казнены по закону военного времени. Остальное вы слышали.
Илювиен сел. В зале царила тишина.
Астрей перевёл дух.
- Совет объявляю закрытым, - он встал и двинулся к выходу.
***
Галактиону с трудом удавалось сосредоточиться на том, что происходило в зале. С самого первого своего дня на Нимее он чувствовал себя так, будто на него давят небо, стены, даже деревья. Каждый камень здесь дышал воспоминаниями – и каждый камень был чужим теперь. Или, вернее сказать, чужим был он сам.
Лица секретарей и адъютантов смотрели на него с недоумением, будто задавая вопрос – кто этот человек, и почему они должны подчиняться его приказам? С ещё большим недоумением смотрели лица чиновников и генералов, к которым Астрей предлагал ему обращаться за техникой и ресурсами.
Этот мир не был его миром. И как ни старался Галактион сосредоточиться на проблемах, которые Астрей называл их общими, это было почти невозможно, потому что в мозгу бесконечно пульсировала мысль: если это не его мир, то куда делся его? Разум отвечал, что его Нимеи давно уже нет, но сердце отказывалось соглашаться со столь очевидной истиной. Реальность входила в невозможное противостояние с надеждой, на которую не было ни времени, ни сил.
Галактион не мог сказать даже, хорош ли мир, в котором он оказался спустя тысячу лет, или он плох. В мозгу билось только одно – этот мир не его. Он не понимал, чего ждёт от него Астрей. Зачем вытащил его из тьмы изгнания теперь, когда поздно было делать хоть что-то.
Механически он отвечал на вопросы и давал советы, прекрасно осознавая, что все эти советы ничего не стоят, потому что мир этот – не его. Он не чувствовал его ткань так, как чувствовал душу той Нимеи, которую покинул тысячу лет назад.
Единственным отголоском прошлого в этом мире, сошедшем с ума, оказался Астрей – тот, кого он ненавидел, и тот, кого он любил. Осознать эту двойственность и эту невозможную близость человека, внезапно заменившего ему целый мир, было так же трудно, как и осознать гибель старого мира. Галактион изо всех сил заставлял себя не поддаваться на эту слабость, продиктованную одиночеством. Он убеждал себя в том, что у него есть планы, которые не изменить даже гибелью Империи – а гибель эту он считал почти неизбежной.