Double spirit. Часть 1 (СИ)

Уж чего-чего, а харизмы в ней было столько, что хоть ведром черпай.
В кругу семьи. Лео поёжился. Неправильно это. Вот у них с мамой — это да. Семья. А Алексей… он так и не смог в неё, в эту семью, влиться. Он всегда был как бы отдельно, сам по себе. Эдакий подарок.
Попервоначалу, когда он ещё работал и зарабатывал наравне с матерью, это был вообще подарок в квадрате, да ещё и перевязанный золотой ленточкой. Потом ленточка потерялась, подарок пообтрухался. Алексея с работы выперли. Лин подозревал, что за говнистый характер, потому что все его рассказы, где бы тот не работал, сводились к тому, какое говно начальник, и какой Алексей на его фоне охрененный, и как его недооценивают и вообще не берегут.
Предсказуемо в момент наступления кризиса самый суперценный специалист первым загремел на биржу труда. Несколько месяцев он ходил с видом победителя и получал неплохие деньги-пособие, потом выплаты стали всё меньше и наконец совсем отощали.
— Ты как не поймёшь! — восклицал пафосно отчим, возлежа на диване и просматривая в сотый раз новостную ленту РБК. — У меня колоссальный опыт! У меня огромный потенциал! Я просто не могу размениваться на какие-то жалкие двадцать тысяч, которые мне имеют наглость предлагать! Я намерен ждать, когда появится достойное предложение, пускай даже придётся пару лет ждать. Идти сейчас на нищую зарплату — это значит себя не уважать.
Короче, Алексей занимался тем, что день-деньской уважал себя, мать пропадала с утра до вечера на работе, а Лин никак не мог понять одного. Ему казалось, что если бы он не мог найти себе работу достойную его, он бы пошёл и на недостойную, не сидеть же дома, верно? В его понятии было «себя не уважать» — значит позволять себя содержать женщине, с которой живёшь. Пожалуй, он и подъезды пошёл бы мыть, если уж так. Но свои мысли он держал при себе, потому что догадывался, что мама его точку зрения не разделит, а уж Алексей-то и подавно.
========== Глава 2. Avis rara ==========
Линёв шёл по коридору гимназии, щурясь от яркого апрельского солнца, свет которого лился в огромные окна и слепил и без того сонные глаза. Сегодня выспаться опять не удалось, потому что кресло-кровать, на котором он спал, стояло на кухне их однокомнатной квартиры, и отчим, которого, видимо, постоянно мучила жажда, два или три раза за ночь заходил выпить воды. Как будто нельзя бутылку с водой возле кровати ставить. Лин завтра так и сделает. Поставит возле их с мамой кровати, в комнате, бутылку с водой. Может быть, этот намёк будет понят, и ему дадут, наконец, спать спокойно. А то после визитов Алексея, который, правда, свет старался не включать, заснуть вновь было сложновато.
А вообще-то через пару недель станет совсем тепло, и можно будет спокойно спать на лоджии, как он делал всё прошлое лето, благо, выход на неё был как раз из кухни. Как только он дошёл до этой мысли, то сразу вспомнил, что Алексей уже в том году достал всех идеей эту самую лоджию застеклить. Ну, уж нет!
Поменять огромное небо с белыми горами облаков днём и яркие звёзды ночью, поменять шикарный вид с двенадцатого этажа на излучину реки, поля и лес на горизонте, на рамы? Которые к тому же почти всегда будут закрыты? („От пыли“, — морщил нос отчим.) Слава Богу, мать пока держалась, она, как и Лин, любила открытые пространства, и небо в унылую крупную клетку остекления наводило на неё тоску. В прошлом году атака была отбита, а в этом с деньгами стало ощутимо хуже, и Лео надеялся, что уж лето-то он протянет как-нибудь. А потом, после следующей зимы — хоть трава не расти. После выпуска он тотчас же уедет. Он даже и мысли не допускал о том, чтобы учиться в родном городе. Только столица. К счастью, по всему судя, аттестат ему это позволит.
Дверь с надписью „Директор“ возникла перед носом неожиданно. Он и сам не заметил, как до неё дотопал. Лео поёжился перед тем, как постучать. Разумеется, ничего хорошего он, как и любой нормальный парень восемнадцати лет от роду, от этой встречи не ждал.
— Заходи, Линёв, — раздалось в ответ на его робкий постук.
„Камера у него тут, что ли? Или он по стуку всех узнаёт?“ — пронеслось в голове у мальчика.
Он осторожно переступил порог и замер от неожиданности. В кабинете кроме директора было ещё два человека, и на Лина уставилось сразу три пары глаз.
Две пары были ему знакомы. Это директор и один из преподов, Виктор Ильич. А вот третьего мужчину Лин видел в первый раз. Он-то как раз и пялился на Лина как баран на новые ворота. Правильно, что там дирик и Витёк не видел? Они-то Лео знают как свои десять пальцев. А вот новый мужик рассматривал его как кусок мяса на рынке, только что пальцем не потыкал и не понюхал.
— Что-то больно тощий, — вынес свой вердикт непонятный мужик.
„И впрямь, словно суповой набор критикует“, — пронеслось в голове у мальчика. Да что ж это за хрень такая? И не тощий он вовсе. Просто вытянулся за последний год, вот и всё.
Он уже было открыл рот, чтобы схамить, он, вообще-то редко это делал, но не стоять же ему тут оплёванным с ног до головы, верно?
Однако директор его опередил, кинувшись на защиту своего подопечного. И это было непонятно, а потому неприятно. И очень настораживало.
— Ты же его не варить собираешься! И потом, тебе что важнее, шашечки или ехать?
Вот это номер! Тут уже Лин не выдержал. Какие ещё на хер, шашечки?
— Я никуда не поеду! — ещё чего!
Вот только жалко, что его слова произвели на присутствующих не больше впечатления, чем комариный писк.
Незнакомец продолжал скептически оглядывать его фигуру, только что языком при этом не цокая, а когда ему это дело надоело, погрузился в изучение документа, в котором, приглядевшись, Лео узнал медицинскую карточку из школьного медкабинета. Которая, как и её хозяин, не радовала глаз толщиной.
— Все прививки сделаны? — осведомился посетитель.
Вот этого уж Лин однозначно стерпеть не мог.
— Все зубы на месте, уши и хвост не купированы. Рост в холке семьдесят сантиметров, на задних лапах — сто семьдесят восемь.
В директорской повисло молчание. Физрук хихикнул, впрочем, его никто не поддержал.
— С характером, — задумчиво протянул визитёр. — Люблю таких.
Его лицо, в противовес словам, не выражало, впрочем, никакой любви. Как и ненависти. Вообще ничего не выражало. Только холодный интерес в серых глазах. Как в зоопарке, словно он наблюдал за мирно дремлющим зверьком, как тот вдруг принялся шипеть и бросаться на прутья решётки.
Лин хотел было продолжить, заявив, что ему похер на любовь или не любовь неизвестного ему мудака, как тот вдруг, словно очнувшись от своих мыслей, кинул физруку:
— Так где, говоришь, его мишени?
На этом месте Лео тут же расслабился. Фуух! Речь всего лишь ещё об одних соревнованиях. Так бы сразу и сказали, зачем тут жуть-то нагонять? Это он всегда готов, в любое время дня и ночи, дурное дело нехитрое.
Физрук тем временем открыл папку с листами, аккуратно подрезанными серединами мишеней, так, что они из продырявленных кругов превратились, а прямоугольники формата А4, впрочем, они бы уместились и в небольшой блокнот размером с ладошку, потому что все перфорации кучковались в основном на отметках „десять“ и „девять“, и редко когда „восемь“.
Что-что, а стрелял Лео всегда отлично. Мама с самого его детства была одержима идеей физического развития ребёнка, и буквально с первого класса пыталась загнать его, хлипкого на вид, хоть в какую-нибудь спортивную секцию, но раз за разом терпела неудачу. Ленивый и болезненный от природы, Лео устраивал скандал за скандалом, отвоёвывая своё право на безделье. Он и так выполнял свои обязанности, учился без троек, какой ещё спорт? Когда это время можно спокойно потратить на книжки?
Мать, проведшая детство в СССР, похоже, в школьные годы только и делала, что шлялась по секциям, которых в советской стране было до фига, и которые, к тому же, были все, если верить её рассказам, бесплатными. Однако сын, который рос болезненным и даже был вынужден пропустить год в начале учебы, вовсе не собирался следовать её примеру. За два года начальной школы их война за здоровое тело, с одной стороны, и за здоровый дух — с другой, достигла наивысшей точки накала.