Дембель против бандитов

Аккуратно выкатив коляску с Митечкой, Яша поставил ее у стены, поправил на груди Ковалева картонную табличку, призывающую помочь инвалиду чеченской войны собрать на протезы.
— Водочки хочешь? — с неожиданной ласковостью спросил цыган, попыхивая трубкой.
— Кто же ее не хочет?.. — угрюмо обронил инвалид, не глядя на хозяина.
— Сейчас, сейчас… — засуетился Яша, направляясь к ближайшей забегаловке, торгующей спиртным в розлив.
Яшино желание угостить «батрака» водкой объяснялось тем, что спиртное делало Митю, обычно сумрачного, подавленного и угрюмого, веселым и языкастым. Выпив даже граммов сто пятьдесят, Ковалев залихватски пел под аккордеон частушки, что сказывалось на подаянии.
— Держи… — вынырнув из приоткрытой двери забегаловки, словно чертик из табакерки, Яша протянул Ковалеву пластиковый стаканчик, наполненный водкой до самых краев, и бутерброд с килькой.
Митя взвесил стаканчик в руке, залпом выпил, утер рот рукавом камуфляжа, оторвал от бутерброда корочку хлеба, медленно пожевал…
— Сейчас за аккордеоном сбегаю, — забрав у инвалида стаканчик, произнес цыган. — Только ты почаще, почаще играй… И больше ни в какие скандалы не лезь — себе же хуже сделаешь!
— …Где я его только не искала: и тут, у рынка, и на вокзале, и у церквей, и на улицах, и даже на кладбище… У кого только не спрашивала! А мне говорят: да, вроде видели какого-то безногого в инвалидной коляске, с табличкой на груди, что ему протезы нужны, и по приметам сходится, да только всякий раз, когда на то место прихожу, нету Димки, и все…
На дворе царила оттепель. Солнце скользило по оконному стеклу. Пылинки плясали в острие луча, пронзавшего тесный гостиничный номер, и Оксана, сморгнув некстати набежавшую слезинку, утерла лицо рукавом. Слеза эта явно навернулась не от яркого солнечного света, но Илья, сидевший напротив, сделал вид, будто ничего не заметил.
— Я ведь думала его дня за два, за три найти. Город-то маленький… И почему мне так не везет? — вздохнула девушка. — Наверное, судьба у меня такая…
— Судьба — это обстоятельства и характер, — напомнил Корнилов очевидное. — И то и другое можно изменить… Если только очень захотеть. Городок у нас действительно маленький, места, где обычно стоят нищие, я наперечет знаю… Димка рассказывал. Его-то цыгане не всегда в одно и то же место ставят. Просто нам надо разделиться и искать. Давай одевайся!
Оксана почувствовала себя в тисках чужой воли. И — странное дело! — она сразу, без оглядки доверилась Илье, которого и знала-то меньше суток. И согласилась, что судьбу действительно можно изменить, а брат Митя рано или поздно отыщется.
А Дембель продолжал напористо:
— Давай сделаем так: я в центр поеду, потом на вокзал, на Колхозный рынок и на кладбище, а ты у нашего базарчика посмотришь, потом у Петропавловского собора и Екатерининской церкви, это недалеко, всего две остановки на автобусе. А через три часа встретимся. Не найдем сегодня — завтра повторим. Не получится завтра — пойдем послезавтра. Ничего, Ксюха, кто ищет, тот всегда найдет, — успокоительно улыбнулся он. — Только мне еще одно дело надо сделать… — Он закусил нижнюю губу. — Стариков моих как-нибудь предупредить, что со мной все в порядке…
— Так ведь домой-то тебе нельзя, — с опаской произнесла девушка. — Ты же сам говорил: там наверняка те бандиты в засаде дожидаются… Послушай, а может, ты мне адресок дашь, я сбегаю, скажу, что у тебя все хорошо, или записку отнесу… Давай!
— А вот этого делать не надо, — отказался Илья, ему не хотелось подставлять сестру Димы. — Записка может до них и не дойти. Телеграмму бы дать, да такую, чтобы только мои старики ее поняли… Ладно, бог даст, найдем сегодня Димку и придумаем что-нибудь. Ну, пошли?
На ступеньках гостиницы Илья и Оксана разделились. Дембель отправился на автобусную остановку, а девушка — к перекрестку. Путь ее лежал на спиртзаводской рынок…
На рынке кипела жизнь.
Редкие покупатели, неторопливо прохаживаясь по вещевым рядам, приценивались к товару. Продавцы клялись-божились, что отдают вещи задаром, дешевле, чем сами покупали. Покупатели придирчиво перебирали китайские платки, турецкие блузки и сирийские свитера, требуя в случае покупки законную скидку. Продавцы жаловались на курс доллара, налоги, мерзавцев в правительстве и последствия кризиса, но цену все-таки скидывали.
В продуктовых рядах народу было чуть побольше. Угловатые металлические прилавки под шиферными навесами, заставленные банками с кофе, пачками печенья, упаковками чая, колбасными кругами, таранкой, пивом да «тайдами» с «тампаксами». Правда, и тут покупали не много — больше было любителей бесцельно пошататься в толпе. Сдержанный людской гомон заметно усиливался по мере приближения к прилавку, с которого известная всему микрорайону толстая тетка Жихарева полулегально торговала спиртным в розлив…
Пройдя базарчик по главной аллее насквозь, Оксана вернулась к главному входу. Димы нигде не было. У металлических ворот, где, по словам Корнилова, обычно стояла его инвалидная коляска, теперь сидела, положив на колени закутанного в одеяло ребенка, толстая цыганка в длинной плиссированной юбке и чудовищно грязном свитере грубой вязки. Изо рта цыганки торчала жеваная, уже погасшая «беломорина».
Вспомнив рассказ Ильи о цыгане Яше, у которого брат-инвалид вроде был «батраком», Оксана остановилась в нерешительности. По всей вероятности, эта женщина, сидевшая у входа на рынок, знает цыгана Яшу. Но как обратиться к ней, не вызывая подозрений?
— Девочка, дорогая, подойди ко мне на минуточку! — приветливо пробасила цыганка, и Оксана, с испугом оглянувшись по сторонам, поняла, что зовут именно ее.
И сделала шаг к ней.
— Дорогая, золотая, бриллиантовая моя, ближе подойди, не бойся! — Диминой сестре показалось, что во рту цыганки сверкнуло золото, но спустя секунду блеск потух.
— Что?
— По глазам твоим вижу, ищешь кого-то, по глазам вижу, что несчастлива, — продолжала цыганка, поспешно закрывая полой одеяла лицо ребенка и сплевывая погасшую «беломорину» себе под ноги.
— Да… а откуда вы знаете, что ищу?
— Галя все знает, Галя под землю на метр видит, Галя тебе обо всем всю правду скажет. Дай мне любую денежку, какую только не жалко… А я тебе за это погадаю, всю правду скажу.
Оксана замешкалась. Связываться с этой нечистоплотной мегерой ей вовсе не хотелось. Но вдруг она действительно что-то знает о Диме или хотя бы о цыгане Яше? Вдруг она действительно… искренне предлагает помощь? Да и сочувственно произнесенное «по глазам твоим вижу, ищешь кого-то» сильно подействовало на Оксанино воображение. Наивная восемнадцатилетняя девушка не смогла понять очевидного: ее растерянный вид, поглядывание по сторонам выдавали в ней человека, который действительно кого-то ищет, но найти не может. А кого может искать на рынке молоденькая девушка? Только мужчину: отца, брата, жениха или мужа…
— Дай денежку, не пожалеешь, вовек не забудешь, — продолжала молоть мегера. — Дай, сколько для Гали не жалко…
Вынув из внутреннего кармана шубки потертый дерматиновый кошелек, Оксана достала десять рублей и несмело протянула гадалке.
— Столько хватит?
Гадалка сложила купюру вчетверо, мгновенно зажала ее в кулаке, подула на руку… Несколько ловких движений, разжала пальцы — ладонь оказалась чистой.
— Ищешь ты трефового короля, — заговорщицкой скороговоркой начала она, — была у него дальняя дорога в казенный дом, да долгой и несчастливой оказалась эта дорога. Пиковый король стоял у него на пути, бубновый валет скрытые козни строил, две черные дамы по бокам от него вижу… да только король червей сильней их всех окажется… — Прервавшись, цыганка вновь просительно взглянула в глаза девушки. — Дай еще денежку, а? Я тебе о том, что было, рассказала, а теперь скажу о том, что есть. Только не жалей для Гали! Вон у тебя пятьдесят рублей из кошелька торчит. Дай!
Сказала и, полоснув девушку гипнотическим взглядом, протянула руку с облупленным алым лаком на ногтях. Та покорно дала банкноту. Ведь все сходилось — и «дальняя дорога в казенный дом», и то, что дорога эта действительно оказалась несчастливой…