Орден Креста (СИ)

Вот тут ужас дошел и до Стена. Ведь одно дело сражаться с бесформенной тьмой, а совершенно другое с живым человеком, и наносить самый настоящий удар, не по страшному черному туману, а по живому человеческому телу.
Крик чудовища, подобный на человеческий вопль, в котором живет звериное рычание, пробил в нем холодный пот, и дрожь в руках.
А монстр уже бросался на него, вот только Малдрен с разодранным плечом не сможет ему помочь, а он сам уже ронял меч, потеряв самообладание и лишившись силы. Земля ушла у него из-под ног, оставив только ужас.
Острые клыки мелькнули совсем близко, когда Стен обессиленно закрыл глаза, не в силах сопротивляться.
Но клыки лишь задели его левую щеку, оставляя глубокую царапину и тут же владелец этих зубов отлетел прочь, попав под влияние алой печати.
Старик завис в воздухе, дико крича...
- Я никогда не забуду крик того старика и его останки, - прошептал Стен, открывая глаза.
- Ты не понимаешь, всего этого не случилось бы знай мы о печатях и разберись мы с ним с самого начала, и ничего этого бы не было!
С этими словами он ткнул пальцев в щеку, где когда-то был заметный след.
- Ты еще легко отделался, а я практически лишился правой руки!
Стен возражать не стал, понимая, что возможно ему и правда не понять того, что пережил его товарищ, однако хорошо понимая теперь, что и Малдрену не понять тех терзаний и мук совести, что пережил Стен, отрубив живому человеку руку.
...Стен стоял перед ямой, на дне которой лежало завернутое в полотно тело старка. В нем все сжалось, от ужаса и сожаления, словно он сам еще час назад был и тьмой и смертью и этим стариком, словно это он и умер, и нес смерть, и был изгнан из чужой души.
" Это неправильно" - стучало в его голове, но озвучить подобное он не решался.
- Мы должны упокоить его, Стен, - проговорил  инквизитор Леоран, положив руку на плечо молодого посвященного.
Стен лишь отчаянно выдохнул, с трудом возвращаясь в реальность.
Он понимал, что только он сейчас, да этот уставший старик, могут что-то сделать, и хоть все самое тяжелое было уже позади, но закопать останки убитого человека у юноши духу не хватало.
- Если хочешь я все сделаю сам, - проговорил Леоран, понимая, что эти ребята были не готовы к подобному.
- Нет, я сам, вы и так взяли на себя самое страшное.
Стену казалось, что даже голос его звучит откуда-то издали. Он понимал, что должен, знал, что просто необходимо сделать над собой волевое усилие и закончить это.
На Леорана он не хотел смотреть и не хотел думать о том, что случилось, не хотел помнить то, что видел и теперь знал, стараясь сейчас сосредоточиться на простой физической работе.
Вооружившись лопатой, взятой в деревне, он стал неспешно сбрасывать землю в яму, стараясь не глядеть на то, как исчезает за слоем песка ткань и уж тем более не вспоминать, что прячется под ней.
Леоран же открыл свои письмена и стал читать очистительные молитвы, да слова за упокой. И эти слова Стен, зная практически наизусть, совсем не слышал, воспринимая как далекий гул.
И только когда все закончилось, он остановился и обессиленно сел у могилы. Израненное когтями плечо ныло, но это он понял лишь теперь, прижимая к нему руку и чувствуя кровь.
- Держи, - прошептал Леоран, протягивая парню флягу.
Запах алкоголя ударил Стену в нос, но он тут же отказался, ведь сейчас ему не хотелось поддаваться забытью, напротив старался запомнить все что было, запомнить чтобы никогда не забывать.
Леоран вздохнул.
- Ты молодец.
Стен молчал.
- Малдрен же поправится?
- Да, конечно. У него повреждено плечо, рана серьезная, но жизни...
- Я о тьме...
Леоран вздохнул еще раз.
- Любой из нас мог заразиться...
- Он здоров?
- Это покажет время.
Стен закрыл глаза, понимая, что он хоть и спас товарищу жизнь, но не смог его по-настоящему защитить.
- Это моя вина, - прошептал Леоран.
Стен же покачал головой и встал, не принимая таких заявлений.
- Идемте назад, не стоит оставлять Малдрена одного.
Взяв лопату, он подал старшему товарищу руку, догадываясь, что скоро ему откроют тайну о тех самых ужасных печатях, что он никогда не забудет, но продолжит ненавидеть...
- Ты вечно правильный и не понимаешь, что такое новый путь. Ты вечно боишься...
-  Я ничего не боюсь, Малдрен, - прошептал Стен. -  Я просто стремлюсь жить так, чтобы мне нечего было бояться. И уж тем более я не хочу бояться за других, особенно за своих детей.
Поражаясь строгости и суровости собственного тона, он продолжал:
- Твое дело будет передано в центральный экзархат и дальнейшее меня не волнует.
Выйдя из камеры, он закрыл глаза, слушая щелчок замка.
"Прости меня, но я не в силах тебя защитить, как и тогда. Могу лишь спасти, остановив от греха"
Однако хоть все и было просто, понятно и очевидно, но только ничего хорошего происходящее не сулило, и горько было от осознания, что он не заметил случившееся, не понял, не предотвратил в начале, а теперь уже поздно: Малдрена было уже не спасти, а значит ребята ставшие его учениками и последователями куда важнее.
Оставив Малдрена в темнице и оставив все распоряжения на его счет, Стен поспешил его просто забыть.
Однако это было не так уж и просто. Сохраняя все это время самообладание, следуя своему решению, он все же переживал внутреннюю бурю, скрытую от всех глаз. И эта буря утомила его, как и надобность держать себя в руках.
Это был один из немногих случаев, когда нельзя было быть снисходительным, но, понимая это, Стен все же не умел быть суровым, и смутно понимая своего товарища, он точно знал, что путь его неверен. О многом теперь стоило задуматься.
Мысли и воспоминания не хотели оставлять Стена, напротив они врывались в его разум снова и снова. Он вспоминал свои старые встречи с печатями Менделя, те единичные моменты когда он видел их и тот единственный раз, когда он сам писал их чтобы спасти маленького ребенка. Все это отдавало горечью и мучительными уколами совести.
"Это не правильно" - вновь стучало в его висках, но он держал себя в руках, продолжая заниматься делами.
Он всеми силами старался сосредоточиться, но наряду с любым другим вопросом блуждали мысли и смутные ощущения, не дающие ему покоя.
Верно, или не верно? Имел ли он право решать подобное? Имел ли права Мелдрен решать? Трусость? Смелость? Слабость? Воля? Все казалось каким-то не полным, не верным, не тем. Он не стал судьей, ведь всегда боялся судить и ставить себя выше, он лишь остановил бессмысленные игры с Тьмой, опасно само по себе. Он выполнил свой долг, он поступил верно, но почему тогда не оставляла горечь и внутри роились сомнения?
Что-то в нем беспокойно ныло, подобно предчувствию, но он прогоняя прочь сомнения, вновь и вновь убеждая себя в собственной правоте, списывал этот внутренний зуд на усталость.
Лишь поздним вечером, из этого сурового каменного состояния, его вывел маленький Артэм, вбежав в его кабинет.
- Пап, когда мы уже домой пойдем!? - воскликнул он со всей своей детской непринуждённостью.
Стен посмотрел на сына, все же постепенно смягчаясь. Застывшая маска, под которой блуждала вся истинная натура екзорциста, медленно сползла с его лица, показывая усталость и печаль. Все же Стенет не мог врать своим родным, особенно любимым сыновьям.
Не говоря ни слова, он жестом позвал к себе сына и, усадив мальчика на колени, посмотрел в окно.
Уже медленно темнело. Городок затихал.
- Па,- начал было Артэм, но Стен ему тихо прошептал.
- Сейчас пойдем.
Он затушил свечу на столе, но продолжил так сидеть, придерживая мальчика на своих коленях.
Его истерзанная сегодняшним днем душа просто грелась от тепла отцовских чувств. Сыновья став его смыслом были и его светом, единственным светом во всей этой суровой жизни. Возможно его дети были единственными кто видел сейчас его искренность, так редко сверкающую сквозь самоконтроль.