Черный лед

Вот, наконец, и еще одно воспоминание о Кэле. Пришло в голову, когда я уже сдалась. Собственно, так ведь всегда и происходит? Это было хорошее воспоминание. Наша первая поездка на озеро Джексон, когда мы уже были вместе. Я тогда растянулась на полотенце на пляже, читая журнал People. Келвин с друзьями по очереди рассекали вокруг буйков на водных мотоциклах. Не успела я закончить первую статью, как мне на спину закапала ледяная озерная вода.
Я вздрогнула и обернулась, а Келвин уже игриво плюхнулся на полотенце и крепко прижал меня к себе, абсолютно мокрый. Я взвизгнула, неискренне изображая попытку вырваться. По правде говоря, мне нравилось, что он бросил своих друзей ради меня.
– Что-то ты недолго катался, – заметила я.
– Достаточно, чтобы порадовать парней. А теперь пришел порадовать тебя.
Я поцеловала его, медленно, наслаждаясь.
– И как же ты собрался это делать?
Он нежно смахнул большим пальцем след мокрого песка с моей щеки. Мы полулежали, опираясь на локти, и глядели друг другу в глаза так пристально, что мне казалось, вся кровь во мне охвачена пламенем. За мгновение до того, как он наклонился снова поцеловать меня, время, казалось, тоже задержало дыхание; помню, я тогда подумала: как он прекрасен. Как мы прекрасны.
Я могла бы навечно застыть в том мгновении.
– Иди в ванную первой, – предложил Мэйсон, возвращая меня обратно в гущу кошмара. Я пыталась не пустить его в свои мысли, отчаянно искала новое воспоминание, желая переживать те прекрасные минуты снова и снова.
Закончив запихивать подушку в чистую наволочку, Мэйсон странно посмотрел на меня, и я поняла, что не успела стереть с лица блаженное отсутствующее выражение. Он держал свои эмоции на замке, и мне хотелось быть такой же невозмутимой. Но сейчас я впервые продемонстрировала слабость.
– Думаешь о нем? О том парне из «Севен-Элевен»? – мягко спросил он.
Я почувствовала вспышку гнева – не из-за его догадливости, но из-за того, что он приплел сюда Келвина. Застряв в этом ужасном месте, единственное, за что я еще как-то держалась, был Кэл: воспоминания о нем и, да, надежда, потому что как бы по-дурацки у нас все ни кончилось, я по-прежнему надеялась. Теперь все будет по-другому. Мы знали друг друга лучше. Мы самих себя знали лучше. Оба мы сильно повзрослели за последний год, и это проявится. Пока я здесь, вдалеке от Келвина, пока я не вернулась к нему, он был моим тайным спасательным кругом, моим убежищем, единственным, что не могли у меня отобрать всякие шоны-мэйсоны. Потеряв Келвина, я потеряла бы все. Кошмар поглотил бы меня с головой.
– Мне не нужна ванная, – коротко бросила я, снова отвергая его любезность. Мне хотелось в туалет, но я рассчитывала, что полный мочевой пузырь не даст мне надолго погрузиться в сон. Худшее, что могло бы теперь случиться, – это заснуть и упустить возможность сбежать. – И я прекрасно посплю в кресле-качалке, – холодно добавила я. – В нем отлично спится.
Мэйсон явно сомневался:
– Оно не выглядит удобным. Слушай, ты действительно можешь занять диван. Мне будет легче, если ты… – Он послал мне короткую раскаивающуюся улыбку. – У тебя есть возможность отомстить мне за неудобства.
– А что тебя вдруг так взволновало мое удобство? – огрызнулась я. – Ты держишь меня здесь против моей воли. Тащишь в горы в изнурительный опасный переход по жуткому холоду. И я должна поверить, что ты внезапно озаботился тем, как я себя чувствую? Ладно, вот как я себя чувствую: я ненавижу это! Ненавижу тебя! Так, как никогда никого не ненавидела!
Его каменное лицо на долю секунды сверкнуло вспышкой эмоций и снова застыло.
– Я держу тебя здесь, потому что снаружи пурга, и одна ты не справишься. Здесь, со мной, тебе безопаснее, даже если ты в это не веришь.
Меня охватило бешенство:
– Нет, не верю! Это ложь, ты хочешь, чтобы я поверила тебе и стала безвольной и послушной. Вы держите меня здесь, потому что я нужна вам как проводник, вот и все. Ненавижу вас, и убила бы, будь у меня такая возможность. С удовольствием, кстати! – Выкрикивая эти громкие, во всех смыслах, слова, я осознала, что, конечно, никогда бы не осуществила свою угрозу. Даже будь у меня такая возможность, я не верила, что могла бы убить человека, но мне хотелось выразиться недвусмысленно ясно: я не намерена ничего им прощать.
Меня разрывали бешенство и отчаяние, но, правду говоря, чем больше времени я проводила с Мэйсоном, тем труднее было поверить, что он способен на убийство. Я видела потрясение и ужас на его лице, когда Шон хладнокровно застрелил егеря. И, хотя раньше у меня были подозрения, что Мэйсон так или иначе причастен к смерти той девушки в ящике, теперь я начинала думать, что он здесь ни при чем. Он, возможно, даже не знал об этом теле в тайнике.
– Пожалуйста, просто ляг на диван, – раздражающе спокойным тоном в последний раз попытался уговорить меня Мэйсон.
– Ни за что, – зашипела я. Глядя парню прямо в глаза, я скинула его одеяло на пол и горделиво уселась в кресле, словно на троне. Гнутые перекладины тут же уперлись в спину; на жестком деревянном сиденье не было даже подушки. Здесь и двадцати минут не проспишь – стоит заворочаться, и сразу проснешься оттого, что в бок что-нибудь вопьется. А Мэйсон, явно смертельно уставший, в это время будет мирно посапывать на мягком диванчике.
– Спокойной ночи, Бритт, – сдаваясь, пробормотал парень, выключая лампу.
Я не ответила. Не хотела давать ему повод думать, будто смягчилась и готова поддаться на его уговоры. Я не сломаюсь. Пока он держит меня здесь, буду его ненавидеть.
Проснулась я в поту. Несколько секунд не могла вспомнить, где нахожусь. По стенам плясали тени, я обернулась в поисках их источника – прогоревший камин еще мерцал углями, испускавшими приятное тепло. Я вытянула ноги, скрипнув креслом-качалкой, и только тогда вспомнила, как важно было не издавать ни звука.
От скрипа Мэйсон заворочался, но затем его дыхание успокоилось, и темнота вновь заполнилась тихим сопением. Он лежал, развалившись на диване, щека расплющилась о подушку, рот чуть приоткрыт, длиннющие ноги и руки свисают на пол. В прыгающем свете фонарика с подушкой, прижатой к груди, он выглядел другим: младше, совсем по-мальчишески. Невинно.
С него уже успело слететь одеяло, и я, когда кралась по комнате, споткнулась об это препятствие и остановилась, вслушиваясь в тихое дыхание парня. Казалось, пока я шла к входной двери, передо мной твердел воздух. Почти что на ходу я радостно схватила налобный фонарь и флягу, оставленные, на мое счастье, кем-то из преступников на кухонном столе. Фляга оказалась полной. Снова удача!
Я старательно переставляла ноги, впившись глазами в дверную ручку, которая, казалось, только удалялась с каждым шагом.
Еще один удар сердца – и ощущение металла в моей руке. У меня задрожало в животе, отчасти от экстаза, отчасти от страха: отсюда пути назад уже не было. Я начала поворачивать ручку. Повернула на несколько градусов. Дожала до конца. Все, теперь только потянуть на себя. Давление в комнате чуть изменится, когда я открою дверь, но Мэйсон не заметит – спит, как сурок. А огонь быстро расправится с порцией холода, которую я впущу.
И вот внезапно я уже на крыльце, плавно закрываю дверь за собой. Я сжалась, отчасти ожидая, что сейчас Мэйсон вскочит на ноги и бросится в погоню, крича Шону, чтобы просыпался. Но единственным звуком был лишь вой горько-холодного ветра, швырявшего мне в лицо мелкий песок колючего снега.
Лес тонул в бездонной тьме; стоило отойти от домика на сотню шагов, как, коротко оглянувшись, я уже не могла разглядеть его, закутанного в бархатный плед ночи.
Ветер пронзал одежду и сек любой кусочек кожи, который мне не удалось укрыть, но я была почти готова благословить его за это. На холоде сна не осталось ни в одном глазу. А если Мэйсон с Шоном пойдут меня искать, им не услышать моих шагов за неистовым свистом, несущимся по склонам гор. И глубокие следы быстро занесет поземкой. Подбадривая себя такими рассуждениями, я поплотнее завернулась в куртку, прикрыла глаза от летящей в них крупы и осторожно начала забираться на крутой склон, заваленный обломками скал и упавшими деревьями, скрытыми под снегом. Скалы были достаточно острыми, чтобы переломать мне кости, упади я под неудачным углом.