Новый дом

— Издалека, — отвечает она и принимается развязывать свои платки. — Издалека, — повторяет она и грузно опускается на землю.
— Вай-вай-вай, сколько детей! Вот возьми еще двоих. Освободи душу.
— Посмотрим, — говорит Сатья-баджи. — Посмотрим, можно ли поставить еще кровати. У нас тесно, своим не хватает места.
Тетка Гульзар молчит, поджимает губы и укоризненно качает головой: совсем голые дети ходят. Где стыд? Где срам потеряли?
За пазухой у тетки Гульзар аккуратно сложенная и завернутая в ситцевую тряпочку записочка.
— Вот возьми, читай, сын прислал. Мой сын — большой начальник.
Сатья-баджи берет записочку.
Геймат стоит, насупившись, и крепко держит за руку Туту. Геймат страшно. Она никогда не видела такой большой сакли, как этот белый двухэтажный дом. Может быть он упадет? И какие странные девочки! Должно быть, правду говорит тетка Гульзар, что они потеряли стыд. Нет, нет, Геймат не хочет здесь оставаться. И Туту не отдаст! А Туту весело. Туту вытягивает мордочку, поблескивает глазенками и сияет, как ярко начищенный медный таз на солнце.
Сатья-баджи кончила читать. Сатья-баджи вздыхает: надо взять девочку, раз так плохо живется ей дома, надо взять.
— Ну, что ж, оставайся. Тебя как зовут? — спрашивает она у Геймат.
Геймат ничего не отвечает и потом вдруг закрывает лицо обеими руками и плачет.
— Нет, нет, я не хочу оставаться. Я назад домой пойду с теткой Гульзар.
Бянувша обнимает Гульзар. Бянувша что-то тихонько шепчет ей на ухо.
— Здесь хорошо, глупая, оставайся, оставайся. Вот увидишь, как хорошо!
Сатья-баджи садится на палас рядом с теткой Гульзар. Сатья-баджи как будто бы не замечает, что Геймат плачет. «Пусть Бянувша поговорит с девочкой», — думает Сатья-баджи и говорит:
— Идите в дом.
— Пойдем, пойдем в дом, — говорит Бянувша и тянет за собой Геймат.
— Пойдем — умыться надо, сейчас кушать будем. Тебя как зовут? Геймат? А ее?
— Туту, — тихонько говорит Геймат; ведь она отлично понимает, что такого имени нет, и ей совсем не хочется, чтобы эти голые чужие девочки смеялись над ее дочкой.
— Туту! Туту! — смеется Бянувша, и за ней смеются девочки и мальчики. — Туту! Туту! Какое хорошее имя и какая хорошая девочка! Дай нам ее подержать. — И Туту уже верхом на плечах Гассана, и Гассан несется вперед, в белый дом, а за ним — вся толпа ребятишек с Бянувшей и Геймат.
«Что это? — думает Геймат и смотрит на ряд белых кроватей, на маленькие столики у каждой кровати. — Что это? Для чего эти подставки?»
Но спросить Геймат боится. А Бянувша уже знает. Она сама в прошлом году первый раз пришла в этот дом и никогда не видела кроватей, и теперь она отлично понимает, что думает Геймат. Она бежит к одной из кроватей и ложится на нее.
— Когда придет ночь, мы все ложимся спать каждый на свою кровать — вот так! — кричит Бянувша и закрывает глаза.
«Спать на таких высоких подставках? — думает Геймат. — Ни за что».
А Бянувша смеется. Бянувша так хорошо понимает, что происходит в душе у Геймат. Гассан с размаху бросает Туту к Бянувше. Туту визжит, барахтается.
— А как же она? Тоже на этой подставке? — решается спросить Геймат.
— Ну конечно, только кровать с сеткой, только в другой комнате, сейчас увидишь, — важно говорит Бянувша, и снова все вместе бегут в спальню маленьких, а Геймат думает: «Другая комната? Что это?»
В «другой комнате» много маленьких кроваток с голубыми сетками.
— Это моя! Смотри, а я здесь сплю! — кричат маленькие дети, но все они немного постарше Туту. А Туту снова на плечах Гассана, и Геймат тихонько спрашивает:
— Туту? Где будет спать Туту?
Бянувша не знает, а Геймат говорит:
— Она будет спать со мной, я ее не отдам, она маленькая.
— С тобой? Нет, у нас этого нельзя, — смеются дети и бегут дальше в столовую, в умывальную, в кухню.
Геймат устала, Геймат уже совсем ничего не понимает. Она даже не знает, где Туту. А Туту уже давно на руках у Сатья-баджи.
Сатья-баджи ее вымыла, надела на нее такое же беленькое платье, какое было на других девочках, постригла машинкой ее кудластые волосы, и теперь все они сидят перед домом на зеленой лужайке, и тетка Гульзар уже не поджимает губы, а только качает головой и вздыхает: «Стыд потеряли, стыд потеряли!»
Но знаешь, она вздыхает так, как будто бы ей совсем не хочется вздыхать, а Туту от Сатья-баджи переехала к ней на колени и крепко спит.
— Будем ужинать здесь, — говорит Сатья-баджи. — Посмотрите, как здесь хорошо.
И через несколько минут на зеленой траве белеет скатерть, и стоит огромная миска с пловом [5], и дежурные раскладывают плов по тарелкам.
Геймат думает: «Какой праздник празднуют они сегодня?» А тетка Гульзар осторожно, чтобы не разбудить Туту, подносит последнюю ложку ко рту, вытирает пальцами губы и говорит:
— Вай, аллах, как хорошо вы умеете праздновать праздники!
Сатья-баджи удивляется:
— Какие праздники? Это у нас каждый день так.
— Каждый день плов? Каждый день пачкают столько посуды?
Дети смеются. Тетка Гульзар качает головой:
— Вай, вай, аллах, совсем конец мира пришел!
Но Сатья-баджи, должно быть, думает по-другому. Она смеется и говорит:
— Поживи у нас несколько дней, посмотри, как мы живем, и ты увидишь, что это только начало нового мира.
— Поживи у нас! — говорит Гассан и вдруг, весело вскочив на ноги, кричит:
— Давайте петь! Давайте петь! Мчатся кони по дороге! Эй! Эй! Эй!
За ним подхватывают ребята:
— Посмотрите, посмотрите! Эй! Эй! Эй!
Тетка Гульзар ничего не понимает. Говорят, нет праздника, а сами кричат песни, как в настоящий майдан.
— Ай, вай, забыли аллаха, забыли аллаха!
Геймат тоже ничего не понимает, но на душе у нее делается радостно, ей хочется петь вместе с этими мальчиками и девочками, которые кажутся ей такими родными, близкими, своими.
А Туту крепко спит, уцепившись ручонкой за позумент на кофте тетки Гульзар.
* * *
— Сатья-баджи, отвечай, пожалуйста! Ты скоро приедешь?
Сатья-баджи затягивает узел хурджина [6]. Ей некогда, ей надо торопиться, чтобы поспеть к поезду, до поезда надо еще проехать верхом шестьдесят километров, а у Сатья-баджи осталось так мало времени.
Туту стоит насупившись.
— Сатья-баджи, Сатья-баджи, — говорит она серьезно, — ведь мне тоже некогда, ведь у меня секрет. А вдруг кто-нибудь придет?
Сатья-баджи смеется. Туту тоже смеется. Она уже совсем большая девочка, и ей уже не нужно становиться на цыпочки, чтобы посмотреть, что делается на столе.
— Ну, скорей, говори свой секрет, я слушаю, — и Сатья-баджи снова принимается за хурджин.
— Ты слушай хорошенько, ты смотри на меня. Разве так слушают? Видишь? — Туту протягивает Сатья-баджи руку. — Видишь деньги?
Сатья-баджи бросает хурджин.
— Деньги? Какие деньги?
Но Туту не слушает.
— Ты в Баку едешь? Купи мыло. Я хочу быть белой, как Фатьма.
Сатья-баджи берет деньги — ярко начищенную копейку, и, кажется, Сатья-баджи улыбается. Туту сердится.
— Зачем ты смеешься? Ты мыло купи! И потом, смотри, не забудь, привези сдачу. На такие деньги тебе должны дать сдачу.
Сатья-баджи говорит:
— Хорошо, Тутушджан, хорошо! — и крепко целует Туту в обе щеки. — Я привезу тебе такого мыла, от которого ты будешь чистая-чистая.
— Белая, ты скажи — белая! — громко кричит Туту и сейчас же обеими руками закрывает рот. Вдруг кто-нибудь услышит? Не слышал ли Гассан? Вот он входит.
— Готово, — говорит Гассан. — Скорей, Сатья-баджи, лошади ждут.
Гассан — самый старший мальчик в детском доме. Он едет вместе с Сатья-баджи в Баку. Он осматривает хурджин, подтягивает веревки, затягивает потуже свой ремень на рубахе, потом подхватывает одной рукой хурджин, другой — Туту и бежит во двор.