Не случится никогда? (СИ)

И на Иви похожи мастью, такие же русые и слегка курносенькие. Специально по внешности никто не подбирал, случайно вышло совсем…
— Отя! — Сима требовательно дернул задумавшегося Саню за рукав. — Ты не сказал, с чем суп!
Мужчина споткнулся о выбоинку в тротуаре, но не упал, удержал равновесие.
— Рассольник, — вздохнул. — И без картошки. Лапши в нем тоже нет, потому что — рассольник. Устраивает?
Мальчишки закивали головенками.
— Съедим, — пообещали хором. — Но по полтарелки, и ни капли больше. Давай, звони папе, пусть нам по полтарелки греет!
Осталось только посчитать по ложкам. Все равно есть не будут, шелковицей аппетит перебили. Или будут? Кто их знает…
— Отя, ты звонишь или нет?!
А смысл в звонках, если уже перед подъездом? Пересечь дорогу, минута на лифте, и квартира.
— Дети, мы же пришли, зачем звонить? Руки сюда, быстро! Как вас отя учил дорогу переходить? Куда смотрим?
— Я направо, — пискнул Дима, всовывая ладошку в широкую отцовскую ладонь.
— А я — налево, — подхватил Сима, тоже подавая альфачу ручонку.
И закончили, хором, радостно и бодро:
— А потом — наоборот, альфа трахнул лошадь в рот!
Саня поперхнулся.
— Что? — переспросил он тупо.
Дети с готовностью повторили.
Не послышалось, однако. Кошмар. Главное — не заржать.
— А еще что-нибудь в таком духе знаете?
— Да, отя! Сейчас!
И мальчишки просканировали, звонко, на всю улицу:
— Если сунуть член в розетку,
никогда не будет деток.
Ничего вообще не будет.
Даже родина забудет!
Если ж член не хочешь в глаз,
надевай противогаз!
Занавес? Не? И отя еще не в обмороке? А малыши ведь старались…
— Кто научил? — Саня наспех промокнул выступившие от смеха на глаза слезы вытащенным из кармана носовым платком. Рассердиться не получалось.
— Никто, — дети, кажись, сообразили — ляпнули что-то не то, и засмущались. — Мы сами сочинили, в садике.
Мужчина отвесил мальчишкам по воспитательному, скорее, обидному, чем болезненному, подзатыльнику и показательно нахмурился.
— Ребята, — ох, как прекратить ржать, а? — Я вам скажу честно, это не очень хорошие стишки, злые и грубые. Не обижайтесь, ладно? Больше таких не придумывайте. И папе не читайте, он не поймет и расстроится. Договор?
Два ясных верящих взгляда были ответом.
— Тогда — «по пять», и вперед, к рассольнику?
Мальчишки закивали, соглашаясь, смачно хлопнули отца по протянутым раскрытым ладоням ладошками с растопыренными трогательно пальчиками и, схватив за руки, потянули к приглашающе белеющей полосами зебре перехода.
====== Часть 14 ======
— Отя, меня Дима пнул!
Возня под столом детских, обутых в мягкие тапочки, ножонок. Привычное дело — вроде, и едят, но балуются. Неутомимые.
— Так пни его в ответ, — Иви сидит напротив, подперев голову под подбородок кулаком, глядит любовно на сынишек. Ковыряется в супе ложкой без малейших признаков аппетита, тошнит его уже больше четырех месяцев, и по утрам, и днем, и вообще без перерыва, а к врачу не идет, отмахивается. Похудел килограммов на пять, не меньше, вокруг глаз надежно залегли темные тени.
Чего боится? Узнать невероятную правду? Наверно. Твердит — не хочу, и все. А сам, заметно же, постоянно прислушивается к творящимся в организме изменениям, взгляд — внутрь, а по губам иногда проскальзывает робкая, но восхитительно счастливая улыбка. Кстати, по последней его течке все сходится.
«Ладно. Буду продолжать делать вид, что я слепой болван, никогда в жизни не видавший беременных», — Саня набросал в остатки рассольника, вкуснейшего, между прочим, наваристого и щедро сдобренного сметаной, хлебного мякиша, размочил и с удовольствием сунул в рот полную ложку получившейся кашицы.
— Отя!
— Что, Сима?
— Дима меня пнул! В косточку! Больно!
Альфач отодвинул тарелку и очень строго посмотрел на обоих детей.
 — Насколько мне помнится, — высказал он сердитым тоном, давя прорывающийся усталый зевок, — ты начал пинаться первым. Или я ошибся?
Опять возня под прикрытием свисающей со столешницы клеенки. Что сейчас?
— Отя?
— Да, Дима?
— Мы уже миримся. Чесслово. Ты будешь ругаться?
Значит, гладят друг друга по коленкам. Лучше, чем драться. Ох, мальки совсем, глупые. Пока вырастут да переженятся, родители и поседеют, и облысеют. Сладкие…
Но с Иви надо что-то делать. Так нельзя. Беременным же положено анализы разные сдавать, на уровень железа в крови, например. Или Саня путает, ни в химии, ни в медицине, увы, не силен.
Не желающий признать подлинной причины поразившего его затянувшегося недомогания омега продолжал мучить суп. Бедному явно кусок в горло не лез. Хоть связывай и тащи к оменологу на плече навроде мешка с картошкой.
— Иви? Тебе плохо? Полежишь, и доешь позже?
Ваня позволил поднявшемуся с места мужу обнять себя и тоже встал, прижался и потерся щекой о приласкавшую мужскую ладонь, молча жалуясь на самочувствие и ища поддержки. Тяжело ему — работает на полную ставку в своей лаборатории, по дому пашет, на двоих-то детей и супруга, готовит, драит сантехнику, возится со штопкой, со стиркой. Хорошо, есть автоматический пылесос, ползает по полам, влажную уборку проводит, а то совсем бы зашился…
И ведь не пускает вместо себя на кухню. Что, Саня простые макароны иногда сварить не может? Или курицу в духовку засунуть? А что столько лет жил один, без омеги, и с голоду не опух, не учитывается? Короче, пора Иви от кастрюль гнать. Самое время, и повод веский имеется.
— Иди, ложись, родной, мы с мальчиками помоем посуду, — альфач на мгновение прильнул губами ко лбу любимого страдальца, делясь теплом.
Ваня не ответил, вздыхал. Оторвав омегу от себя, Саня развернул его за плечи и шлепком под ягодицы отправил в сторону спальни, на выход. Ваня, вроде, послушался сначала, но приостановился у порога и обернулся.
— Иди, кому велено! — Повысил мужчина голос. — Мне на тебя наорать?!
А как еще, если Ваня по-другому не понимает? Вот, приходится становиться грозным, домостроевским тираном.
Омега кротко взглянул из-под ресниц и исчез. Ура, Господи! Домострой возымел эффект! Ура, ура!!!
И «тьфу» одновременно. Приказать бы ему таким же манером топать до врача…
— Отя… — Дима и Сима замерли над пустыми тарелками, глазенки у обоих круглые, влажные и испуганные, мордочки бледненькие, но заговорил альфенок, довольно уверенно, на правах старшего. — Папа скоро умрет, да? А почему ты тогда по нему не плачешь, а только рычишь и ругаешься?
Приплыли, Саня. Радуйся, твои дети все происходящее в семье истолковали абсолютно неверно. И, похоже, собираются, без шуток, хоронить папу. Зато теперь понятно, куда внезапно пропала черная отина рубашка из шкафа и откуда в мусорном ведре вчера взялись обрезки черной ткани — насмотрелись по телику про похороны мальки, готовятся, повязки нарукавные, траурные, тачают. Ох-ох.
Надо срочно переубеждать ребятишек и настраивать на веселый лад. А их папу — Иви, Ваню, Ванятку, Ванечку, Ивана-дурака, бестолочь, мотающую нервы окружающим, безмозглую омежину, сгрести уже в охапку и силой отволочь на УЗИ. Завтра же, прямо с утра. И пускай дрыгает ногами, царапается и верещит: «воруют, убивают, насилуют», имеет право, в конце концов. Прихоти беременных необходимо уважать.
Опустившись перед притихшими и в кои-то веки позабывшими про баловство сыночками, мужчина улыбнулся обоим максимально нежно и ободряюще, погладил по торчащим в стороны, расставленным коленкам и сказал, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:
— Милые вы мои, с чего вы вдруг решили, что наш папа умирает? Он вовсе не умирает, просто прихворнул немножко. Но мы отведем его к доктору в поликлинике, доктор выпишет ему лекарство, и папа быстро-быстро поправится и начнет толстеть вот здесь, — Саня жестом изобразил округлость в районе своего по-альфячьи плоского живота.
Мальчишки смотрели с надеждой, верили, размышляли. А потом Сима выдал, не поперхнувшись, и едва не отправил отца неожиданным познанием человеческой природы в глубокую кому: