Жизнь после Жары (СИ)

Вот и Юля опять сбежала со свидания… Майкл написал ей потом две эсэмэски, но она ни на одну из них не ответила. Яна и Олива говорят, что это потому что он не следит за своим внешним видом и не умеет целоваться. Майкл фыркал: ну и глупые же эти девчонки! Обо всём имеют поверхностное суждение, а в корень не зрят. Вот тоже, пошёл у них на поводу — по магазинам с ними таскался, шмотки покупал как баба… Знали бы друзья — на смех бы подняли…  
«Хотя ведь вот Волкова стала же около меня щебетать, — подумал Майкл, — Значит, они правы… Но ведь тогда, получается, таким, какой я есть, я не нравлюсь, и если бы я пришёл к Волковой на свидание таким, как вчера, она бы тоже сбежала… Значит, для них всех важен не я, а моя внешность… И это очень фигово на самом деле…»  
— Привет, ты чего это такой кислый? — окликнула его Олива, когда он приехал, — Лимон, что ли, проглотил?  
— Какое там лимон, — вздохнул Майкл, — Впхочем, всё нохмально…  
— Ну, не хочешь, не говори, — сказала Олива, — Однако вот что, Майкл… — вмиг изменившимся тоном произнесла она, когда они остановились у перил моста через Москву-реку перед Кремлёвской стеной, в том самом месте, где Салтыков год назад чуть не погиб, доказывая Оливе свою любовь, — Мне Салтыков на новый год подарил одну вещь… Я хочу ему её вернуть через тебя…  
Она порылась в своей сумке и извлекла из неё синий бархатный футляр с золотой цепочкой — тот самый, с кулоном в виде Девы. Майкл ожидал этого жеста и даже отшатнулся от протянутого ему футляра.  
— Извини, но я у тебя этого не возьму, — сказал он.  
— Но почему?  
— Видишь ли, я сказал Салтыкову, что ты хочешь вехнуть ему его подахок, но он оскохбился и категохически заявил, шо не пхимет его назад.  
— Но и мне не нужны его подарки! — воскликнула Олива, — Когда так, я сейчас же выброшу эту цепочку в реку! Мне от него ничего не нужно!  
Олива занесла футляр над рекой, однако Майкл мягко перехватил её руку.  
— Пожалуйста, не делай этого, — попросил он, — Вещь ни в чём не виновата. Оставь её у себя, хотя бы как память…  
— Память?! — у Оливы на глазах блеснули слёзы, — Какая память, Майкл? Память о моих страданиях, об унижениях, которые он мне причинил, память о моей загубленной и разбитой жизни? На хуй такую память! Не нужны мне подарки от этого человека! В последний раз спрашиваю: возьмёшь, нет?  
— Нет. Не возьму.  
И Олива, ни слова более не говоря, замерла у края моста с футляром в руке — всего на один миг, а потом решительно разжала пальцы.  
Майкл, опершись на перила моста, со скорбью молча смотрел, как коротко блеснул в отсвете фонаря падающий футляр и, сделав сальто в воздухе, тихо шлёпнулся на воду и поплыл, подхваченный тёмными водами Москвы-реки.
  
Глава 21
 
Вода в Средиземном море была почти как в ванне. Из колонок доносилась песня — My heart will go on, уже пятый раз за день. От разноцветных тентов и лежаков, то там, то сям раскинутых по пляжу, пестрило в глазах, и Салтыков, вальяжно расположившийся на одном из лежаков, утомлённо прикрыл глаза.  
Хорошо было лежать на берегу Средиземного моря, разморясь на жарком южном солнце, слушать шум прибоя, заглушаемый музыкой из колонок, и ощущать в своей голове приятную пустоту, отдыхая и не думая ни о чём. Всё, что осталось в Архангельске — работа, нетерпеливые заказчики, срочные проекты, чертежи в Автокаде, объекты, контрольный пакет акций, Нечаева — ушло куда-то далеко-далеко, уступив место приятной лени и более лёгким мыслям.  
Салтыкову захотелось пить. Словно обленившийся домашний кот, он нехотя открыл один глаз, затем второй. Надев шлёпанцы, он уже собирался подняться со своего лежака и идти в лавочку, мысленно прокручивая английскую фразу, с которой он обратится к продавцу, чтобы купить себе воды или пива, как вдруг заприметил буквально в двух шагах от себя двух загорелых девушек под пляжным тентом. 
«Не мешало бы с ними познакомиться, — подумал он, — Но они, наверное, нерусские. Эх, надо было лучше учить в школе английский…»  
Он с видимым сожалением прошёл мимо них, решив, что на обратном пути обязательно уж как-нибудь подойдёт к ним, а за это время успеет сформулировать две-три английских фразы, смутно надеясь, что этих фраз, возможно, будет достаточно, чтобы хотя бы одну из этих девушек затащить в постель, однако уверенности, что всё получится, у Салтыкова было маловато. С русскими бабами у него, по крайней мере, было куда меньше проблем, поскольку русским языком он владел настолько превосходно, что им он компенсировал с лихвой даже свою не слишком-то привлекательную внешность.  
Салтыкову даже пить расхотелось. Он с видимым сладострастием рассматривал грудастые длинноногие фигуры баб в открытых купальниках. Заметив же, что одна из них куда-то ушла, очевидно, купаться в море, а вторая осталась в гордом одиночестве, он решился в одну секунду. «Эх, была не была!» — пронеслось в его голове, и Салтыков решительным шагом направился к красному тенту.  
— Хэллоу, лейди, хау ду ю ду? — без обиняков начал он на ломаном английском с характерным русским акцентом, — Ит из файн дэй, изн`т ит?  
Девушка хмыкнула и скептически оглядела корявую фигуру Салтыкова с головы до ног. Его квадратное, красное от загара лицо с лоснящейся кожей, очевидно, тоже ей не понравилось, но ей было скучно. «В конце концов, послать его я всегда успею», — мысленно решила она.  
«Чёрт! Ну как же ей сказать, что, мол, почему такая красивая девушка скучает в одиночестве? — вертелось в голове у Салтыкова, — Бьютифул гёрл… Почему — вай… Одиночество — лонели… А скучать? Как же будет по-английски «скучать»?..  
Однако времени на раздумья тратить было нельзя, и Салтыков бездумно ринулся в атаку.  
— Вай соу бьютифул гёрл энд соу лонели?.. Май нейм из Энди… Энд уот из ёр нэйм?  
— Laura, — коротко ответила девушка, едва сдерживая смех.  
— О, айм вэри глэд! Лора из вэри бьютифул нэйм! Лора, вере вилл ю би зыс ивнинг?  
К Лауре подошла её подруга и обе стали что-то быстро говорить на иностранном языке. Затем девушки фыркнули, засмеялись и убежали к морю, оставив Салтыкова в полном недоумении.  
«Ну вот, наверно я что-то не то сказал… — тоскливо подумал он, — А может, морда моя им не понравилась… Ну и хуй с ними, с этими иностранками! Пойду куплю чего-нибудь выпить».  
— Экскьюз ми, — обратился он к продавцу, — Гив ми плиз… зыс эйл…  
— Эйл? — продавец-турок недоуменно поднял одну бровь.  
«Неприятная штука — языковой барьер, — мучительно размышлял Салтыков, — Как неуютно одному в стране, где тебя не понимают! Хотя… это лучше, чем всю жизнь топтаться на одном месте… В жизни ведь столько всяких возможностей, и я рад, что могу себе многое позволить…»  
— Какие проблемы, парень? Ты русский? — прозвучал над его ухом молодой женский голос. Салтыков обернулся и увидел возле себя симпатичную девушку лет двадцати пяти, немного полную, но стройную, в лёгком платье.  
— И ты русская? Вот здорово! — просиял Салтыков, — Кстати, меня Андрей зовут. А тебя?  
— А меня зовут Марина, — представилась она, — Только я не совсем русская. Моя мама родом из Донецка, а отец немец.  
— Вау, так ты полукровка, получается? А как твоя фамилия?  
— Штерн, — кокетливо улыбнулась она.  
— Марина Штерн, значит? Круть! — сказал Салтыков, — Ну чё, может, сядем где-нибудь в уютном кафе и отметим наше знакомство?  
— С удовольствием, — мигом согласилась Марина…  
День, подаривший Салтыкову новое приятное знакомство, окончился бурной, не менее приятной ночью в отеле.  
— Ммм, какая ты классная, — томно произнёс Салтыков, лаская свою новую партнёршу, подарившую ему массу приятных ощущений, — Я тебя просто обожаю…  
— А ты, оказывается, настоящий smoking hot, — сказала Марина в перерыве между поцелуями, — Вот уж не думала, что северяне могут быть такими горячими в постели…  
— А то, крошка!