Банда - 2
- А вот сейчас и не следовало бы, - осуждающе сказала пожилая сестра.
- Ему виднее, - ответила Валя, но не было в ее голосе уверенности.
Овсов прошел в ординаторскую, протиснулся за свои шкафы и задернул занавеску. Достав из тумбочки "Распутина" он замер, прислушиваясь к себе, словно ждал какого-то сигнала, совета, разрешения. И получив нужный сигнал, быстро отвинтил пробку, налил в стакан водки, поколебался, плеснул еще немного и спрятал бутылку. Перед тем как выпить, тяжело протяжно вздохнул, а выпив, спрятал и стакан. Сел, положив руки на холодное стекло стола, исподлобья взглянул на собственное отражение в окне. Там, за стеклом, была уже глубокая ночь, огни в окнах погасли, город спал. Шел второй час ночи.
- Господи, Господи, помоги мне сегодня, - чуть слышно пробормотал Овсов, опустив лицо в ладони. - Господи, Господи, не оставь меня сегодня...
Вошла Валя с мокрыми снимками. Он всмотрелся в один снимок, расположив его у настольной лампы, взял второй, третий...
- Ни фига себе...
- Похоже, у него не осталось ничего целого, - чуть слышно сказала Валя.
- Яйца-то хоть у него на месте?
- Кажется, да... И, что к ним прилагается, тоже.
- Все утешение, - и Овсов поднялся. Он быстро шел по коридору и его тяжелые шаги становились все тверже. Он не видел ни выглядывающих из палат больных, разбуженных полуночной суетой, ни жмущихся к стенкам дежурных медсестер, ни Вали, едва поспевающей за ним. Лицо его напряглось, седой пробор уже не выглядел таким четким, челка упала на лоб.
В операционной все было готово. Яркий свет, стол" с возвышающимся посредине телом, инструменты, пожилая сестра с резиновыми перчатками. И единственный помощник - практикант, который, кажется, вот-вот брякнется в обморок.
- Знаешь анекдот? - спросил его Овсов. - Идет операция... Скальпель! командует хирург. - Тампон! Спирт! Еще спирт! Еще спирт! Огурец!
Практикант стоял бледный и даже не улыбнулся. Он лишь сглотнул слюну и кивнул, давая понять, что все услышал, все понял.
- Как же тебя угораздило, бедного, - пробормотал Овсов, шагнув к столу. Он снова хотел встретиться взглядом с этим человеком, но глаза того были закрыты. Над ними нависала сорванная с головы кожа. - Ну,.. С Богом, вздохнул Овсов. - Поехали, девочки...
***
Когда Овсов, едва волоча ноги от усталости, добрел до своего кабинетика, в окно било яркое солнце. Было уже утро и далеко не раннее утро. За больничным забором проносились переполненные троллейбусы с пассажирами на крышах, на трамвайной остановке стояла молчаливая и какая-то безнадежная толпа. Следом за Овсовым в кабинет вошла Валя. Она обессиленно опустилась на кушетку, некоторое время молча смотрела в тяжелую спину хирурга, склонившегося над столом, потом спросила:
- У вас там что-нибудь осталось?
- Поделюсь, - сказал Овсов. Рука его привычно скользнула в тумбочку, нашарила бутылку "Распутина" и извлекла ее на яркий дневной свет.
- Он умрет, Степан Петрович?
- Это меня не касается. Это одному Богу известно. Спасет его только Бог. Я что... Механик. Режу, пилю, зашиваю, зажимаю, вколачиваю гвозди... Действия простые, можно сказать, бездумные... - Овсов разлил водку в два стакана, один протянул Вале, из второго медленно выпил сам.
- Жалко будет, если умрет, - проговорила Валя, скривившись от водки. Столько усилий, такая ночь...
- Потрудились сегодня славно... - согласился Овсов.
- Но сердце бьется!
- Да, - кивнул Овсов, думая о чем-то своем. - И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь - и Божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь... Приблизительно так выразился один товарищ, - Овсов повернулся, наконец, к Вале. - Тут особенно и думать нечего... Если он все сделал на этой земле, если выполнил свою задачу, ту, ради которой он сюда, на Землю, заслан.. То умрет. Если ему кое-что предназначено, если стоит перед ним еще какая-то задача... Выживет.
- А вы как думаете?
- По мне... Он не должен умереть. Слишком много затрачено усилий, чтобы его убить. Кому-то очень хотелось от него избавиться. Кому-то он очень мешал самим своим присутствием на Земле. А любое действие рождает противодействие. Равное ему по силе, а то и гораздо превосходящее. Ветер рождает бурю.
- Думаете, его хотели убить? Но это же автомобильная авария, Степан Петрович!
- А как понимать ножевую рану в спине? - Овсов укоризненно посмотрел на Валю.
- У него.., рана в спине?
- Ее можно было и не заметить, но она есть.
- Потому и произошла авария?
- Нет... Удар нанесен после аварии. Его добивали.
- Добивать человека в таком состоянии?
- Действовали наверняка. Но у Создателя были другие планы. И в результате он оказался на моем столе. Нашелся сердобольный водитель, который привез к нам эту гору мяса, я оказался почти трезвым, ты оказалась на месте... И сегодня... Валя, ты не представляешь, сколько раз мне сегодня просто повезло... Будто не я делал эту операцию, а кто-то руководил мною, глаза Овсова были полны недоумения. - Я бы не смог все повторить... Опять же наш юный друг, этот практикант, умудрился не грохнуться в обморок... Какая-никакая, а все поддержка. Нет, - Овсов тяжело повел головой из стороны в сторону. - Нет, тут все к одному, все говорит только об одном...
- О чем же все это говорит?
- Это говорит о том, что вступили в действие силы противоположного направления, - размеренно проговорил Овсов, глядя в пол с такой пристальностью, будто видел там какие-то признаки, подтверждающие его вывод.
- Ну и слава Богу, - легко ответила Валя, чтобы хоть как-то оборвать этот тягостный разговор, полный недомолвок и странных намеков на высшие силы. Она смотрела на мир проще и не хотела усложнять его.
Бросив взгляд на бутылку и убедившись, что она пуста, Овсов спрятал ее в тумбочку. За окном неожиданно громыхнуло - по железному карнизу застучали редкие тяжелые капли. Начинался дождь. Солнце, еще совсем недавно слепившее и заливавшее кабинет безжалостным светом, скрылось и теперь на улице установился какой-то полумрак. Говорить не хотелось, перед глазами все еще лежало растерзанное тело, которое они всю ночь пытались сшить.
- Разрешите? - занавеска у входа отодвинулась в сторону и в проходе показался румяный парень в черной кожаной куртке и великоватых зеленых штанах. Затылок его был выстрижен, короткий ежик поднимался надо лбом.