Запах соли, крики птиц

Иногда он задумывался над тем, как должна выглядеть жизнь при отсутствии кучи денег. Каково это — жить как Уффе или Мехмет, торчать в какой-то занюханной норе в пригороде и бороться за существование. Уффе хвастался ему квартирными кражами и другими делишками, в которых участвовал, но Калле с трудом сдержал смех, услышав о том, какие это приносит прибыли. Черт возьми, папаша больше подкидывал ему каждую неделю на карманные расходы.
Тем не менее ему почему-то никак не удавалось заполнить пустоту в области сердца, хотя в последние годы он усиленно искал способ это сделать. Больше шампанского, больше вечеринок, больше телок, больше порошка в нос, больше всего. Каждый раз больше и больше. Он постоянно увеличивал свои траты, хотя сам ничего не зарабатывал. Все деньги происходили от папаши. Калле непрерывно думал, что вот сейчас — сейчас этому все же будет положен конец. Но деньги продолжали поступать. Папаша оплачивал один счет за другим, без звука купил квартиру в престижном районе, заплатил той девке, что состряпала историю об изнасиловании — разумеется, на ровном месте, она же сама пошла с ним и Лудде домой, хотя не могла не понимать, что это подразумевало. Его кошелек постоянно пополнялся, словно волшебное портмоне, где деньги никогда не иссякают. Казалось, не существует никаких границ, никаких требований. И Калле знал почему. Он знал, почему папаша никогда ему не откажет. Платить его заставляет нечистая совесть. Папаша сыпал деньги в дыру у Калле в груди, но они просто исчезали, так ничего и не заполнив.
Каждый из них по-своему пытался компенсировать деньгами утраченное. Папаша — давая, а Калле — принимая.
Нахлынувшие воспоминания усилили боль в том месте, где находилась дыра. Калле все ускорял шаг, напрягался, пытаясь их изгнать. Но от воспоминаний не удавалось даже убежать. Заглушить их могла лишь смесь шампанского с кокаином, а при отсутствии одного из компонентов ему приходилось с этим жить. Он еще больше ускорил шаг.
Йоста вздыхал, сидя у себя в кабинете. С каждым годом ему становилось все труднее мобилизоваться. Ежедневная дорога на работу отнимала у него последние силы, и пытаться после этого делать что-либо путное оказывалось почти невозможным. Когда он пробовал работать, все его члены словно наливались свинцовой тяжестью. У него не было сил за что-либо браться, и он мог целыми днями мучиться над простейшим заданием. Йоста не понимал, как так получилось. Постепенно сложилось с годами, само собой. Начиная со смерти Майбритт одиночество грызло его изнутри и отнимало остатки прежней радости от работы. Конечно, он никогда не считался в своей профессии звездой и первым готов был это признать, но тем не менее выполнял все, что от него требовалось, и временами даже получал от этого удовлетворение. Теперь же постоянно возникал вопрос, какой во всем этом смысл. Детей, которым можно было бы что-то передать, у него не имелось, поскольку их единственный ребенок — сын — умер всего через несколько дней после рождения. Не к кому было приходить по вечерам домой, нечем заполнять выходные, кроме, разумеется, гольфа. Ему хватало соображения, чтобы понимать, что гольф из хобби уже превратился скорее в манию. Будь его воля, он играл бы сутки напролет. Но это не приносило денег на квартплату, и ему приходилось продолжать работать, дожидаясь пенсии как освобождения, до которого он считал дни.
Йоста уставился в компьютер. Подключаться к Интернету им запрещали из соображений безопасности, поэтому узнавать имя обладателя адреса пришлось по телефону. В результате короткой беседы со справочной службой он выяснил, кто владеет домом, к которому приписан мусорный контейнер. Йоста вздохнул. Задание изначально казалось ему бессмысленным. Его скептическое отношение нашло подтверждение, когда ему выдали домашний адрес владельцев в Гётеборге. Стало очевидно, что они не имеют к убийству никакого отношения. Им просто не повезло, поскольку убийца избрал последним пристанищем для девочки их мусорный бак.
Его мысли перенеслись к девушке. Отсутствие желания работать не лишило его сострадания. Он сочувствовал жертве и ее близким и был благодарен за то, что ему, по крайней мере, не пришлось на девушку смотреть. Когда ему в коридоре встретился Мартин, тот был все еще несколько бледен.
Йоста чувствовал, что за прошедшие годы выбрал свою квоту покойников. После сорока лет работы полицейским он по-прежнему помнил всех до единого. Большинство из них были жертвами несчастных случаев и самоубийств, убитые являлись исключениями. Но каждый смертный случай оставлял отметину в памяти, и Йоста мог вызывать оттуда картины, четкие, словно фотографии. Ему многократно приходилось ходить оповещать родственников, видеть слезы, отчаяние, шок и ужас. Возможно, его подавленность просто-напросто объяснялась тем, что горе в бокале его жизни достигло краев. Быть может, каждый смертный случай, каждая человеческая боль и несчастье добавляли в бокал совсем понемногу, по чуть-чуть, и теперь там уже не осталось места ни для единой капли. Это его не оправдывало, но могло служить объяснением.
Йоста со вздохом поднял трубку, чтобы позвонить владельцам дома и сообщить им, что у них в мусорном контейнере обнаружили труп. Набрал номер. Лучше уж с этим покончить.
— В чем, собственно, дело?
Сидевший в комнате для допросов Уффе выглядел усталым и раздраженным. Патрик помедлил с ответом. Вместо этого они с Мартином принялись приводить в порядок бумаги. Они сидели напротив парня за шатким столом, который вместе с четырьмя стульями составлял всю меблировку помещения. Патрик отметил, что Уффе кажется не слишком обеспокоенным, но с годами он усвоил, что внешний вид допрашиваемого еще ничего не говорит о его или ее внутреннем состоянии. Он откашлялся, сцепил руки, положив их поверх бумаг, и наклонился вперед.
— Кажется, вчера вечером имели место кое-какие стычки? — Патрик внимательно изучал реакцию парня, но увидел лишь кривую усмешку: посмеиваясь, тот небрежно откинулся на спинку стула.
— Ах вот оно что. Да, если вдуматься, то вот он, — Уффе кивнул в сторону Мартина, — действовал довольно грубо. Пожалуй, стоит подумать над заявлением о применении насилия. — Он опять засмеялся, и Патрик почувствовал, что начинает сердиться.
— Ну, — спокойно сказал он, — мы уже получили рапорт от присутствующего здесь Мартина и второго полицейского, дежурившего вчера, а теперь нам хочется услышать твою версию.
— Мою версию. — Уффе вытянул ноги вперед и в результате полулежал на стуле. Едва ли ему было удобно. — Моя версия состоит в том, что мы просто немного поссорились. По пьяни. И все. И что из того? — Его глаза сузились, и Патрик увидел, что пропитанный алкоголем мозг собеседника отчаянно работает.
— Здесь вопросы задаем мы, а не ты, — строго сказал Патрик. — Вчера без десяти час двое наших полицейских видели, как ты нападал на одну из участниц шоу, на Лиллемур Перссон.
— Вы имеете в виду Барби? — прервал его Уффе и рассмеялся. — Лиллемур… тьфу, блин, шутить изволите!
Патрик с усилием сдержал желание отвесить сидевшему напротив парню крепкую оплеуху. Мартин явно это почувствовал, потому что вступил в разговор, давая коллеге возможность немного собраться.
— Мы стали свидетелями того, как ты набросился на Лиллемур с кулаками. Что послужило причиной ссоры?
— Ну, я вообще не понимаю, чего вы к этому прицепились? Ничего такого ведь не было! Мы просто… немного поссорились! Я до нее едва дотронулся! — Беспечность стала исчезать с лица Уффе, сменившись некоторым беспокойством.
— Из-за чего вы поссорились? — продолжил Мартин.
— Просто так! Или, ну, она наплела обо мне разной фигни, а я об этом узнал. Мне только хотелось, чтобы она созналась. И извинилась! Нельзя же просто так нести всякую чушь. Мне только хотелось заставить ее это понять!
— Именно это ты позже ночью вместе с другими участниками и пытался ей внушить? — спросил Патрик, глядя в лежавший перед ним отчет.