Запах соли, крики птиц
— Да-а, — с расстановкой произнес Уффе. Теперь он уже сидел на стуле ровнее. Прилипшая к лицу усмешка поблекла. — Вы можете, черт подери, поговорить об этом с Барби. Уверен, она меня поддержит. Мы просто немного повздорили, и полиции незачем совать в это нос.
Патрик на мгновение переглянулся с Мартином, потом спокойно посмотрел на Уффе и сказал:
— Лиллемур не сможет нам особенно много рассказать. Ее утром нашли мертвой. Убитой.
В комнате для допросов воцарилась полная тишина. Уффе еще больше побледнел. Мартин с Патриком выжидали.
— Ты… вы… шутите?.. — произнес он наконец.
Полицейские никак не отреагировали. До него медленно доходило сказанное Патриком, и от улыбки не осталось и следа.
— Какого черта? Вы думаете, что я… Но я… Мы просто немного повздорили! Я бы не… Я не… — Он запинался и хлопал глазами.
— Нам нужно взять у тебя образец ДНК на анализ, — сообщил Патрик, доставая все необходимое. — Ты ведь не будешь возражать?
Уффе поколебался.
— Нет, блин, — под конец изрек он. — Берите, какого хрена вам надо. Я ничего не сделал.
Патрик наклонился вперед и с помощью обмотанной ватой палочки взял образец с внутренней стороны щеки Уффе. На мгновение показалось, что парень передумал, но, когда палочку опустили в конверт и запечатали, было уже поздно. Уффе не сводил взгляда с конверта. Он сглотнул и, широко раскрыв глаза, посмотрел на Патрика.
— Вы ведь не закроете сериал? Вы ведь не можете это сделать? Я хочу сказать, вы просто не имеете права! — Его голос был полон отчаяния, и Патрик почувствовал нарастающее презрение к происходящему спектаклю. Неужели какая-то дурацкая телепрограмма может значить больше, чем смерть человека?
— Это решать не нам, — сухо сказал он. — Решает компания-продюсер. Будь моя воля, я заткнул бы это дерьмо в ноль минут, но… — Он развел руками и увидел, как по лицу Уффе распространилось выражение облегчения.
— Можешь идти, — коротко распорядился Патрик.
У него перед глазами по-прежнему стояла картина обнаженного мертвого тела Барби, и при мысли о том, что из ее смерти устроят развлечение, у него появился кисловатый привкус во рту. Что же все-таки происходит с людьми?
День начался так хорошо. Пожалуй, он мог бы даже сказать, что поистине великолепно. Сперва он совершил долгую пробежку на холодном весеннем воздухе. Вообще-то любовь к природе ему свойственна не была, но в это утро он, к собственному удивлению, радовался, наблюдая, как лучи солнца просачиваются сквозь кроны деревьев. Приятное чувство в груди сохранялось на протяжении всей дороги домой и привело к некоторым любовным утехам с Вивекой, которая, в виде исключения, проявила сговорчивость. Обычно же это обстоятельство являлось одним из немногих, омрачавших жизнь Эрлинга. После свадьбы Вивека более или менее утратила интерес к данной стороне брака, а ведь трудно отделаться от ощущения, что довольно бессмысленно заводить себе молоденькую и свеженькую жену, если она оказывается недоступной. Нет, ситуацию необходимо менять. Утренние занятия еще больше утвердили его в намерении серьезно поговорить с малышкой Вивекой на данную тему, объяснить ей, что брак состоит из взаимных услуг, из отдачи и принятия. И если она хочет и в дальнейшем оказываться принимающей стороной, когда речь идет об одежде, украшениях, развлечениях и красивых вещах для дома, то ей придется проявлять немного больше энтузиазма, отдавая в тех областях, где он требует от нее как супруг. До женитьбы никаких проблем не возникало — когда она жила в приятной трехкомнатной квартире, которую оплачивал он, и ей приходилось соперничать с женой, имеющей тридцатилетний стаж. Тогда ее объятия раскрывались в любое время и в самых причудливых местах. Эрлинг почувствовал, что от воспоминаний в нем просыпается жажда жизни. Может быть, уже настало время ей напомнить. Ему все-таки надо кое-что наверстать.
Эрлинг как раз сделал первый шаг к лестнице на второй этаж, где находилась Вивека, когда его отвлек телефонный звонок. На какое-то мгновение он задумался, не послать ли звонившего к черту, но потом развернулся и пошел к переносному телефону, стоявшему на столе в гостиной. Ведь это могло быть что-то важное.
Пятью минутами позже он сидел, онемев, с телефонной трубкой в руках. Последствия услышанного вертелись у него в голове, и мозг уже пытался сформулировать возможные выходы. Эрлинг решительно встал и прокричал на второй этаж:
— Вивека, я поехал в офис. Произошло кое-что, и мне необходимо разобраться.
Донесшееся сверху невнятное бормотание подтвердило, что жена его услышала. Он поспешно натянул куртку и взял висевшие на крючке возле входной двери ключи от машины. На такое он никак не рассчитывал. Что же, черт возьми, теперь делать?
Быть в такой день Мельбергом казалось прекрасным. Он напомнил себе о причине того, почему находится там, где находится, и с трудом изменил выражение лица, чтобы скрыть чувство удовлетворения и изобразить сочетание сочувствия и решительности. Пребывание в центре внимания его почему-то красило, просто-напросто ему шло. Его непрерывно занимала мысль о том, как отреагирует Роз-Мари, увидев его во всех утренних и вечерних газетах в роли главного действующего лица отделения полиции. Он выпятил грудь, развернул плечи, встав в эффектную, по его мнению, позу. Вспышки фотоаппаратов прямо-таки слепили, но позу он все-таки держал. Упускать такой случай нельзя.
— Можете еще минуту поснимать, а потом вам придется ненадолго угомониться. — Он убедился, что голос звучит очень солидно, и подавил возникшую дрожь наслаждения. Вот в чем его предназначение.
Вспышки еще немного пощелкали, после чего он успокаивающе поднял руку и оглядел собравшихся представителей прессы.
— Как вам уже известно, сегодня утром мы обнаружили труп Лиллемур Перссон. — В воздух взметнулось множество рук, и он милостиво кивнул представителю газеты «Экспрессен».
— Уже установлено, что ее убили? — Все с нетерпением ждали ответа, держа ручки наготове в нескольких миллиметрах от блокнотов. Мельберг откашлялся.
— Пока не закончится судебно-медицинское обследование, мы ничего не можем утверждать с уверенностью. Однако все указывает на то, что ее лишили жизни. — Ответ сопровождался бормотанием и звуком скрипящих по бумаге ручек. Телевизионные камеры с символами редакций новостей и каналов, которым они принадлежат, жужжали, направив на него яркие лампы. Мельберг задумался над тем, кому отдать предпочтение, и по трезвом размышлении повернулся наиболее привлекательной стороной к камере четвертого канала. Его засыпали вопросами, и он кивнул еще одному журналисту из вечерней газеты.
— У вас уже имеется подозреваемый?
В ожидании ответа вновь возникла напряженная тишина. Мельберг немного сощурился в лучах прожекторов.
— Мы вызвали нескольких человек для допроса, но конкретного подозреваемого у нас на сегодняшний день нет.
— Съемки шоу «Покажи мне Танум» теперь придется прекратить?
На этот раз вопрос удалось задать представителю программы новостей «Актуэльт», и все напряженно слушали.
— На данный момент у нас нет полномочий и оснований воздействовать на этот вопрос. Решение должны принимать продюсеры программы и руководство канала.
— Неужели развлекательная программа действительно может продолжаться после убийства одного из ее участников? — спросил тот же телерепортер.
— Как я уже сказал, мы не имеем возможности влиять на данный вопрос, — с явным раздражением ответил Мельберг. — Спросите об этом телеканал.
— Ее изнасиловали? — Кивков Мельберга никто уже больше не ждал, и вопросы летели в него, словно мелкие снаряды.
— Это покажет вскрытие.
— Но имеются ли какие-нибудь признаки?
— Ее обнаружили обнаженной, а дальнейшие выводы можете делать сами.
Сказав это, Мельберг сразу понял, что, выдавая подобную информацию, поступил не слишком обдуманно. Но его просто подавлял напор журналистов, а радость и возбуждение по поводу пресс-конференции стали понемногу уходить. Это не то что стоять и отвечать на вопросы местной прессы.