23

Кругом была темнота. Еще было очень холодно. Я всхлипывал и звал маму, но никто не откликался. Вокруг меня образовался небольшой кружок света, и я увидел, что вновь стал маленьким восьмилетним мальчиком. Мне было очень холодно, дул какой-то мерзкий ветерок, а я был в одних штанишках. На переднем кармане мама вышила мне зайчика, это мои любимые штаны, я очень ими горжусь.
Сзади меня что-то прокатилось, я вздрогнул и обернулся на звук. Но кругом была одна темнота. Из темноты вновь раздался какой-то звук, на этот раз громче и значительно ближе. Теперь казалось, что этот шум начал превращаться в какой-то грохот, как будто по брусчатке ехал грузовик, груженный арматурой. А я смотрел в темноту и дрожал теперь уже не только от холода, но и от страха. Но еще больше я боялся шагнуть в темноту, там было так страшно! А грохот становился все громче и все ближе.
«Сыночек! Сынулик мой!» – это был голос мамы. Она где-то здесь, она рядом!
– Мама! Мама! – я звал маму, надеясь, что она придет в круг света и заберет меня из этого страшного места, но мой голос заглушал надвигающийся грохот. – Мамулька! Мамулечка! – я начал громко плакать, мне стало очень-очень страшно.
Я хотел прижаться к маме, чтобы она меня спасла. Она ведь может, она все может. Пусть только придет и заберет меня отсюда.
Грохот стал невыносимым. Что-то огромное и страшное катилось прямо на меня, я перестал слышать свой голос. И вдруг в моем сознании я услышал самый близкий на свете голос: «Сынок, беги!»
Я сделал шаг в темноту и побежал.
Но неожиданно все закончилось. И грохот, и темнота. Я вновь стал большим и сидел на лавочке в парке Шевченко, ожидая Алису. Она опаздывала, она всегда опаздывает. Но вот она пришла. Мы поцеловались, взялись за руки и заговорили о нашей предстоящей свадьбе. Алиса хотела быть в белом, а я был против.
– Почему ты против, белый цвет мне так идет.
– Я не знаю, я просто не хочу белый. Он… он плохой.
– Витя, значит, и я плохая? Я у тебя плохая?
– Ну что ты, разве плохим Алисам дарят букет цветов, – и я протянул ей огромный букет черных роз.
– Боже, Витя! Какой прекрасный венок! Спасибо, что ты мне его подарил, – и Алиса одела его себе на шею и легла на скамейку, скрестив на груди руки.
Мне стало неуютно. Откуда взялся венок? Я не хотел дарить Алисе венок, я ведь ее люблю, я ей буду дарить всегда только цветы. Я посмотрел еще раз на Алису, теперь она была вся в белом, с черным венком на шее. Она лежала неподвижно, закрыв глаза, а у лавочки куда-то пропала спинка.
– Ты слышишь меня? Я не хотел тебе дарить венок! Алиса не шевелилась.
– Алиса! – я дернул ее за плечо, но безрезультатно. – Хватит притворяться!
Я нагнулся к лицу Алисы и зашептал:
– Алиса, лапка моя, ну не пугай меня так. Давай ты встанешь и мы пойдем отсюда…
Неожиданно глаза Алисы раскрылись, но там зияла пустота. Я в ужасе отпрянул, но Алиса схватила меня за руку и стала приподниматься, при этом скалясь на меня непонятно откуда взявшимися желтыми зубами.
– Это-о ты-ы мне-е ве-ено-ок по-ода-ари-ил… ты-ы, Ле-еско-ов… – Алиса тянула слова, и от этого становилось еще страшнее. – За-аче-ем ты-ы оста-ави-ил меня-а одну-у?
Наконец я вырвал руку и отпрянул в сторону. На месте Алисы передо мной стояла Соня. Вместо свадебного платья на ней была белая ночная рубашка, правда, вся в каких-то грязных земляных пятнах. Соня протянула ко мне свои костлявые руки и стала медленно, с шипением приближаться. Вокруг снова стало темно, свет освещал лишь лавочку и нас с Соней. Я сделал шаг назад и уперся в темноту. Она меня не выпускала! Соня неумолимо приближалась ко мне и за каждым ее шагом надвигалась темнота. Свет все сужался, и вместе с приближением костлявых рук я чувствовал приближение смерти.
– Умри-и вме-есто-о Димки-и!
Холодные костлявые руки коснулись моей шеи. Мне стало тяжело дышать, из последних сил я закричал.
Я проснулся, что-то давило мне на грудь и было по-прежнему темно. Еще ночь? Или я проспал целые сутки и наступила уже следующая ночь? Боковым зрением я уловил лучики света, и тут же вспомнил, где я нахожусь. Дышать было все еще тяжело, я был завален несколькими мешками, и один из них больно упирался мне в грудь. Или в мешках не только сено, или мешок сена – это все же тяжело. Я попытался скинуть с себя мешки, но у меня не получилось поднять даже руку. Все мои конечности затекли. Видимо, после того как я погрузился в сон, я не поменял позы. Сейчас необходимо в первую очередь размяться, чтобы я мог элементарно передвигаться. Я попытался сжать руку в кулак, в первый раз не получилось, по всей руке пошли колики. Я повторил попытку, на этот раз получилось, но пальцы в кулаке все равно не слушались. То же самое я проделал и с другой рукой. Наконец получилось сначала согнуть руки в кистях, а затем и в локтях. Набрав воздуха в легкие, я скинул два мешка в сторону, но самый тяжелый по-прежнему упирался мне в грудь. Что там, черт подери, лежит? Я сделал еще одно усилие, дернулся всем телом вправо, и мешок с каким-то хрустом съехал в сторону. Мне сразу стало легче дышать. Теперь силы быстро приходили ко мне. Я смог повернуть вправо-влево затекшую шею, руки уже полностью сгибались, с ногами и вовсе таких проблем не было, я сразу легко стал на коленки. И тут же упал обратно! Прямо на меня уставилось в озлобленной ухмылке лицо Сони! Меня охватили дрожь и паника. Кошмар из только что снившегося мне сна стал явью! Соня смотрела на меня немигающими глазами и как-то странно чуть заметно раскачивалась из стороны в сторону.
Прошла, может, минута или две, но ничего не происходило. Мы все так же смотрели друг на друга, я – очумело, Соня – с какой-то зловещей улыбкой. Мое сердце продолжало все еще бешено колотиться, но мышление постепенно стало переходить из лихорадочного в логическое. Прыгнуть в окно? Бля, нет тут никакого окна! Чего она ждет? Теперь мне показалось, что Соня смотрит не совсем на меня, а немного в сторону. У меня начала вновь затекать рука, я двинул локтем в сторону и попал по мешку, который сдавливал мне грудь, в нем опять что-то хрустнуло, а Соня и на это никак не прореагировала. Говорить я все еще боялся, но тем не менее начал очень медленно подниматься. Когда я стал во весь рост и из-за мешков увидел ноги Сони, меня моментально пробил холодный пот. Ее ноги не касались пола! Я присмотрелся к ее голове внимательнее и только сейчас увидел черный капроновый шнурок, обмотанный вокруг ее шеи. Соня была повешена! Или сама повесилась. Хотя разницы сейчас не было никакой. Теперь я понял, почему ее тело неестественно раскачивалось в разные стороны, – оно просто болталось, как боксерская груша. Можно пройти мимо нее к чердачному ходу, спуститься вниз в сарай и постараться незамеченным убраться из этого чертового дома куда подальше.
Я сделал нерешительный шаг вперед, но сделать второй не получилось. Мне ужасно страшно стало приближаться к телу покойницы, чердак был не таким широким, а по бокам крыша значительно снижалась, и для того чтобы пройти к чердачному проему, мне необходимо было чуть ли не вплотную наклониться к Соне. Я пересилил себя и смог к ней приблизиться. Белки ее были практически желтыми, а черные зрачки смотрели в ту сторону, откуда я только что пришел. Всегда думал, что у повешенных глаза закатываются, почему у нее они смотрят прямо? Я машинально проследил за ее мертвым взглядом, и мои глаза снова остановились на том проклятом мешке. Что там? Я остановился в нерешительности. С одной стороны, мне хотелось быстрее добраться до выхода, и тем более не стоять рядом с покойницей. А с другой, во мне взыграло чувство здравого самосохранения. Я приехал в Васильков и совершенно ничего для себя не разрешил. Напротив, приобрел дополнительный ворох проблем, и, даже сбежав сейчас отсюда, такие проблемы просто так никуда не денутся. Неужели Татьяна Александровна или Анилегна не смогут найти меня в Столице? А если они сунутся к маме в Г.? Как только я вспомнил о маме, тут же решительно развернулся и направился обратно к мешку.