Рассказы

Но настали новые времена, и сын склонил отца открыть частную юридическую контору. Игорь уже не опускался до получения левых авансов. Роскошный антураж приемной и богатый послужной список владельца позволяли установить твердую
таксу — 200 у.е. в час и хороший процент с выигранных дел, клиенты — только платежеспособные, главным образом процветающие компании и преуспевающие граждане. За символическое вознаграждение Игорь брался защищать лишь людей с громкими именами, чтобы привлечь внимание к своему бизнесу и к собственной персоне.
Все его стремления были направлены на завоевание успеха, богатства, права жить по законам сильного, а точнее — без закона, по примеру любимого государства. Оно тоже опиралось не на любовь и добро, а на силу и зло. Шла неравная борьба, в которой Игорь был на стороне силы, однако большого восторга от этого не испытывал. Где-то глубоко, скажем прямо — очень глубоко, копошилась в нем неприязнь к подлецам, которых, как правило, и приходилось выгораживать. К сожалению, у порядочных людей деньги отсутствовали, а заниматься юриспруденцией бесплатно — все равно что играть в преферанс на поцелуи.
Лишь однажды последовал минутному порыву и тайно пожертвовал весь гонорар ответчику, обделенному по суду с его же, Игоря, помощью. Не потому, что пожалел невиновного, победило почти бессознательное стремление вырваться из-под диктата обстоятельств. На том дело и кончилось.
Жизнь модного столичного адвоката была полна до краев. Тщательно подобранный штат крепких юристов, громко именуемых партнерами, выполнял львиную долю заказов, себе патрон оставлял самые выигрышные и малообъемные дела. Уже не отца, рано ушедшего из жизни, а его самого знали по имени и в лицо, приглашали на официальные приемы, снимали на телевидении. О вояжах за границу, тусовках в модных ночных клубах и дорогих ресторанах с попсовой богемой — и говорить нечего. В его кругу так жили большинство, а если кто и маялся дурью особости, то втайне от конкурентов.
Он имел практически все, что возможно иметь, но с некоторых пор перестал получать от этого удовольствие. Желать больше нечего, не маячит впереди глупый, всеми осмеянный идеал, к которому бесконтрольно стремится совсем даже не тело, а малопонятная, может, и вовсе не существующая душа, нет будущего, которого он не знал, но в которое бы верил.
Вот если бы Игорь любил власть, тогда проблем нет, ибо только одной ее, сердешной, никогда не бывает много, и никто еще не назвал эту капризную даму надоедливой. Но вкус власти ему необъяснимо претил. И пришла тоска, пока еще легкая, покусывающая не слишком больно.
Он начал выпивать, когда хотел не видеть окружающее, а увиденное — не понимать. Отдохнув в бездумье, снова погружался в свое предсказуемое бытие, с ожесточением двигал вперед дело, блефуя и рискуя из одного чувства противоречия, и ему сказочно, неправдоподобно везло. Пристрастился Игорь и к картам, бывало, сутки просиживал за ломберным столом. Хорошо еще не рулетка его захватила, не скачки, и если он проигрывал, то не так много, чтобы потерять значительную часть уже достаточно серьезного капитала, в котором отцовскую долю теперь нужно было рассматривать в лупу.
Женщин он тоже имел с избытком, и по любви, и за деньги, испытывая к слабому полу интерес, больше похожий на спортивный азарт. Ни одна из перебывавших в его роскошной квартире девиц и дам не оставалась там надолго, оскорбленная эгоизмом и небрежением хозяина. Он тоже их не удерживал.
При таком раскладе жена выглядела лишней. Иметь обязанности, приспосабливаться к чужим привычкам, удовлетворять непонятные претензии, идти на компромиссы… С какой стати? О продолжении рода Игорь не беспокоился — его честолюбие не простиралось столь далеко, чтобы желать повторения себя в другом.
Так продолжалось до той самой золотой и одновременно роковой середины жизни, когда он случайно познакомился с девушкой Лялей, не похожей на всех предыдущих. Коса, тонюсенькая талия, изящные ручки и ножки, нежная кожа без косметики и патриархальное воспитание — эдакий антиквариат. Заложенное семьей совпадало с ее строгим душевным складом, к тому же в окружении подвизались преимущественно коллеги, физики-теоретики, падкие больше на идеи, чем на удовольствия. Специальность Ляля выбрала по совету отца — известного ученого, не чаявшего души в дочке, с детства рисовавшей не кошек с бантиками, а математические формулы.
Игорь в первый же вечер, доставив девушку-игрушку домой на машине, хоть и сознавал нестандартность ситуации, все-таки по обыкновению полез целоваться. Ей бы вырваться или дать ему пощечину, а она заплакала. Бывалый ловелас суперпрактического склада оказался беззащитен и обречен. Долго еще потом он боялся Лялю даже обнять, уже и тогда, когда она сама этого хотела, но стеснялась обнаружить. Он так умилился этой чистотой, что незаметно для себя влюбился самым что ни на есть романтическим образом.
Но любит ли она? Игорь боялся узнать, однако, холодея от ужаса, спросил. Ляля, привыкшая мыслить аналитически, подумала и ответила обстоятельно:
— Я когда вижу тебя издали, сердце начинает ныть, будто его узлом завязывают. Значит, люблю. Мы можем пожениться.
Он потерял голову и бросился в омут семейной жизни.
 2
Получив девушку на законных основаниях, Игорь ходил, оглушенный совершенно новыми ощущениями, переполненный благоговением и незнакомым первобытным восторгом от близости столь дивного существа. Ее наивность в интимных вопросах восхищала. Это позже он решит, что неосведомленность и нетронутость — результат того, что никто до него ее по-настоящему не захотел, иначе бы она уступила и была, как все, а не та, которой он прельстился. Но пока он был неожиданно сильно и глупо счастлив.
Между тем его чувство возникло из стремления к тому, чего у него никогда не было, и женился он вовсе не по любви, как думал, а потому, что ему стало скучно и неинтересно жить привычной жизнью, пресыщенная натура требовала чего-то неизведанного. С жадностью эгоиста он брал, брал, брал, а Ляля давала, давала, а когда захотела взять, то не получила ничего и от обиды и пустоты начала переделывать его жизнь. Занятие, которое никогда ничем хорошим не кончается.
У нее были свои представления о любви, о семье, о том, к чему надо стремиться и с кем дружить. Она настаивала, чтобы Игорь не пил, не курил, не ходил в рестораны, не играл в азартные игры, а задерживаясь на работе, звонил домой. Проявляла нетерпимость к его привычке сквернословить и, чтобы удалить скопившуюся от плохих слов отрицательную энергию, жгла в углах комнат свечи. Наблюдая с некоторой оторопелостью за этой процедурой, Игорь впервые подумал: “И зачем только я женился?”
Занятия в аспирантуре оставляли молодой супруге много свободного времени, и она не ложилась спать, пока муж не даст подробного отчета о прошедшем дне, обижалась, что он опаздывает или совсем не является к ужину и редко берет ее с собой в гости. Но Игорь не собирался менять своих привычек, защищая знакомый образ жизни, как изношенный и, в общем-то, надоевший, старый, но такой уютный пиджак. Он не прерывал связей с друзьями, тем более что это были по большей части нужные люди, задействованные в его профессиональных интересах, и вскоре снова стал проводить ночи за картами и вином, а иногда и со старыми подружками, хотя прежнего удовольствия не получал: что-то помимо воли в нем переменилось.
Возвращаясь под утро после покера и видя жену в тихих слезах, Игорь пытался втолковать ей, что компании его совсем не для воспитанных девочек и что полный деловой энергии мужик не должен с шести вечера сидеть дома с женой перед телевизором, в махровом халате и стоптанных шлепанцах. Ляля мило смеялась вместе с ним, но на другой день все повторялось.
Как раньше она была сама нежность и радость, так теперь — нежность и печаль. Печали Игорь интуитивно сторонился: это было чувство из ящика Пандоры, в который заглядывать опасно. Лучше бы жена картинно заламывала руки и кричала с надрывом, что ее разлюбили. Так поступали прежние женщины, а эта, без вины виноватая, только плакала и мягко корила. Смирение и покорность, давно и справедливо изжитые цивилизованным обществом, адвоката смущали и раздражали одновременно.