Рассказы

Ко всему прочему, Ляля оказалась болезненно ревнивой: к женщинам, к друзьям, к сотрудникам, и Игорю приходилось многое утаивать. В России не могут не врать и не воровать, кто соврет лучше и уворует больше — тому и слава. Игорю, при его материальном положении, воровать было ни к чему, и врать, даже просто бахвалиться, он не имел привычки: пусть выдают желаемое за действительное те, кто не сумел реализоваться. Да и Ляля заклинала не оскорблять ее ложью, но, когда на вопрос “у тебя были женщины после свадьбы?” отвечал “были”, она в очередной раз разражалась слезами.
— Чего ты хочешь? — устало спрашивал он.
— Хочу, чтобы душевно мы были одно целое.
На территорию своего “я” Игорь не пускал никого, тем более эту маленькую слезливую куклу.
— Ну, это вряд ли. Душа — моя, моей и останется, если она есть вообще.
— Есть, есть, поверь мне как физику! — оживлялась Ляля, мгновенно просыхая от слез. — Никакими биологическими процессами в организме нельзя объяснить муки совести или стремление к гармонии. И понятия счастья из материи не выведешь, потому что материя определяется безличными законами, ее цель — расти, питаться, умирать, а счастье — из области идеалистического, духовного. Материалисты дух отрицают, но ставят перед человечеством духовные цели. Из-за этого парадокса люди, достигнув богатства, начинают чувствовать неудовлетворенность жизнью, пьют и даже стреляются.
— А ты разве не материалистка?
— Я дуалистка. Телесное и земное изучено достаточно подробно, тут уже не может быть революционных открытий. Что выше материи? Дух и космос, то есть энергия. Здесь мы, сравнительно, не знаем ничего. Частный вопрос этой темы — моя диссертация.
“Вот ведь, умна, — думал Игорь, — но женская интуиция полностью отсутствует, и в этом смысле она глупа беспредельно”.
Однако самым неожиданным открытием для него стала религиозность жены. Даже моясь в ванной, она не снимала нательного креста, по утрам запирала дверь и молилась в своей комнате, где весь угол заставила иконами. Он-то думал, что желание непременно венчаться в церкви — лишь дань моде, но все оказалось глубже и серьезнее. Впрочем, его это мало касалось, разве что по каким-то особым святым дням или постам Ляля отказывала ему в близости.
Иногда закрадывалась мысль, что она его морочит, и он пытал ее логикой и смыслом:
— Почему христиане, словно язычники, поклоняются иконам, попы в праздники разряжены в золотое шитье, а Христос в простом балахоне ходил?
Ляля на религиозные темы говорила неохотно, понимая подоплеку его интереса, но сдерживалась и отвечала серьезно:
— Молятся не изображению, а тому, кто изображен, не вещам, а частице Бога в них. Блеск одежд и окладов есть отображение света Божьего, отблески Его радости.
— А почему крест целуют, ведь с его помощью Иисуса казнили? — не унимался Игорь.
— Крест — не орудие убийства, а победное оружие Христово, средство искупления грехов человеческих. Перед распятием Иисус говорит: “На сей час Я пришел”, а на кресте: “Свершилось!” Дать тебе Евангелие? Почитай.
Он замахал руками:
— Ну, нет. Недосуг.
А про себя сокрушался: “Как можно всерьез заниматься такой галиматьей? Надо бы расстаться, слишком мы разные”. Но развод тоже был проблемой. Пойдут скандалы, выяснения отношений, сбегутся родственники, начнут мирить и запутают все окончательно. Не хотелось делить имущество и видеть ухмылки друзей, предостерегавших его в свое время от опрометчивого шага.
Однажды Ляля пришла домой просветленная — приняла предложение занять место младшего научного сотрудника в небольшой лаборатории, занимающейся изучением тонких энергий. Когда Игорь узнал, сколько ей будут платить, хохотал до колик: за такие деньги дешевле сидеть дома, на бензин больше уйдет. Однако она вдохновилась, вставала спозаранку, тщательно приводила себя в порядок, даже губы научилась подкрашивать, маленькой, но твердой рукой заводила “БМВ”, который он преподнес ей в качестве утешительного приза к годовщине свадьбы, и исчезала до вечера. Случалось, задерживалась за полночь, объясняя, что идет эксперимент, который прерывать нельзя. Тогда не она, а он ждал ее и нервничал, хотя беспокоиться, конечно же, было глупо.
Ляля и в командировки ездила, на юг, в Геленджик, говорила, там у Академии наук в горах экспериментальная база. Возвращалась загорелая, в хорошем настроении. Слез поубавилось, упреки стали вялыми, а совместная жизнь сносной. “Может, еще утрясется”, — думал Игорь безо всякой надежды.
Накануне катастрофы жена уговорила взять ее на ужин в загородном доме одного крупного чиновника. Игорь жалел наверняка испорченный вечер, но отвертеться не смог. Гостям предлагалось немерено выпивки, бильярд, карты. Хоть комнаты и поражали воображение размерами, вокруг столов на западный манер стульев не ставили, и народу набилось видимо-невидимо. Девка, толстозадая и вульгарная, что очень Игоря возбуждало, пыталась к нему клеиться, но Ляля, находясь на другой стороне залы и согласно кивая какому-то лысому мужику, караулила каждое движение мужа. Когда он сел играть, она пристроилась сзади, и карта, естественно, не пошла. Игорь довольно грубо посоветовал жене убираться, и она неожиданно куда-то исчезла. Закончив две пули с большим минусом и в плохом настроении, адвокат решил наконец уехать. Оказалось, Ляля ожидала внизу, в вестибюле, среди фикусов и рододендронов в кадках. Ни упрека, ни жалобы. Игоря передернуло.
Он еле держался на ногах после бессонной ночи и немалого количества спиртного, но жена за руль, как обычно, не села, может, потому, что сама соблазнилась парой коктейлей, а для нее это уже много.
Однообразная серая лента шоссе убаюкивающе неслась навстречу. Игорь тупо таращился на дорогу, стараясь не заснуть. Внезапно Ляля сказала:
— Не знаю, за что ты разлюбил меня. Но я не могу жить без любви, понимаешь? Не умею!
Он слышал ее слова как сквозь вату. Разговаривать не хотелось, страдания жены не трогали, скорее злили, и Игорь резко нажал на газ. Резина противно завизжала на повороте.
— Ты нас угробишь, — спокойно произнесла Ляля как раз перед тем, как машина врезалась в бетонное заграждение.
Он еще успел подумать, что другая сказала бы “меня”, а эта должна была унизить своим великодушным “нас”. Потом почувствовал сильный удар в грудь, и наступила тьма.
Когда Игорь пришел в себя, в салоне горел верхний свет, Ляля сидела рядом, запрокинув маленькую головку с закрытыми глазами на безмятежном лице. Он понял, что она мертва, как только увидел тонкий, изящный, даже с небольшой горбинкой нос, туго обклеенный бледной глянцевой кожей. Не было у нее такого носа, у нее был мягкий, чуть вздернутый носик.
Игоря охватило тоскливое безысходное чувство непоправимой вины. Он мог ее оскорбить, унизить, бросить, но изменить до неузнаваемости не имел права. Напрасно она к чему-то стремилась, терзалась и плакала. Бессмысленность всей ее прошлой жизни, а значит, и жизни вообще стала так очевидна, что волосы зашевелились у Игоря на голове. Перед глазами все поплыло. Подавив тошноту, он с трудом перетащил жену на водительское место, а сам вывалился наружу, потеряв сознание от боли.
Новые методики и дорогие лекарства за месяц поставили его на ноги. Следователь не долго мучил известного адвоката допросами. Картина казалась ясной, правда, пострадавший не мог вспомнить, зачем и как добрался на сломанных ногах до дверцы с противоположной стороны автомобиля. Вполне возможно, потерю памяти спровоцировало сильное сотрясение мозга.
— Так кто сидел за рулем? — как бы между прочим спросил капитан, составлявший протокол.
К этому вопросу Игорь был готов.
— Моя жена. Я слишком много выпил.
Неожиданным оказалось другое.
— Вы знаете, что ваша покойная супруга была на третьем месяце?
— Конечно, — не моргнув, соврал вдовец.
Одно время Игорь действительно думал, не родить ли Ляле, может, заумь пройдет, но сам оказался не готов к отцовству, тем более на фоне назревающего разрыва, и потому был предельно аккуратен. Непонятно, как она могла забеременеть. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Лялю похоронили без него. Ее родители, с которыми он так и не нашел общего языка, будто испарились.