Загадка улицы Блан-Манто
С утра Бурдо послал за экспертами, и теперь Буйо, дежурный лекарь Шатле, [15]и его единомышленник и помощник хирург Сове с важными и недовольными лицами ожидали Николя. Буйо жил поблизости, на улице Сен-Рош, Сове — на улице Тиссерандери. Оба лекаря считали этот вызов исключительно происками конкурентов, специально побеспокоивших их из-за пустяков. И поэтому весьма неодобрительно смотрели на Николя. Он сразу понял, что с самого начала должен проявить твердость и ни в коем случае не произносить лишних слов. Скептически оглядев обоих важных персонажей, он вытащил из кармана письмо начальника полиции, развернул его и дал им прочесть. Они равнодушно ознакомились с его содержанием.
— Господа, — начал Николя, — я пригласил вас помочь мне своими знаниями. Но должен вас предупредить: заключение, которое вы сделаете, ни под каким видом не должно стать известно за пределами этих стен. Оно предназначено исключительно для ушей господина де Сартина. Он лично ведет это дело и рассчитывает на вашу скромность. Я понятно объясняю?
Оба лекаря молча кивнули.
— Вам выплатят ваше обычное вознаграждение.
Двойной вздох облегчения разрядил атмосферу.
— Господа, — продолжил Николя, — останки, которые вы здесь видите, еще вчера вечером покоились под снегом на Монфоконе. Рядом нашли одежду. У нас есть основания полагать, что эти останки принадлежат человеку, убитому ночью с прошлой пятницы на субботу. Мы займемся описью одежды, а вы приступайте к работе и по окончании сообщите нам свои выводы.
Разложенные на большом столе останки «благоухали» столь сильно, что Буйо и Сове еще на подступах вытащили большие белые платки, а Бурдо вдохнул добрую понюшку табаку. Николя, которому предстояло осматривать одежду, не успел последовать его примеру и теперь старался не дышать.
— Штаны до колен, разорванные и испачканные чем-то черным. Рубашка, также испачканная, пара черных чулок, камзол из черной кожи…
Почувствовав внезапное озарение, Николя незаметно сунул руку сначала в один, а потом в другой карман камзола. В правом кармане пальцы его нащупали клочок бумаги и металлический кружок. У него мелькнула мысль немедленно рассмотреть их, но он тут же передумал и, зажав добычу в руке, продолжил опись:
— Два кожаных башмака, скорее всего парные. Пряжки оторваны. И наконец, резная трость с серебряным набалдашником. Господа, я вас слушаю, — произнес он, обращаясь к лекарям.
Буйо в нерешительности посмотрел на коллегу, и, получив молчаливое одобрение, сложил руки, и, прикрыв глаза, заявил:
— Перед нами находятся человеческие останки, или, если вам угодно, останки трупа.
Николя с усмешкой посмотрел на него.
— Мне чрезвычайно приятно сообщить вам, что ваш вывод полностью совпадает с моим. Таким образом, мы стремительно продвигаемся вперед. Однако, изложив существо дела, не будете ли вы столь любезны и не перейдете ли к подробностям? Возьмем, например, голову. Я вижу, что макушка черепа гладкая, без следов волосяного покрова и не имеет повреждений…
Зажав ноздри и плотно сжав губы, он наклонился к столу и указал на верхнюю крышку черепа: там чернело пятно, покрытое каким-то налетом.
— Что, по-вашему, это может быть?
— Без сомнений, это свернувшаяся кровь.
— Челюсть, видимо, раздроблена, ибо зубов мы не нашли, а на кости остались только коренные зубы. Голова была отделена от туловища. С туловища, похоже, сняли кожу. Иначе отчего бы ему так выглядеть?
— Разложение.
— Можете ли вы определить, кому принадлежит это тело: мужчине или женщине, а главное, когда наступила смерть?
— Трудно сказать. Вы говорите, что нашли его под снегом? Значит, он успел замерзнуть.
— И что из этого следует?
— Мы не намерены впутываться в дело, столь очевидно выходящее за рамки обычных происшествий.
— Вы считаете, что преступление — это поступок в порядке вещей?
— Мы не считаем в порядке вещей условия, на которых вы, сударь, вынуждаете нас исполнять наши служебные обязанности. Таинственность и загадочность нам ни к чему. И какого бы заключения вы от нас ни потребовали, короткого или пространного, мы можем только констатировать, что перед нами лежат части мертвого тела, обглоданного и обмороженного. Больше мы вам ничего сказать не можем. В этой находке нет ничего необычного. Вы, сударь, похоже, не знаете, что каждый год реестры мертвецкой пополняются описаниями человеческих останков, найденных на берегах Сены. Студенты используют трупы для анатомических опытов, а потом выбрасывают ненужное.
— Ну а одежда, кровь?
— Тело украли, а потом бросили его на Монфоконе, — звучным голосом отчеканил лекарь.
Каждое его слово хирург сопровождал кивком головы.
— Я непременно отмечу бесценную помощь, которую вы столь любезно согласились нам оказать, — произнес Николя. — Можете не сомневаться, господин де Сартин будет извещен о вашем ревностном стремлении служить правосудию.
— Мы не подчиняемся господину де Сартину, сударь. И не забудьте о нашем вознаграждении.
Исполненные собственного достоинства, оба лекаря направились к двери. Стоявший у них на пути Бурдо срочно ретировался в сторону.
— Увы, Бурдо, мы опять топчемся на месте, — вздохнул Николя. — Неужели мы так и не сумеем опознать наш труп?
Он забыл про засунутые им в карман клочок бумаги и металлический кружок.
— Господа, может быть, я могу быть вам полезен?
Изумленные, Николя и инспектор обернулись. Кроткий голос исходил из самого дальнего и темного угла.
— Я в отчаянии, что невольно стал свидетелем вашего расследования, — продолжал голос. — Я пришел сюда задолго до вас и, не желая вас смущать, решил не прерывать процедуру. Впрочем, вы знаете, что я разговорчив не более, чем эти стены.
Незнакомец вышел на освещенное пространство. Это оказался молодой человек, на вид лет двадцати, не более, среднего роста и уже начавший набирать вес. Его красивое полное лицо с открытым взором не старил даже белый, аккуратно причесанный парик. На нем были фрак блошиного цвета с пуговицами из стекляруса, черный камзол, такие же штаны до колен и чулки. Начищенные до блеска башмаки отражали падавшие на них лучи света.
Бурдо приблизился к Николя и прошептал ему на ухо:
— Это Парижский Господин, палач.
— Вы, конечно же, меня знаете, — вновь заговорил молодой человек. — Я Шарль Анри Сансон, палач. Можете не представляться, я давно знаю вас, господин Лe Флош, и вас тоже, инспектор Бурдо.
Николя шагнул вперед и протянул юноше руку. Тот отшатнулся:
— Сударь, для меня большая честь, но это не принято…
— Я настаиваю, сударь.
Они пожали друг другу руки. Николя почувствовал, как рука палача дрогнула в его ладони. Его внезапный порыв объяснялся своеобразным чувством солидарности с молодым человеком, почти ровесником, который, занимаясь страшным ремеслом, так же, как и он сам, состоял на службе короля и правосудия.
— Мне кажется, я могу быть вам полезным, — повторил Сансон. — Так сложилось, что у нас в семье по вполне понятным причинам много времени уделяют изучению человеческого тела. Иногда нам приходится выступать в роли лекарей и даже восстанавливать раздробленные члены. Оказавшись в ужасном положении, стоившем мне нескольких часов тюрьмы и вынудившем моего дядю Жибера, палача в Реймсе, отказаться от своей должности, я на собственном опыте осознал полезность этой науки.
И с печальной улыбкой добавил:
— У людей очень странные представления о палаче. А он всего лишь человек, такой же, как и все остальные. Но в отличие от остальных он, в силу своего ужасного положения, обязан безропотно исполнять свои обязанности и неукоснительно соблюдать продиктованные ему строгие меры.
— О каком ужасном положении вы говорите, сударь? — спросил заинтригованный Николя.
— О том, в котором оказался палач во время казни цареубийцы Дамьена в 1757 году [16].